"Наталья Астахова. Наследница по кривой" - читать интересную книгу автора

пользуешься.
Да, пусть будет телебашня. Высоко и далеко видно. Хотя и темно. Внизу
огни. Они тоже родинками рассыпаны по сонному телу города.
Спит город. Спят люди. Они устали. Выпили свои таблетки для сна.
Не все спят. На автостоянках для грузовиков дальнего следования
работают девочки, называемые шоферами "плечевые". Потому что они ездят на
определенные расстояния - плечи. Не дальше. Сферы влияния поделены между
ними, как между детьми лейтенанта Шмидта. Залезешь на чужую территорию -
могут быть неприятности. На своей территории они тоже могут быть. Можно
замерзнуть на дороге, если долго никто не подбирает. Могут убить те,
которые подобрали. А могут и замуж взять. Те же, которые подобрали. Кому
как повезет. Судьба. Мне жалко "плечевых" девочек. Грязных, испитых,
избитых. И тех, которые обслуживают иностранцев за валюту, тоже.
Мае жалко шоферов грузовиков, которые покупают любовь "плечевых" за
бутылку вермута. Жалко иностранцев, которые покупают любовь за валюту. И
журналистов, которые взахлеб расписались об этом, тоже жалко.
Сижу на телевышке и исхожу жалостью ко всему и ко всем. К милиционерам,
которые бдят. К дворникам, которые утром выйдут убирать город. К
старушкам, которых, кроме меня, пожалеть некому. К детям, которые вопят по
ночам, не по своей воле явившись на этот свет. К их матерям, которые хотят
спать, но им мешает недавно приобретенное материнство. К подросткам,
которые ворочаются в своих постелях, наслушавшись до одури рока,
надышавшись какой-то гадости, спрятав голову в целлофановый пакет. К их
матерям, которые не спят, устав от своего тяжелого материнства.
Жалею. Ответработников, у которых отобрали портфели. И тех, которые эти
портфели получили. Рабочих газетной экспедиции, которые сейчас увязывают в
пухлые пачки очередные наши крики, воплощенные в газетные строки.
Жалею. Своего соседа, ветерана партии, который, видно, так и не
дождется новой квартиры. Наш старый дом, который вот-вот снесут. Церковь,
в которой идет реставрация. Голубей, прижавшихся под карнизами крыш старых
домов.
Себя не жалко. Так мне и надо. За то, что с самого начала знала, чего
хочу, а теперь не знаю, что делать с тем, чего добилась. Работа, дом,
ребенок, независимость. Кочую из истерики в истерику. Кричу, вою, не знаю,
куда себя деть.
Телевизионная вышка молчит. Глухая ночь. Передачи кончились. Мне
неудобно сидеть на верхушке этой дурацкой башни. Боюсь, что не смогу
слететь отсюда плавно и снова грохнусь, как тогда с крыши. Но высота-то
куда больше. Ободранными коленками не отделаться. А может быть, это и к
лучшему? Чтобы всмятку, вдребезги.
Это очередная истерика. Есть долги, есть обязательства. Сейчас,
например, нужно вернуться в город, который в народе любовно называют
колыбелью революции. Дождаться, когда проснется ребенок, сводить его в
очередной музей, накормить, повоспитывать, попытаться убедить, что нужно
ходить в школу и нельзя курить так много.
Потом сесть в самолет и прилететь сюда, в город, где мы прописаны, в
квартиру, где стоят книги, которые я во читаю, хранятся вещи, которые я
ношу, пачкается посуда, которую я мою, валяются в шкафу таблетки, которые
я не имею права заглотнуть все сразу. В дом, где есть телефон, по которому
могут позвонить мои друзья и даже недруги. В дом, где есть окно, в которое