"Юрий Авдеенко. Явка недействительна " - читать интересную книгу автора

точно гребень, над его тощей трубой. Но меня ведут не на корабль. Мы
поворачиваем вправо. Деревянные, неприветливые дома заслоняют море. И
делается немного грустно и тоскливо.
Мы останавливаемся возле старых ступенек, которые ведут на широкую,
обвитую глицинией террасу. Здесь переминается с ноги на ногу часовой.
Молодой, розовощекий. Нос пуговкой, глаза мелкие.
Петрович говорит:
- Мы к капитану Димову.
Часовой ничего не отвечает. Равнодушно поводит подбородком, точно
лошадь сторонящаяся мух: дескать, проходите.
Миновав террасу, оказываемся в тесной, полутемной прихожей. Запах как в
трактире - табака и винного перегара. Даже керосин перешибает.
Три двери. Петрович стучит в среднюю. Приоткрывает:
- Разрешите, господин капитан.
В комнате возле стола мужчина в штатском. Ему уже, конечно, за сорок.
Волосы наполовину седые. Лицо бледное. Подбородок и нос заостренные. Он
смотрит на меня не пристально, а напряженно, словно между нами туман. Может,
у него голова трещит с перепоя. А может, вообще такая подлая манера смотреть
на людей.
- Это он, - коротко выдыхает Петрович.
Капитан Димов молчит. Потом опускает глаза, перебирает папки. Кажется,
бесцельно.
- Позвольте сделать заявление, господин капитан, - громко говорю я. -
Человек, который задержал меня, большевистский агент. Я видел его сегодня в
партизанском отряде.
- Кто вы? - Димов вновь смотрит на меня, но на этот раз, кажется,
тумана между нами нет.
- Поручик Корягин. Офицер связи кавалерийского корпуса генерала
Юзедовича.
- Документы?
- Я бежал из партизанской тюрьмы. Документы у меня отобрали партизаны.
- Он говорил, что послан в разведку штабом Девятой армии красных, -
сказал Петрович.
- Это правда? - спросил капитан.
- А,что я мог сказать другое?
Димов поморщился, потер пальцами виски:
- Поручик, я вас задерживаю для допроса. Допрошу позже. А пока вас
проводят... Развяжите поручику руки...

Я сижу в квадратном четырехметровом чулане, двери которого выходят на
террасу. Но маленькая отдушина выглядывает прямо в коридор. Одновременно она
служит и окном. Слабый, мерцающий свет проникает сквозь нее. Мои глаза уже
привыкли к темноте, и я хорошо различаю пустые полки, табурет. На отдушине,
разумеется, нет ни стекла, ни решетки. Но она крохотная. Даже голова моя
сквозь нее не пролезет.
Часового у чулана не поставили. Он ходит перед террасой. Но дверь
крепкая. Ее так, без шума, за здорово живешь, не выломаешь. Духота, а
керосином прет от шинели - обалдеть можно. Ее кинули конвоиры на пол, перед
тем как втолкнуть меня в чулан. И вот тогда-то у меня возникает желание
распрощаться с шинелью особым образом. Я с надеждой смотрю на отдушину...