"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

По речке который уж день плывут листья, набиваются у камней в
перекатах, паутина плывет с татарника и кипрея. Его полно тут, татарника, на
пашнях, особенно на овсах, кипрея -- на вырубках. Ночью над Быковкой
мелькают просверки, словно электросваркой разрезая сталистую твердь речки,
-- звезды ли августовские падают? Или отблески северных позарей достигают
Урала? Может, и с Антарктики отголоски сияний достигают безвестной речки
Быковки? Земля в августовские ночи совсем не ощутима, хочется притихнуть
вместе с нею, пожалеть себя и ее за что-то, приласкаться к теплому --
наступающим холодом, тьмою дышит ожившее пространство.

Рано начали просыпаться туманы, а как проступят, так низко и неподвижно
лежат неровными слоями над зеленой отавой, по-над речкой. И речка сквозь
туман и не смытую на песках пленку пуха кажется стылой.

Рано вечером многими сенокосилками стрекочут кузнечики, стрекочут
длинно, трудолюбиво, боясь сделать паузу, ровно бы спешат докосить все, что
еще недокошено в полях и лугах.

А недокошены лишь елани и кулижки колхозников. Нынче, как и много лет
назад, они получили покосы к сентябрю, косят урывками перестоялую, худую
траву, мечут ее сырую. Корм из нее никудышный, но какой ни на есть, а корм.

Осень приближается. Осень.

Птицы все едят, едят. Овсянки затемно прилетают и садятся в поле и
только на вечерней заре лепятся на кусты и чистят перья клювами от паутины.
Песен птичьих уж нет, только хлопоты, только молчаливые заботы перед дальней
дорогой. Природу охватило томление и тревога, за которою последует согласие
с осенью, печальное прощание с теплом, готовность к трудному зимованью, так
необходимому для обновления всего в природе, белому снегу, который глубоко и
тепло прикроет верхушку земли, нарядит ее в белую шапку -- и будет конец
года -- тоже с белой верхушкой.
Весенний остров

Пароход миновал Осиновский порог, и сразу Енисей сделался шире,
раздольней, а высота берегов пошла на убыль. Чем шире становился Енисей, тем
положе делались берега, утихало течение, река усмирялась, катила воды без
шума и суеты.

Я один стоял на носу парохода и, счастливо успокоенный, смотрел на
родную реку, вдыхал прохладу белой, тихой ночи. Нос парохода время от
времени так глубоко срывался в воду, что брызги долетали до меня. Я слизывал
с губ капли и ругал себя за то, что так долго не был на своей родине,
суетился, работал, хворал и ездил по чужим краям. Зачем?

Пароход шел по Енисею, разрезая, как студень, реку, светлую ночь и
тишину ее.

Все на пароходе спали. Не спал лишь сам пароход, рулевой не спал, и я
не спал. Вахтенный матрос хотел прогнать меня с палубы, но посмотрел на