"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

закрылись зеленые ладошки кувшинок, еще вчера тянулась длинными нитями в
воздухе паутина -- и на тебе -- снег!

Сквозь тихую, снежную завесь мир кажется оробевшим, и мелькают,
мелькают блики зелени. А вон впереди, в неподвижном белом царстве заполыхали
огоньки. Подходим ближе и видим запламеневшую рябину. Пугливое дерево --
рябина, оно раньше других почувствовало приближение снега и поспешило
окраситься осенним цветом. С грустным шорохом опадают багровые розетки с
рябин и одиноко, печально светятся на белом, но еще не ослепительном снегу.
Холода-то настоящего еще нет, и снег не серебрится.

По вот поредел снег. Больше зелени перед глазами, и наконец мы видим
лес, небо, хмурое небо в мохнатых тучах, меж которыми лишь кое-где видна
бледная просинь. Па берегах бело, и оттого река кажется темной,
неприветливой. Тени скал в ней не отражаются, как летом.

Утки тронулись в путь. Летят низко над рекой, большими стаями. Садятся
на голые обмыски, прячут головы под крыло.

Снег быстро тает, на глазах оголяются бугорки, с зеленых листьев берез
и мягких лап пихтача падает густая громкая капель. Весь лес заполнен
шорохом, щелком и треском.

Но что это? Перед нами огромные зеленые звездыТакие звезды возможно
увидеть только в лесу и только после ранней выпадки снега. И еще такие
звезды можно увидеть в мороз на окне, сказочные звезды папоротника, только
звезды те меньше и белые они.

А здесь они раскидистые, зеленые.

Рос папоротник развалистым пучком. Пал на резные листья тяжелый снег,
приклеил их к земле. Распростерлись зубчатые, огромные звезды таинственного,
сказочного папоротника. Я как-то слышал, еще в детстве: если найти цвет
папоротника и взять в руку -- станешь невидимкой. Сейчас, глядя на волшебные
звезды, я верю этому. Я верю всему, что связано с лесом.
Падение листа

Я шел лесом, затоптанным, побитым, обшарпанным, в петлях троп и дорог.
Не колесом, а плугом вроде бы ездили здесь, вроде бы воры-скокари ворвались
в чужой дом среди ночи и все в нем вверх дном перевернули. И все-таки лес
жил и силился затянуть травой, заклеить пластырем мхов, припорошить прелью
рыжих гнилушек, засыпать моросью ягод, прикрыть шляпками грибов ушибы и
раны, хотя и такой могучей природе, как сибирская, самоисцеление дается все
труднее и труднее. Редко перекликались птицы, лениво голосили грибники, вяло
и бесцельно кружился вверху чеглок. Двое пьяных парней, надсажая мотор, с
ревом пронеслись мимо меня на мотоцикле, упали по скользкому спуску в ложок,
ушиблись, повредили мотоцикл, но хохотали, чему-то радуясь. Всюду по лесу
чадили костры и возле них валялись наехавшие из города труженики. Была
середина воскресного дня. Разгоняя гиподинамию, горожане рубили, пилили,
ломали, поджигали лес, притомились уже и загорали под солнцем, с утра