"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

В гору поднимались всадники. Дамы были в нарядных платьях, господа все
больше в военном, на груди и на плечах у них ярко горели аксельбанты,
регалии и погоны. Впереди на чалой лошади кабардинке ехал рыженький
невзрачный человек с погонами. Я не подумал, что это царь, и выделил из
толпы бравого усатого офицера. Рыженький придержал коня у низкой каменной
ограды, вся кавалькада всадников также остановилась.

-- Велите всем встать с колен и поприветствуйте их, -- сказал он
чернявому офицеру.

-- Я понимаю по-русски, ваше величество, -- сказал отец, поднимаясь с
колен. -- Приветствую вас, желаю вам долгого здравия и приглашаю быть гостем
на нашем празднике.

-- Так вы готовитесь к празднику?! -- удивился царь.

-- То-то вокруг вкусные запахи! -- И, сморщив рот, улыбну- лся,
втягивая маленьким курносым носом воздух. -- К сожалению, дорогой хозяин,
нас очень много, да и не волен я собой распоряжаться. -- Царь с усмешкой
глянул на компанию, сопровождавшую его, и дамы угодливо заулыбались ему в
ответ, а офицеры опустили глаза. -- Желаю вам, супруге вашей и детям
здоровья и радостного праздника! Надеюсь, вы еще не разучились веселиться?
-- Он грустно и, как мне показалось, потерянно улыбнулся, затем неуверенно
добавил: -- Салям алейкум! -- Слегка поклонившись, царь тронул лошадь.

Мы снова упали на колени и разноголосо запели: "Алейкум салям! Алейкум
салям!" И так стояли до тех пор, пока всадники не исчезли в горах. Царь ехал
все так же впереди, опустив повод, бессильно уронив руки. Мама наша
заплакала, прикрыв рот платком. И мне тоже почему-то захотелось плакать...

Образ самодержца еще со школьных уроков, из книг и кинофильмов
создавался в моем воображении несколько иным, и я озадаченно покашливал.

-- Ничего не сочинил. Ничего, -- сказал Мамед Умарович. -- Я же не
писатель! -- Губы профессора покривило.

Мне было стыдно и неловко, ровно я тот преуспевающий сочинитель, что
бегал по ялтинским клубам в качестве лауреата, срывал аплодисменты и
восхищение книгой, в которой он оклеветал друга Мамеда Умаровича, сделавши
его предателем за одно то, что тот был местным уроженцем -- крымским
татарином.

Справедливость восторжествовала: другу Мамеда Умаровича, одному из
предводителей партизанского движения в Крыму, посмертно присвоили звание
Героя Советского Союза. А с писателя как с гуся вода! Он делает вид, что
ничего не произошло, литерататор, мол, имеет право на домысел. Он пишет
роман за романом, и хотя тупы, примитивны эти книги, их еще издают и хвалят,
но и ругают уже, робко, правда, с оглядкою на прошлые заслуги автора.

Много видел горя и несправедливостей старый профессор, давно ужо