"Владимир Авдеев. Страсти по Габриэлю " - читать интересную книгу автора

вздумай, что я склонен к семейным расчувствованиям, в процессе которых точно
сливаешь из организма вседневно копящуюся слабость и подножное малодушие, -
продолжал дядя, подбрасывая в свою речь нечто плохо поддающееся лепке и
формообразованию, от чего та сделалась сподвижницей большей мужественности,
но и фальши. - Все дело в том, что, хоть ты и отвратительно молод, тебе уже
пора знать, что бравировать перенесенным страданием по меньшей мере глупо и
безрезультатно, если ты хочешь возвыситься в глазах женщины, и
безнравственно - если в глазах ребенка. Потому что похваляются собственным
страданием лишь те, кто не имеет за душой других косметических достоинств,
ибо их страдание - это не их заслуга. И в самом деле, ведь никому не
приходит в голову хвалить огонь, зной, холод, укус дикого зверя, шальную
пулю, которые дают нам возможность страдать и, следовательно, делаться
совершеннее, обсасывая переживания со всех сторон до тех пор, пока не
схватит виски покалывание воображаемого тернового венца. Нет везде и всюду в
страданиях мы хвалим себя так, том не наше несчастье не знает внешней
причины, а между тем это не так. Наши молитвы, наши исповеди и иные
разновидности и технологии душевного стриптиза отнюдь не жажда
самоуничижения, но возвеличения
Эдакий монумент, который мы высекаем, стоя на коленях. Самогероизация
посредством бравирования собственной неблагозвучной мизерностью. Я испытал
страдание, говоришь ты с таким видом, точно пресытился им.
Ну что же, очень хорошо, говорю я, но диплом страстотерпца еще не дает
тебе право посягать на диплом мудреца, ибо, испытав счастье и наслаждение,
можно иногда забраться мыслью и выше ввиду того что страдание, пусть даже и
пережитое, - ноша, и оно вовсе не способствует упоительному блужданию в
горних сферах. Мудрствовать нужно с легким сердцем и свободным умом. Валяй
страдай дальше и будь идеологом страдающих, но упаси тебя Бог скрюченными
пальцами носильщика взяться за резец мастера, освобождающего из каменных пут
обыденности скульптуру идола счастья. Идеологом счастливых может быть лишь
вдосталь избалованный фимиамом всего лучшего, достохвального и возвышенного,
упоенный всеми мыслимыми изобилиями духа и тела.
С этими словами нечто, рожденное для жизнеутверждающей грубости и
надменности, что гнездилось в речи моего дяди, вдруг окончательно
растопилось, поддавшись всем формообразующим прихотям его почти
акробатического монолога, заполняя тончайший рисунок его мнения волевым
потоком акцентных знаков. Гулов восседал в кресле причудливый и гордый,
исполненный своей прекраснодушнейшей необузданности, точно херес отдал ему
всю свою силу, не посягнув на рассудок. Казалось, что все его суждения
произносились им с такой же самозабвенной прытью, с какой винодел мнет
сочную виноградную лозу, предвкушая крепчайший аромат полнокровного
дионисийского жизневоззрения.
- Браво! - Это единственное из всех забранных у меня Туловым слов я
отдал ему, точно состязаясь с ним в спиритуальные поддавки.
Я поразил воздух этим словом с поспешностью хрустальной затрещины, и
мне возмечталось, что ловец истины отчасти подобен тому лицу в придворной
свите, что разнашивает туфли августейшей персоны: та же радость, питаемая
ощущением первенства, та же приятная боль проникновения в прекрасное новое и
та же неспособность пожать до конца все лавры, та же горечь скорой утраты.
После этой небольшой схватки на бокалах с хересом, закончившейся
учтивым словопролитием, и состоялся помпезный обед, каковым хозяева дома