"Мигель Анхель Астуриас. Ураган (Роман)" - читать интересную книгу автора

спине к щиколоткам, запястьям, прозрачным мочкам больших ушей.
- С морем бороться, говоришь? Ой, уморил! - Сказавший это подошел к
Кучо и ласково похлопал его по плечу.
- Были бы у меня глаза, бог свидетель, я бы с морем сцепился. Кто кого!
Сдается мне, не так оно опасно, как говорят. Глаза у вас есть, а храбрости
нет, чтобы бросить эту высосанную землю и отправиться поглядеть, что там
наработать можно!
- Ты объясни нам, Кучо, как это с морем борются. Сдается мне, ты и сам
толком не знаешь, что говоришь.
- Что вам объяснять, когда вы за материнские юбки держитесь! А кто уже
не держится, тот за женину уцепился. Я считаю, с морем бороться - это как
деревья на берегу, по маковку в воде. Пена там, камни, а видны зеленые
ветки. Это мангры и другие крепкие деревья сажают у самого моря. Тысячами
стоят - стволы, ветки, листья, вечно с морем борются, а хуже всего, когда во
время бури вода землю из-под них уносит. А кто за этими деревьями? Кто там?
Никого из нас.
- Все у тебя море да море... И я его видел, Кучо...
- Вечно буду вам твердить, что людям здоровым место там, в низинах,?
где зелень - зеленая, как попугай, и все тебе даром дается... На что сеять
больше маиса, если початки множатся сами, а бобы - как темные пятна у
беременной на лице. Вы поймите, когда я гляжу на ваши посевы, мне все
кажется, что это не листья лезут из земли, а перья мертвых куриц...
- Когда я был молод, - сказал слепой, - проходил тут один человек,
искал драгоценную древесину и хотел меня увести, чтобы обрабатывать земли у
Тихого океана. Я уж было собрался, а не пошел, вспомнил, как в родительском
доме хорошо, и удержала меня сыновья любовь. Не хотел оставлять стариков,
родню, к которой в гости ходишь, танцы, невесту, словом - все, чего я
лишился, когда в канун Непорочного Зачатия ракета разорвалась и обожгла мне
глаза... А ушел бы я с ним, может, видел бы теперь или, если уж непременно
бог мне велит быть слепым, не побирался бы... - Слепой глубоко вздохнул,
покачал головой, обросшей жесткими пегими волосами, и прибавил: - Черт меня
дери... Пощупаю-ка я лицо покойнице - она ли это умерла, добрая такая
женщина... ей бы жить и жить... узнаю, какой меня ждет холод, когда я без
помощи остался... ведь она тут, на галерее, кров мне давала, на кухне меня
кормила... Когда детей наплодишь, как поросят, зачем же умирать?.. А все
из-за Губерио, подлеца... разве не он виновный?.. Нет, вы мне не говорите, я
хоть и слепой, а ушами все вижу. Напьется, дурак, и к ней лезет, будит ее,
щупает, будто отродясь с женщиной не спал... подлец он... плохой человек!..
Не так уж и молод, а как мальчишка лезет к той, что ему детей нарожала... и
знает ведь, что рано ли, поздно сиротами их оставит... "так оно и вышло, а
не должно бы... Нет правды в мире, нет правды у бога, и у человека нет
правды!
Слезы текли по его щекам горячей грязью. Подойдя к телу, он наклонился,
вдохнул запах цветов и миртовых веток и ощупал мертвое лицо, чтобы
убедиться, что это она, добрая, нежная, слабая.
Из какой-то двери вышел мальчик и стал колотить его, чтоб он ушел.
Бедняга подумал, что его маму бьют. Мальчика унесли и стали успокаивать, он
страшно сердился на слепого.
Горестному детскому плачу, пронзительному, звериному реву детеныша,
вторил тихий плач слепого старика с длинной бородой и прямыми седыми