"Александр Остапович Авдеенко. Чёрные колокола " - читать интересную книгу автора

австро-венгерской короны, в квартиру старого чепельского мастера Шандора
Хорвата.
Хорватам досталась квартира в парадной части дома сбежавшего магната -
круглая, с колоннами, с большими окнами комната и пять маленьких. Одну из
них приспособили под кухню, другую - под ванную, в остальных - спальни. В
большой общей комнате, названной "Колизеем", - семейный клуб: здесь можно
отдохнуть, полюбоваться Дунаем, Будой и погреться в холодный или сырой день
у камина.
Камин занимает чуть ли не всю северную часть стены. Черной грубой ковки
решетка, очаг, в котором можно зажарить быка, кованые щипцы для углей,
кованая плетенка для переноски дров, кованая пепельница в форме дубового
листа на гнутой треноге. Над камином мраморная доска, а на ней - чугунный
черный Мефистофель и белоснежная гипсовая Снегурочка.
Шандор Хорват, пышноусый, с плотным ежиком чуть седеющих волос, стоит у
раскрытого окна "Колизея" и смотрит вниз, на молчаливый людской поток. Сотни
черных зонтов, блестящих от дождя, венки, цветы...
Рядом с Шандором Хорватом его старший сын Дьюла, высокий, худощавый, в
строгом черном костюме. Губы закушены, в глазах невыплаканные слезы. Правая
рука беспомощно согнута в локте и поддерживается черной повязкой.
- Н-да!.. Тысяча девятьсот пятьдесят шестой!.. Не зря говорят, что
високосный год приносит несчастье. Зимой - сибирские морозы и землетрясение,
весной - дунайской потоп, а теперь... А ведь год еще не кончился. Еще листья
на деревьях не облетели.
Хорват покосился на сына.
Щеки и подбородок Дьюлы тщательно, как у патера, выскоблены. Волосы
отутюжены. Тугой воротничок белой рубашки облегает крепкую красную шею.
Голова на плечах держится непринужденно-гордо. Выражение лица вдумчивое, с
ясной печатью скромного, давно привычного достоинства.
"Аристократ, да и только", - подумал Хорват и вспомнил годы, когда
Дьюла, чумазый неказистый паренек, кочегарил на пароходе. Ох, как давно это
было! Все успел перезабыть профессор, поэт. Короткая, память у молодых.
Шандор захлопнул окно.
Дьюла отошел к камину, сел и тупо уставился в неяркий огонь в очаге.
Печальная мелодия, все время звучавшая в приемнике, замерла. Теперь
доносится голос радиорепортера - сочный веселый тенор. Он не привык, не
умеет вещать о печальном и потому звучит странно, режет слух.
- Тысячи людей стекаются на кладбище Керепеши. Трудящиеся венгерской
столицы провожают в последний путь останки безвинно погибших товарищей. У
гроба Ласло Райка стоят его близкие и друзья: Юлия Райк с сыном, Имре Надь,
Геза Лошонци...
Умолк диктор. И снова траурная мелодия.
- Друзья?.. - Старый Шандор с недоумением посмотрел на сына. - Имре
Надь и Лошонци никогда не дружили с Ласло Райком. Чего ж они теперь...
- Сегодня каждый мадьяр - друг и брат Райка. Дьюла взял с каминной
доски газету, развернул ее и долго вглядывался в портрет, обведенный
траурной рамкой.
- Ах, Ласло, наш дорогой Райк!.. Ровно сто семь лет назад, в этот же
день, шестого октября тысяча восемьсот сорок девятого года, в городе Араде
австрийские власти казнили тринадцать генералов революционных войск Венгрии.
И по стопам жандармов императора Франца Иосифа пошли мы,