"Виктор Астафьев. Связистка" - читать интересную книгу автора

В селе там и сям догорали хаты, на пути к мосту дымили две подбитые машины,
с них порскали горящим порохом артиллерийские гильзы. Тут же на спуске
сиротливо темнел остов тридцатьчетверки, на которую и за которой намело
снегу. Башня, сорванная рвавшимся боезапасом, лежала почти рядом с
покалеченной машиной, до краев набитая снегом, и даже в дуле орудия ватной
затычкой белелся снег. Феде Скворцову всегда почему-то было жалко, ровно
живое существо, наш подбитый и почти обезглавленный танк. Башня у него в
глубоком пазу, ничем не закрепленная, способная вращаться и работать
вкруговую. Оно, конечно, хорошо, вкруговую-то, но если б в танке во время
боя сидели его творцы, то было б не только хорошо, но и справедливо.
Сержант Ряжов человек, конечно, героический, но, как уже говорилось,
очень неспокойный, и никому от него покоя нету. Вот гоняет и гоняет по линии
солдат, а чего гоняет? Порыва ж нету. По его же приказанию линию, что
проложена через реку, протянули в стороне от дороги, чтобы буксующие машины
ненароком не смотали провод на колеса или танки или тягачи не изорвали ее;
там, где все же вынуждены были перехлестнуть линией заметенную снегом
дорогу, провод глубоко закопали, ладом притоптали, сам товарищ сержант
выходил на линию и проверял, хорошо ли закопали, плотно ль притоптали, но
вот по работающей связи носись, подсоединяйся, делай проверку.
Оно, конечно, на войне береженого Бог бережет, а разинь смерть пасет,
но все же уж и в хате за ветром посидеть охота.
Так вот нехитро рассуждая, связист Скворцов катил по линии и на спуске
к Бугу, в наметенном за каким-то хилым заборчиком сугробе увидел
копошащегося свово брата связиста. При ближайшем рассмотрении связист
оказался девкой. Она держала в руках оборванные провода и пыталась стянуть
их вместе.
В рукавички и за ворот ее шинели набило снегу, в обувь, стало быть, в
валенки, начерпано. Девушка, чуть подвывая, взнуздывала себя иль еще
кого-то: "Н-ну, н-ну-у, ну!" Отдавленный снегом провод в порыве разошелся.
Сугроб-то уж больно уютно и плотненько лежал за вкривь и вкось набитыми
досками, палками, жердочками, поверху которых и в дырьях темнела зябко
дребезжащая колючка - от коз проклятых. Здесь, в предгорье, этой скотины
было много, солдаты переловили коз, наварили мяса; скотины, которые
попрытче, разбежались, а иных и хозяева с собой от войны угнали.
Федя свернул в сторону и сразу увяз в сугробе, но мужик же, воин же,
быстро он выбил себя из снега, взял у девушки концы провода, потянул,
крикнул: "Помогай!", и вдвоем они чуть даже стянули провода, но не
соединили, и тогда Скворцов еще глубже попер в сугроб, рванул колючую
проволоку с забора и стал ее ломать. Проволока не ломалась, рвала рукавицы,
царапалась. Федя еще раз рванул уже со злом и оторвал одну нить, приступил
ее ботинком, вертанул туда-сюда и, отделив конец метра в три, подал его
девушке, коротко и властно приказав:
- Делай вставыш. Слышимость, конечно, будет не та, но все же. На
обратном пути изладим все ладом, отроем провод.
- Ой, дяденька, у меня руки замерзли.
Пока они возились в снегу у рахитного забора, не сожженного в печке
только потому, что здесь, на спуске к реке, много стреляли, разочка уж три в
сугроб плюхались и подбрасывали снег мины, по-злому скрипуче рвущиеся на
холоду. Один раз, когда близко засвистело и разорвалось, Федя даже и на
девушку упал, вдавил ее в снег, как бы героически прикрыв собою.