"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

дурак, надо было хоть первую страницу прочитать, а теперь еще, гляди,
выгонят.
- А так вообще, - забормотал я, - про разное.
Как там они, эти самые... джунгли. Ну, словом, жили, и все такое. Да вы
сами знаете, вам же неинтересно. Ну, мне пора в интернат, до свидания.
Она не выпускала моей измазанной руки. Удивительная была эта
библиотекарша: молодая, а заботливая. Казалось, она только и думала о том,
кому бы еще сделать что-нибудь приятное. Улыбка ее неярких губ была мягкой,
ободряющей, грудной смех - тихим, необидным.
- Какой ты, Витя, замкнутый. Знаешь что? Мне кажется, что тебе пора уже
вырабатывать в себе слог. Как знать, с такой любовью к литературе ты, может,
потом сам сделаешься профессором, а то и писателем. Теперь советская власть
открыла широкий доступ к просвещению для бедных - таких, как ты. В стране
разруха, голод, а вам, детям, дают вот в читальне хлеб. Хочешь, я буду с
тобой заниматься? Каждую прочитанную книгу ты станешь рассказывать мне, и мы
вместе ее разберем. Увидишь - это тебе понравится.
Я думал как раз наоборот, но высказать этого не решился.
Узнав, что я круглый сирота, библиотекарша стала угощать меня отборными
бутербродами с повидлом. Но ожидать их зачастую приходилось слишком долго.
Невольно мой блуждающий взгляд останавливался на книжке, и я пробегал ее,
выбрасывая целые главы. Все-таки это как-то развлекало; кроме того, я мог
ответить библиотекарше, про что в ней написано. Понемногу меня стали
занимать бульварные романы про сыщиков, бандитов, кровавые убийства, но тут
в читальном зале перестали давать бутерброды, и все наши великовозрастники в
длинных брюках и подвитые девчонки с браслетами перестали его посещать. Я
никогда не считал себя уродом в семье и поступил так же.
Брат мой жил вместе с хозкомовцами в лучшей палате интерната; здесь
спал и я. В комнате стояло десятка полтора железных коек с торчащими из-под
матрацев досками разной величины, на которых мы казнили клопов. Однажды
ненастным осенним вечером ребята стали рассказывать сказки. Когда очередь
дошла до меня, я передал содержание брошюрки о Нике Картере - короле
американских сыщиков.
- И про все это написано в книжке? - не поверили хозкомовцы.- А нам в
школе какую-то бузу подсовывают, как мальчик сливу украл, и за это его бог
косточкой поперхнул. Да ты не заливаешь, Водяной? Ну и молодец: такой шкет,
а все заучил - трепется, как на граммофоне. Знаешь еще?
- Спрашиваете! - расхвастался я. - Только у меня в животе бурчит.
Я с головой закрылся дырявым одеялом. Сон был самым верным средством от
голода: утром откроешь глаза - и уже пора завтракать.
- Вот орангутанг полосатый, чего ж ты не сказал раньше? - расхохотались
хозкомовцы.
Сундучки их раскрылись, и, как по колдовству, в подол моей рубахи
поплыли галеты, мослы, обложенные янтарным жилистым мясом, розовые плитки
вареного рафинада. Хозкомовцы имели самые тяжелые кулаки в интернате, и во
время дежурства в столовой, на кухне им дозволялось забирать себе "довески".
Мы с братом устроили банкет, вся палата подкрепила свои силы, и я стал
пересказывать новый роман:
- ...и вот пробила полночь, а дождик хлещет, я те дам! Она подошла к
упокойнику-лорду и зарыдала слезами. Ладно. Вдруг из бархатной занавески
выглянула Красная Маска с ножиком, но тут же загремел голос: "Ошибся, убиец!