"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

были рады отметить мой неожиданный приезд.
Хотя, по-видимому, неожиданным он был только для меня, и неожиданность
эта была лишь внешней. Внутри же все мои эмоциональные центры и не думали
одаривать меня воцарением нового правомерного качества.
Я был гадко прежним.

 14

Положив на колени бордовую салфетку, расшитую гармонично запутанными
лионскими кружевами, и отправив в себя первую ложку черепашьего супа, я со
всем присущим мне юродивым блаженством осознал вдруг, что ослепляет не
свобода, но только лишь наше представление о ней. Так точно в неистребимом
эфире вкруг нас временами предуведомительно разливается некое подобие
свободозаменителя, служащего мишенью для улавливания нашей психической
галлюциногенной энергии, что мы выплескиваем, точно избыток деятельности
некоей железы, дорываясь в танцеобразном изнеможении до верстового столба
безводной пустыни свободы.
Я никогда не поверю, что все наши желания, иллюзии, все нечаянные
повсенощные чародейства и волшебства нашего страждущего духа не имеют общего
места сбора, где они могли бы упокоиться, смиренно ожидая очередного
превращения.
Невеществословно велик будет тот, кто выведет закон сохранения
иллюзорной массы.
Иллюзорная масса десяти воздушных замков равна иллюзорной массе
воздушного поцелуя.
Осушив рюмку с веспетро, я доел черепаший суп, активно отделываясь
штампами от вопросов тетушки Джулии о кровожадной обыденности провинциальной
жизни. Лакей Карл как всегда экономил ресурс работы своих суставов, что,
впрочем, ничуть не мешало ему быть учтивым и предупредительным. Он, если так
можно сказать, сновал с поспешностью скарабея, пораженного инфлуэнцией. Я
был почти благодарен своим ближайшим родственникам за ту хорошо настроенную
бессознательную учтивость, с каковой был встречен, так, словно мне и не
приходилось покидать на всенебесное осмеяние этот обетованный дом. Казалось,
все злопомышления селения X, искусно дурманившие меня диковинно-гадкими
обезволивающими напоениями, рассеялись, оставшись за порогом, и теперь уже я
мог со свободнобарственным видом наконец-то снять свои розовые очки и
бросить их к изножию фужера с шампанским. У меня создалось впечатление, что
я не снимал свои чудодействующие очки визионера на протяжении целого года, и
потому сгнетал их с себя точно походную кирасу, нещадно мятую каменьями и
мечами врагов. Помню, как однажды в конторе некий властолюбивый человек
благоусердно поинтересовался, к чему непременно розовые стекла, и я, ответно
говоря, нашел самодостаточным сослаться на редкое капризное заболевание
глаз.
Тогда я блуждал по гигантским, нарочито неровно освещенным анфиладам
комнат, то цепенея возле входа и чудесную библиотеку, заставленную дорогими
изданиями, на кожаные переплеты каковых ушло не одно стадо свиней, то
культивируя некие дополнения к слуху, внимая взметающемуся пению птиц в
декоративном саду, то разбирая наугад странное величие гобеленов в диванной,
пасторально холмящейся дикими лучами черного бархата и голубовато-зеленого
плюша. Я почувствовал на холодном челе прикосновение не раскрытых в поцелуе