"Наталья Астахова. Хлеб для случайного путника" - читать интересную книгу автора

на спине и смотреть в небо.
Нет, не получается. Приподнимаюсь на локте, ищу Антона. На берегу
озера он строит что-то из круглых камней. Дети рядом, им хорошо. А мне
все-таки не очень. Беспокоит Ионыч. Он как-то стих, задумался. Если уж не
врать хотя бы себе самой, то мне совсем небезразлично его состояние.
Потому что... да не все ли равно почему?
Ионыч жует травинку, смотрит куда-то в сторону и вдруг снова
возвращается к той планете.
- Видишь, ты уже тоже поверила в существование других миров. А
когда-то возмущенно отвергала мое предположение о том, что инопланетяне
выбрали тебя для контактов.
- Я и сейчас не очень-то верю, что гожусь для этого.
- Разве кто-то может о себе точно знать, для чего он годится? Вот ты
можешь, например, представить, что это я тот самый инопланетянин с той
самой планеты, которая тебе снилась? Потому, наверное, и снилась, что тебя
хотели приучить к мысли о ее существовании. Можешь?
Сейчас Ионыч похож на моего Антона, когда он представляет себя вождем
краснокожих, или Маугли, или кем-нибудь еще. И я вхожу в его игру, мне
интересно продолжение этой сказки.
- Могу, конечно, представить тебя кем угодно. Что же тебе как
представителю другой цивилизации нужно от меня, простой машинистки? Мог бы
выбрать для контакта кого-нибудь поумней.
Ионыч смеется. У него открытое лицо, а когда смеется, оно становится
просто красивым. Мне нравится смотреть на него. И почему-то немного
грустно. Будто-я прощаюсь с ним. Будто он и вправду прилетел откуда-то
издалека и может исчезнуть в любую минуту...
Подходит Антон. Руки у него мокрые и красные. Так и есть, возился в
воде, теперь жди ангины. Я вытираю ему руки, ворчу. Наконец-то просыпается
Светка. Она уже проспала одно кормление и теперь не дождется очередного,
придется ломать график.
Раскладываю на салфетке бутерброды, наливаю из термоса чай в
пластмассовые чашки, которые тоже захватил мой хозяйственный сын. Пока
мужчины завтракают, мы со Светкой перебираемся в тень кизилового куста и
тоже кормимся.
Задумалась и не слышу, как сзади подходит Ионыч, вздрагиваю от его
голоса.
- А Светке кашу мы не захватили? - спрашивает он и застывает с
полуоткрытым ртом, увидев, чем питается Светка.
Я запахиваю блузку.
- Нехорошо, Ионыч, отвернись. А каша нам нужна только вечером, на
одно кормление, днем нам своего молока хватает. Ну что стоишь, разинув
рот? Ты что, не знаешь, почему ребенок называется грудным? Конечно, это
тебе не инкубатор.
Ионыч молча отходит к Антону. Все-таки странный он, хоть и очень мне
нравится, но все же... Или это уже у меня крест такой - влюбляться в
мужиков с какими-то отклонениями? Стоп, говорю я себе. Почему это слово
возникло? Никто ни в кого влюбляться не собирается.
Мы до самого вечера остаемся в лесу на берегу озера. Бродим вдоль
берега, забираемся в чащу, собираем кизил и шиповник, сушим на орешнике
Светкины пеленки. Антон перепачкался, порвал куртку, но доволен ужасно.