"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

хриплого голоса, вдруг резанувшего по трепетной тишине, -- всей этой
будничной заботы на завтрашний день, всей этой суеты и нервности, которой
так богат сегодняшний век?

Зарницы. Зарницы. Зарницы.

Земля слушает их. Хлеба слушают их. И то, что нам кажется немотою, для
них, может быть, самая сладкая музыка, великий гимн о немыслимо огромном
походе хлебов к человеку -- от единого колоска, воспрянувшего на груди еще
молодой матери-земли, зажавшей внутри огонь -- к этому возделанному
человеческими руками полю.

Музыка есть в каждой минуте жизни, и у всего живого есть свои
сокровенные тайны, и они принадлежат только той жизни, которой определены
природой. И потому, может быть, в те часы, когда по небу ходят сполохи,
перестают охотиться звери друг за другом, лосиха и лосенок замирают с
недожеванным листом на губах, замолкают птицы, а человек крещеный осеняет
себя, землю, небо трепетным троеперстьем, и некрещеный тоже благоговейно,
как я сейчас, останавливается середь поля, охваченный тревожным томлением.

Сколько же стою я среди хлебов? Час, два, вечность? Недвижно все и
смиренно вокруг меня. Ночь без конца и края, такая же ночь, какая
властвовала в ту пору, когда ни меня, ни этих колосьев, никого еще не было
на Земле, да и сама Земля клокотала в огне, содрогалась от громов, усмиряя
себя во имя будущей жизни.

И быть может, не зарницы эти, а неостывшие голоса тех времен, пластая в
клочья темноту, рвутся к нам? Может быть, пробиваются они сквозь толщу веков
с молчаливым уже, но все еще ярким приветом, только с виду грозным, а на
самом деле животворным, потому что из когда-то дикого пламени в муках и
корчах родилось все: пылинка малая и дерево, звери и птицы, цветы и люди,
рыбы и мошки.

И не оттого ли в летние ночи, когда издалека сигналят о чем-то зарницы,
утерявшие громы в миллионолетной дороге, а хлеба наполняются твердостью и
могуществом и свято притихшая земля лежит в ярком осиянии, в сердце нашем
пробуждается тоска о еще неведомом? Какие-то смутные воспоминания тревожат
тогда человека. И небо в эти минуты словно бы становится вестником нашего
перворождения, доносит отголоски тех бурь, из которых возникли мы.

Я склоняюсь к древнему полю, вдыхающему пламя безмолвных зарниц. Мне
чудится, что я слышу, как шепчутся с землею колосья. И, кажется, я даже
слышу, как зреют они. А небо, тревожась и мучаясь, бредит миром и хлебом.

Зарницы. Зарницы. Зарницы.
Родные березы

Заболел я однажды, и мне дали путевку в южный санаторий, где я никогда
еще не бывал. Меня уверили, что там, на юге, у моря, все недуги излечиваются
быстро и бесповоротно. Но плохо больному человеку, везде ему плохо, даже у