"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

Я первый раз па озере Кубенском. Мне здесь все занятно и жутковато
немного, но я не признаюсь себе в том и только оглядываюсь вокруг, радуясь,
что шагах в трех от меня маячит фигура товарища. Она даже не маячит, а
проступает клочьями в текучем тумане и то совсем померкнет, то обозначается
явственней.

Но вот товарищ приблизился. Я вижу уже башлык на нем, руку,
подергивающую удочку с блесной, и белый ящик под ним. Дальше выступила еще
фигура рыбака, еще, еще -- есть народ, живет он, дышит и клянет ершей,
которые одолевают рыбаков ненасытной ордою, не дают подойти доброй рыбе, за
что и зовут их здесь хунвейбинами, фашистами и по-всякому. Любые неприличные
слова считаются подходящими, и ни одно из них на ерша не действует, он клюет
себе и клюет, на что угодно и когда угодно.

Я тоже вытащил ерша, растопыренного, невозмутимого, и бросил в вешнюю
лужицу, образовавшуюся на льду. В лужице плавали у меня уже окунь и сорожки.
Ерш, как только отдышался и перевернулся на брюхо, тут же почувствовал себя
хозяином в луже, выгнал на закраек и опрокинул сорожек, таранил окуня. Тот
сдрейфил, на бок упал, заплескался панически.

Пока мы наблюдали за ершом, который вел себя в лужице, будто
подгулявший мужик в женском общежитии: разогнавши всю "публику", он
удовлетворенно шевелил крылами и колючками, -- туман расступился еще шире,
бликом пламени замелькал в отдалении бакен, вмерзший в лед; возле луж
открыли шумное сражение чайки с воронами из-за ершей, разбросанных рыбаками.
Народу обозначалось все больше и больше -- и стало на душе бодрее, да и рыба
начала брать чаще. Отовсюду слышались возгласы то удивления, то восторга, то
разочарования, то вдруг срывались рыбаки и толпой бежали к одной лунке
помогать вываживать крупную рыбину и, опустивши ее, хохотали, ругались
весело и, утешая хозяина лунки, давали ему закурить либо выпить стопку.

Как и когда поднялось в небе солнце -- я не заметил. Обнаружилось оно
высоко уже и сначала проступило в тумане лишь призрачным светом, а потом
обозначило и себя, как в затмении, ярким ободком. Туманы отдалились к
берегам, озеро сделалось шире, лед на нем как будто плыл и качался.

И вдруг над этим движущимся, белым в отдалении и серым вблизи льдом я
увидел парящий в воздухе храм. Он, как легкая, сделанная из папье-маше
игрушка, колыхался и подпрыгивал в солнечном мареве, а туманы подплавляли
его и покачивали на волнах своих.

Храм этот плыл навстречу мне, легкий, белый, сказочно прекрасный. Я
отложил удочку, завороженный.

За туманом острыми вершинами проступила щетка лесов. Уже и дальнюю
заводскую трубу сделалось видно, и крыши домишек по угорчикам. А храм все
еще парил надо льдом, опускаясь все ниже и ниже, и солнце играло в маковке
его, и весь он был озарен светом, и дымка светилась под ним.

Наконец храм опустился на лед, утвердился. Я молча указал пальцем на