"Мигель Анхель Астуриас. Ураган (Роман) " - читать интересную книгу автора

побережья. Шум его был слышен; с холма была видна огненно-синяя полоска; а
те, кто прибыл недавно и хотел поглядеть, что же это за Тихий океан, могли с
высокого столба увидеть и самую воду, зеленовато-матовую по утрам, алую по
вечерам, словно разрезанный плод агуакате.
На побережье - опасно. Все поросло невысоким, переплетенным
кустарником, и в этом зеленом колтуне, в зеленой паутине не было животных,
только мелкие птицы осколками радуги носились наверху, да ястребы и сопилоте
чернели в бездонном небе, и все сливалось в горячее, слепящее марево.
- Ну и печет, Кучо! - сказал Аделаидо Лусеро сутулому, сгорбленному
приятелю. Тот работал рядом с ним в длинном ряду из тридцати шести парней,
грузивших камень, ложившийся на четки платформ, под которыми стонали рельсы.
Железо ведь тоже стонет под бременем скал, сломанных молотом и динамитом.
- Да, Лусеро, печет!..
Рабочие проходили гуськом или по пять, по десять человек. Они несли
всякие инструменты, а вел их десятник в ямы, где их поглощала тишина, тишина
и кишение невидимых низших тварей, издававших пронзительные звуки. Солнце
зажигало костры недвижной зелени, и влажная земля дымилась на жаровне
полудня.
Пеоны, работавшие с Аделаидо, дышали так тяжело, что звук их дыхания
словно обволакивал камни, которые поднимали с земли на платформы, окутанные
мягкой тканью усталости, поглощавшей стук.
Но дело не в том. Кучо знал хорошо, что люди просто глохнут,
покланявшись по стольку раз. Пыхтишь ведь ртом и носом, уши - близко, и ты
слышишь только свой вдох и выдох, слышишь, как поднимаются и опускаются
руки, как впиваются пальцы и ногти в мягкую землю, хватают камень, швыряют
его на платформу, и ты нагибаешься, разгибаешься, нагибаешься, разгибаешься,
а хребет твой Ходит вверхвниз, словно на шарнирах.
Люди оглохли и слышали лишь свое дыхание; люди ослепли от пыли, которую
сами подняли; люди обливались липким потом, пока свисток начальника,
укрытого от глаз в камышовой лачуге с соломенной крышей, не возвещал
обеденного перерыва.
Женщины, злые обманщицы, лукаво пересмеивались, продавая им лепешки,
сушеный сыр, колбасу, моронгас, вареные плоды чайоте, юку, фасолевые
пирожки. А рабочие пили воду из крана, не касаясь его губами, потому что на
солнце он раскалился, как ручка сковороды, плескали воду на лицо и на
голову, утирались листьями, валявшимися поближе, только бы не крапивой, и
оборачивались к еде, которую принесли торговки.
С маисовых лепешек стекал зеленый перечный соус. Бобы, жирное мясо,
вареная картошка, ломти агуакате, сыр, пироги с маслянистой, острой
начинкой... Кофе с молоком - верней, молоко с кофе - лился из бидонов в
оловянные кружки, жидкое молоко с черными точками, как бы в веснушках
кофеинок; люди макали в него вместе с пальцами лепешки и хлеб, а потом
вынимали разбухшие куски и совали их в рот, отгоняя мух от усов.
От женщин исходил такой пронзительный запах, что мужчины старались
прикоснуться к ним и хотели бы тут же повалить так же резко, как бросали
камень на платформу, и поясницу ломило от вожделения, как от работы, и в
носу жгло. Но женщины сбивались в плотный ком волос, горячих грудей под
грязными блузками, толстых задов и от мужчин ускользали, бросая туманные
обещания, которые, впрочем, выполняли, ибо многие уже были с брюхом.
Свисток возвещал конец перерыва. Еще ощущая вкус пищи - сколько ни ешь,