"Виктор Астафьев. Зрячий посох" - читать интересную книгу автора

С чего же и как все-таки начать?
Пожалуй, обычно - со знакомства. И не стану я бояться обыкновенных,
простых слов. Ведь он был (был! - как все-таки нелепо это!) - обыкновенным и
необыкновенно простым человеком. С этого и знакомство наше началось. Этим он
и покорил меня, это и сдружило нас.
Я учился на Высших литературных курсах в Москве и однажды, выйдя на
перерыв покурить, увидел среди оживленно и даже возбужденно беседующих
курсантов с поэтического семинара очень смуглого, мягкогубого человека с
проницательными и живыми глазами. Он торопливо курил папироску и говорил
одному из курсантов:
- Ну зачем это тебе? Зачем? Ты же не прокламацию пишешь, а стихи!
Поэт хмуро и упрямо что-то возражал. Смуглый человек дотянул папироску,
поискал глазами урну, швырнул в нее окурок и, как-то разом опечалившись,
сказал как бы уже сам себе, а не поэту, курившему табак с ним вместе:
- И вообще крики в литературе, битие себя в грудь и заверения в том,
что ты вот любишь родину, но другие вроде бы уж и не любят ее и не умеют
любить, свойственны больше нашим литвождям. Отвратительная черта! Ее не было
ни в какой литературе, в прежней, в русской тем более. И вам не надо бы
вовсе лезть в московскую кашу, время только и нервы потратите. Вам надобно
учиться, во многом разобраться... Ну, пойдемте в аудиторию, там продолжим.
Звонок был. - Он как-то тепло и чуть виновато улыбнулся, дескать, вообще-то
все это слова, слова...
- Кто это? - спросил я у одного из наших сокурсников.
- Макаров. Семинар поэтический ведет. Мировой мужик. Я с ним на одном
совещании познакомился.
Не знаю, свела ли бы нас судьба с Александром Николаевичем Макаровым,
не услышь я этого коридорного разговора. Я уже заканчивал курсы, успел
осмотреться в Москве и обколотить с себя немножко периферийную штукатурку.
Среди всего прочего успел я заметить и эту самую "отвратительную черту" в
характере иных, как правило, бездарных московских писателей. Поглядишь,
послушаешь иного деятеля - парнишка как парнишка, стишата пишет так себе,
книжки его шумны, броски, но нет в них еще никакого основания провозглашать
себя витией. Ан нет, все повадки, вся осанка, весь напор в нем вождистские.
А еще, узнавши, что перед ним провинциал, он и вовсе начинает не говорить
вещать, провозглашая: "Вы там сидите, а мы тут боремся..."
Я мог бы назвать десятки "провинциалов", на которых "борцы" сии
подействовали и действуют самым наихудшим образом. Наслушается такой вот
периферийшик "борцов" и тоже начинает рубаху на себе драть и пуп царапать,
выдавая схваченные в столице верхушки за откровение и единственную истину,
утрачивая при этом свой дар, попускаясь убеждениями своими, думая, что они
пустяковые и сам он дерьмо, а вот там, в столице...
Очень и очень умеют и любят столичные крикуны внушить, что ты сир,
отстал и вообще с суконным рылом забрался в калашный ряд.
Повторяю, я уже заканчивал курсы, за два года наслушался всякой всячины
и заметил: уж если "борец" орет слова "Россия!" "Родина!" и т. д. и т. п.,
значит, поблизости есть кто-то из тех, кому это услышать надлежит, кто может
за эти патриотические крики заплатить рублишко, напечатать подборку стихов,
увеличить тираж книги и даже ввести в какую ни на есть редколлегию.
Нет выпячивающих себя и свое слово бескорыстных витий в нашей