"Юрий Авдеенко. Явка недействительна " - читать интересную книгу автора

И в этот момент я ударил ее крышкой от корзины.

6

Ну... Я вновь на том самом, кишащем людьми бульваре, где минут тридцать
назад встретился с Клавдией Ивановной. Кто же она, эта молодая женщина или
барышня, обожающая рояль и гранаты? Ручные, солдатские гранаты, с убойной
силой на пять метров. И что это за доктор поселился в ее так неудобно
построенном доме?
Эх, только не время разбираться в этом...
Солнце давно клонится к западу. Часы на площади, крутобокие, словно
бочонок, показывают ровно три. Нужно пробираться на Паук. Странное название.
Будто из сказки о Кащее Бессмертном.
Хочется пить. Это от быстрого бега. Когда я выпрыгнул в окно, то
подумал, что Клавдия Ивановна начнет палить мне в спину. Но она не стала
стрелять. Не захотела привлекать внимание.
Пить, пить... И толстая тетка прямо из окна выходящей на тротуар
квартиры бойко торгует петровским квасом. Увы, мои карманы пусты. В них - ни
копейки, хотя товарищ Коваленко снабдил меня приличной суммой, приведшей в
изумление командира партизанского отряда.
А это что за очередь? Чем здесь торгуют? Керосином. В блестящем
клеенчатом фартуке, в кепке с обгрызенным козырьком, керосинщик ловко
наполняет латунную меру. Керосин, фиолетово-желтый, льется из широкого крана
и немного пенится, точно квас.
Кто-то берет меня за плечо. Я поворачиваю голову, глазам своим не верю.
Чистое наваждение. Да это же партизан. Рыжебородый Петрович, что вступился
за нас. И так последовательно разъяснял, почему неразумно "шлепать" меня и
Сорокина у аэроплана. Взгляд у него по-прежнему рассудительный.
- Рад вас видеть, господин поручик, - говорит.
Я спрашиваю:
- А вы как сюда поспели?
Но Петрович не отвечает на мой вопрос. Повелительно говорит:
- Берите его.
Двое солдат хватают меня за руки. Но злость придает мне силы. Я
раскидываю солдат, словно они тряпичные. Бросаюсь вперед. На моем пути
внезапно вырастает старик с бутылью керосина, которую он держит на груди,
точно малого ребенка. Падает дед, падаю я. Падает и бутыль. И разбивается о
мостовую. Солдаты бросаются за мной. Толпа шарахается, опрокидывает бочку с
керосином. Солдаты сидят на мне; выкручивают руки за спину. Я лежу в луже из
керосина. В керосине и шинель, которую я держал в руках. А керосинщик
матерится на все Туапсе. Да, он потерпел убыток.
Стучат о тротуар сапоги. Тротуар старый, словно ему сто лет.
Перекошенный, истоптанный, трещины вдоль и поперек. Люди расступаются, давая
дорогу мне и моим конвоирам.
Петрович возглавляет процессию. Он идет шага на три впереди меня. А
конвоиры на полшага сзади. Руки мои связаны. Бежать бессмысленно.
Пристрелят, псы. А если и пожалеют пулю, все равно догонят. Со связанными
руками не убежишь.
Я вижу рябое от солнечных бликов море. Прямой, как линейка, причал.
Плосковатый, черный сухогруз, ошвартованный в дальнем конце причала. Дым,