"Мигель Анхель Астуриас. Синьор президент" - читать интересную книгу автора

хирургом. Тут мало не бояться, тут нужна смелость. Да! Смелость и
решительность - вот что нужно, коль берешься за нож, поверь мне. Если
портниха боится испортит!, шелк, она никогда не скроит как следует. А шелк
денег стоит! Вы же можете практиковаться на индейцах! О Президенте ты не
думай. Идем лучше обедать. Конечно, он рвет и мечет после того ужасного
убийства.
- Прекрати! Прекрати, а то я такое сделаю!... Я тебя ударю! Это не
убийство! Ничего тут ужасного нет! Очень хорошо, что его прикончили! Он
мерзавец! Палач! Он убил моего отца! Старика убил! Одного, ночью, на
пустынной дороге!...
- Ты веришь анонимным письмам? Бог с тобой. Это недостойно мужчины! Кто
им верит?
- Если бы я верил анонимным...
- ...недостойно мужчины...
- Дай мне сказать! Если бы я верил анонимным письмам, ты бы не
оставалась в моем доме. - Барреньо лихорадочно шарил в карманах. - Не
оставалась бы в моем доме. Вот. Читай.
Она побледнела - только полоска химической помады алела на ее лице -
взяла бумажку и мгновенно пробежала глазами:


"Доктор, вы уш посторайтесь, утеште вашу супругу, а то
видь Всадник отправилса в лучший мир. Преданые друзья".

Она протянула бумажку мужу. Осколки истерического смеха наполнили
пробирки и реторты маленькой лаборатории, словно неизвестный яд,
предназначенный к исследованию. В дверях стояла горничная:
- Кушать подано!
А во дворце Президент подписывал бумагу, и рядом с ним стоял старичок,
который вошел после доктора Барреньо, отозвавшись на "эту скотину".
"Эта скотина" бедно одет, у него розовая, как у мышонка, кожа, жидкие,
белесые волосы, мутно-голубоватые глазки и большие очки цвета яичного
желтка.
Президент поставил последнюю подпись. Старичок поспешил ее промокнуть и
опрокинул чернильницу на только что подписанную бумагу.
- Вот скотина!
- Сень-op Пре...зи...
- Скотина!
Звонок... другой... третий... Шаги. Адъютант - в дверях.
- Генерал, двести палок этому. Быстро! - рявкнул Президент и пошел
домой. Пора обедать.
"Эта скотина" тихо заплакал. Он и не думал просить - не мог, да и знал,
что ни к чему. Ведь Сеньор Президент очень разгневан убийством полковника
Парралеса Сонриенте. Сквозь слезы он видел свою семью, молящую за него, -
старую, измученную жену и шестерых изможденных детей. Скрюченной ручкой он
искал платок в кармане сюртука, чтобы поплакать вволю, - громко нельзя! -
ему и в голову не приходило, что его наказывают зря - он одобрял, это ведь
за дело, нельзя быть таким растяпой, - громко плакать нельзя! - стараться
надо, нельзя проливать чернила - и плакать громко нельзя, а полегчало б!...
Он прикусил губу, зубы торчали веером, щеки ввалились, вид самый