"Виктор Астафьев. Паруня" - читать интересную книгу автора

Родимо-ой! - заблажила Паруша и в чем была опрокинулась с крутого берега в
воду, схватила поросенка и давай его целовать в пятачок: - Экой ты лешой!"
Травма ли психическая подействовала, порода ли такая выдалась, но Путик
вырос у Паруни, по определению быковских баб, совершенно чокнутым. Стоило
подсвинку вырваться на свет Божий, как ронял Паруню наземь и, лихо
взвизгнув, брыкая ядреным задом с хулиганисто завинченным хвостиком, мчался
напропалую, все на пути сокрушая. Если попадались огороды - он смахивал или
проламывал частокол, носился по грядам, ворвавшись во двор, хватал на ходу
что попало и жевал: овощь так овощь, обутки так обутки, с грохотом ронял
возле колодца ведра, сшибал мотоциклы у ворот и ударялся вдаль.
"0-о-ой, царица небесная! Все разгромил! - хватались за головы
быковские женщины. - Платить будешь, Парушка, за огород!" И всем населением
бросались за Путиком в погоню. Да куда там! Разве такого рысака догонишь!
Саня-пасечник додумался настигать бродягу на мотоцикле. Большой спец Саня
ездить без путей и дорог, по горам и колдобинам. Насядет Саня на Путика
мотоциклом, загоняет его до устали, после уж как пленного ведет к дому да
еще и пинков под зад Путику отвешивает. Орет на всю округу Путик, но следует
куда надо, а хозяйка Паруня ему еще и добавит вицей по заду-то, по толстому
да по розовому: "Вот тебе! А вот тебе! Не бродяжь!.."
Скоро Путик, однако, освоился с техникой, дошел башкой своей удалой: по
лесу мотоцикл ходить не может! - и принялся сбегать в леса. Сутками
пропадал в суземье. Паруня ищет его, зовет, в панику иной раз впадет,
скотина же непутняя, как вовсе проголодается, заявится к дому, развалится в
водомоине, зароется в прохладной грязной луже и делает вид, будто никуда не
убегал. "Эко! Эко! - ругается Паруня. - Эко, лешой, развалился! Как
дирехтор какой!" - "Хурк-хурк", - в ответ. "Все ты огороды разорил. Людям
нету от тебя житья... Я вон заколоть тебя велю, тогда узнаешь!" -
"Хурк-хурк". - "А подь ты к лешому!" - хлопает Паруня по ядреному заду
Путика и отправляется налаживать ему еду.
Скоро картофель взойдет, огородина всякая. Наступит пора гряды полоть,
овощь окучивать. Паруню уж тогда в покое не оставят, нет-нет да кто-то из
телятниц прибежит: "Подмени меня, ребенок заболел...", "Подежурь за меня -
в город надо...", "Помоги картошку окучить, дров напилить, за сеном
съездить, телку отходить..."
А пока идет Паруня из-за речки от бабушки Даши по старым лугам, сплошь
затянутым свербигой, сурепкой, дикой редькой да пыреем, идет деревушкой, в
которой улиц уже нет, дома вразброс, по отдельности, гнезда дворов заросли
травой, саморостной черемухой. Хрустят под ногами Паруни лопухи, чемерица,
дудки, обувь вся в желтой пыли от цветков и в белой черемуховой чешуе.
Спокойная, в себе притихшая женщина, будто гребется веслами в тумане, широко
размахивая руками. Приостановилась, подняла лицо к небу. Что она там
увидела? Что-то хорошее. Улыбнулась и погреблась дальше в гору догораживать
кому-то огород, может, дрова пилить, может, козу и кур своих кормить либо
баню топить, любит она попариться, кости простуженные погреть. За Паруней
сонно тянется Тузик.
Идет трудовая женщина - Прасковья Александровна Воронова, русская
крестьянка, и ждут ее дела, миру невидные, земные.
Продолжение к "Паруне", дописанное самой жизнью
Умерла Паруня глухой порой восьмидесятого года. И сколько лежала па
холодной печи - никто не знает. Городской мужик, обретающийся в моей