"Виктор Астафьев. Ночь космонавта" - читать интересную книгу автора

- Об отце я думал. Беспокоится старик.
- Как не беспокоиться? Дело ваше рысковое, говорю. Матери-то
нет? Нету-у... Значит, отцу за двоих угнетаться. Ты там летаешь выше
самого Господа Бога, а он тут с ума сходи!.. Ох, дети, дети, и куда
вас, дети? Ты ему весточку пошли, отцу-то.
- Как же я ее пошлю?
- Отсуда телеграфу, конечно, нету. А шийдисят верст пройдешь -
будет станция березай, кто хочет - вылезай! Оттудова и пошлем отцу
телеграмму, свяшшыкам твоим и всем, кому надо. - Предупреждая вопрос
космонавта, Захар Куприянович пояснил: - Значит, об эту пору варнак
мой с работы является. И сразу к матке: "Где тятя?" - "В лесу тятя".
А тятю немецким осколком по кумполу очеушило. Он идет, идет, да и
брякнется - копыта врозь. Лежит, все чует, а подняться не может. В
городу один раз поперек тротуара - дак трудящие перешагивают, пьяный,
говорят, сукин сын... Ну, а тут, в лесу, лежу-лежу - и отлежуся. Но
ежели в назначенное время не явлюсь - Антошка находит меня, в
чувствие приводит либо волокет на себе домой. Означенное время как
раз наступило. Антошка по следу моему счас шарится.
- Как же вы, Захар Куприянович, с падучей - по тайге?
- А что делать-то, паря? На пече лежать? Так я в момент на ней
засохну и сдохну. Во! - насторожился он и поднял предостерегающе
палец. - Идет, бродяга, ломится!
Олег Дмитриевич напряженно вслушался, но ничего в тайге не
уловил, никаких звуков. Редкие птицы уже смолкли. От деревьев легли и
сгустились тени. В костре будто пощелкивали кедровые орешки,
шевелилась от костра на снегу хвостатая тень. Стукнул где-то дятел по
сухарине и тоже остановил работу, озадаченный предвечерней тишиной.
Витушки беличьих и соболиных следов на снегу сделались отчетливей,
под деревьями пестрела продырявленная пленка снега, от шишек, хвои и
занесенных с березника ярких листочков.
Покойно и сурово было в тайге. Сумеречь накатывала со всех
сторон, смешивала тени леса и сам лес. Бескрайняя таежная тишина, так
же как и в космосе, рождала чувство покинутости, одиночества -
казалось, нигде в миру нет ни единой души, и только тут, возле огня,
прибилась еще какая-то жизнь. Олег Дмитриевич поежился, представив
себя совершенно одного в этой тайге. Что бы он здесь делал, как
ночевал бы? Уйти-то нельзя. Пулял бы ракеты вверх и ждал у моря
погоды, испытывая оторопь и неизведанный, ни с чем не сравнимый страх
человека, поглощенного тайгой, настолько большой и труднодоступной,
что ее не смогли до сих пор свести под корень даже с помощью
современной техники.
В пихтовнике раздался шорох, качнулись ветви, заструилась с них
изморозь, и в свете костра возник парень на лыжах, в телогрейке, в
сдвинутой на затылок беличьей шапке, с бордовым шарфом на шее. Он
резко затормозил лыжами возле костра и поражение глядел то на отца,
то на космонавта.
- Знакомься...
- А я думал...
- Думал, думал... - буркнул Захар Куприянович и стал собираться,
укладывая кисет и спички в карман.