"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

наточил топор, пробовал острие и смахнул деревце. Может, выбирал палку иль
оглоблю, на какую-либо хозяйственную надобность срубил, посмотрел -- не
годится, пошел дальше рубить. У нас много всего -- чтобы выбрать по сердцу
новогоднюю елку, иные привереды по двадцать их свалят.

Обут я был по-городскому, в ботинки, в лес идти убродно, вот и
попользовался подарком -- наломал веточек с вершины срубленной ольхи,
подумал и три-четыре ветки от пенька отломил.

Быстро приободрились ветки в комнатном тепле. Приободрились, да не все.
Те, что я от живого пенька отломил, -- ожили, зацвели, семенем сорить
начали, а на ветках, которые со срубленного ствола, сережки затвердели.
Висят каменно, словно летошний сорочий помет прилип и прутикам, -- не
хватает им силы зацвесть, а судя по срубу пенька, и жили-то отдельно от
корней не более недели. Измученная, дохлая, одна сережка наконец-то
треснула, потом еще одна. Медленно, заторможенно, каждая по отдельности
пробовали цвести сережки со срубленной вершинки, но так на полпути и
замерли, засохли в полуцвете, выдохнув из своей сиротской души чуть видную
порошинку пыльцы -- смолкла песня цвета на полуслове.

А в этой же банке, на том же свету пластали пестрые сережки на
неподрубленных ветках, сливая животворящую силу с весенним разгулом
цветения, распирало их силой нарождающейся жизни, рвало на них кожу,
обнажало жаркую плоть.

Родная моя деревня, а как же ты там, в новых агрогородках, комплексах,
отнятая от корней, с перерубленным стволом? И люди, русские люди, как же
они-то? Уронят ли семя свое на новом месте, на железо, на кирпич, на цемент?
И познают ли радость цветения, без которого сама жизнь уже не жизнь, а
только производство скота, жратвы, назьма.
Дождик

Шалый дождик налетел с ветром, пыль продырявил, заголил хвосты куриц,
разогнал их во дворе, качнул и растрепал яблоню под окнами, убежал торопливо
и без оглядки.

Все замерло удрученно и растерянно. Налетел дождик, нашумел, но не
утешил, не напоил.

Снова зной. Снова зажило все разомлелой, заторможенной жизнью, и только
листья на яблоне все дрожали, и сама, кривая, растопорщенная, яблоня
напоминала брошенного, обманутого ребенка.
Предчувствие осени

Конец августа.

Речка Быковка стала еще светлей и мельче. Она как бы оробела немножко и
чуть-чуть шумит перекатами, словно боится нарушить зарождающуюся грусть,
стряхнуть поседелость на кустах, висящих над нею.