"Виктор Астафьев. Кража" - читать интересную книгу автора

ему, к сожалению, нельзя... - Еще постоял, не зная, что сделать и что
сказать, будто стеснялся просто уйти, а должен был, как всегда,
распоряжаться всем тут, все направлять.
Видя, что у него побледнело межбровье, и бледность пошла по всему лбу,
и что он снова лезет в карман и начинает вынимать футляр с очками, тетя Уля
пришла ему на помощь:
- Идите с ребятами управляйтесь, а здесь дело бабье, - и кротко
вздохнула: - Родить, хоронить да ранетых и обиженных оплакивать - наша
женская работа. Господи, прости раба Твово малово, новопреставленного.
Под ручеистый, нервущийся говорок тети Ули, в котором ее женские мысли
и мимоходные точные распоряжения смешивались с молитвами, Репнин вышел, тихо
притворив дверь.
Ребят в коридоре не было. Все они толпились в столовой, кто в чем.
Валериан Иванович постоял, оглядел всех. Воспитательниц здесь не было -
тоже куда-то схоронились.
- В нашем доме несчастье, - глухо начал Валериан Иванович. Никто не
шелохнулся. Кучка ребят была тесна и кротка. "Мало детей почему-то? Когда
врассыпную бегают, орут - больше кажется". - Нужно всем одеться, привести в
порядок постели, прибрать в комнатах. Несчастье - это удел взрослых... Я
хочу сказать - дело взрослых, - поправился Валериан Иванович и замолк. Так
были нелепы слова, которые он говорил. Но куда деваться? Нужно было что-то
делать, что-то предпринимать. - Друзья мои... - как будто сызнова начал
Валериан Иванович, впервые в жизни назвав ребят друзьями, и заметил на лицах
старших изумление. "Что я говорю? Зачем?"
Чувствуя, что запутался, Валериан Иванович рассердился на себя и сделал
ту непоправимость, которую уже никогда не мог простить себе потом:
- Словом, всем завтракать и отправляться в школу. Воробьева отвезут в
морг и похоронят. Вам бояться нечего. Думаю, так лучше. Считаю, так лучше.
- Н-нет!
Так и не мог потом вспомнить Валериан Иванович, кто это крикнул. И
вдруг прорвало, и все разом закричали, одна девчонка уже закатилась в
истерике. К Валериану Ивановичу подпрыгнул Паралитик и замахал костылем:
- Гошку резать не дадим!
- Не дади-и-им!
- Не дади-и-им!
- ...а-ад-ы-ы-ы!
Это был тот самый момент, из-за которого слабонервные люди оставляли
работу в детдоме. А те, что думали взбунтовавшуюся или, точнее, вмиг
одичавшую толпу детдомовцев усмирять криком или кулаками, попадали на нож.
Валериан Иванович оторопело смотрел на ребят и не узнавал их.
Здесь уже не было Сашек, Борек, Мишек, Толек, Зинок. Было осатанелое
лицо маленького человека, пережившего когда-то страшное потрясение,
сделавшее его сиротой. Это потрясение осело в глубину, но не умерло и
никогда не умрет. На самом дне души сироты, как затонувший корабль, всю
жизнь лежит оно. И неважно, кто и почему тронет душу эту, отяжеленную вечной
ношей.
Только тронь! Только ковырни!..
Среди этих ребят есть парнишка Малышок. На его глазах отец зарубил
мать, и с тех пор лицо ребенка искривило припадочной судорогой и поселилась
на нем вечная улыбка. Ребята бездумно и жестоко кличут Малышка Косоротиком.