"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

ломал голову командир батальона. -- Безлюдностью? Глушью? Узкой водой?
Островами. Нет и нет. Чего-то есть тут, закавыка какая-то. Протоки у пологих
островков, на каменистом месте, не очень глубоки и не вязки -- острова и
протоки, конечно, выгодно, но какой-то есть еще дальний прицел? Левый берег
реки на большом протяжении лесист, допустим, подъезды, подходы удобные в
расчет брались, и сами деревья, дубняки, клены, ясени-верболазы -- при нужде
и сырое бревно на плоты пойдет, если его спаровать с сухим -- уже плотик,
или, как в Сибири говорят, салик. В хуторке пока еще не разобранная до конца
стоит рига с деревянными столбами, перекрытиями и крепкой, в замок
увязанной, щелястой матицей -- все сгодится, все в дело пойдет...
Солдатики весь день плюхались в реке, пробовали баловаться. Булдаков
взревел; "У бар бороды не бывает, усы!" -- шумно ахнулся в воду, трактором
ее взбуровил, призывая воинство следовать его примеру. Васконян, зажав в
горсть добришко, со страху, не иначе, сделавшееся сиреневого цвета,
перебирал тощими ногами на камешнике, повизгивал и вдруг, бросив на произвол
судьбы добро свое, ринулся к реке, все члены его тела заболтались, как бы
отделившись от костей, но в воду вошел он легко, без брызг и тесаным клином
ходко поплыл, со щеки на щеку перекладывая лицо. Думая, что вояка этот тут
же пустит пузыри, ко дну пойдет, народ восхищенно примолк. Вылезши на берег
за мылом, Васконян охотно пояснил изумленной публике, что в детстве еще
учился плавать, в бассейне и когда бывал в черноморских санаториях, стиль,
которым он сейчас пользовался, называется "бгас".
"Слава Богу, хоть этот отчаюга не утонет!" -- усмехнулся комбат.
Булдаков бренчал от холода зубами, однако балаболил насчет сибиряков,
которым холодная вода -- родная стихия. "У нас в Анисее тепле и не быват, --
врал он напропалую. -- Мы ишо в заберегах начинаем купаться и, покуль лед не
станет, из воды не вылезам".
Верный его спутник, сержант Финифатьев, годами самый старший в первой
роте, как всегда, внимал Булдакову с открытым ртом, все более и более
поражаясь причудам его характера. Сам Финифатьев, намылившись, стоял в воде
чуть выше коленок и горсточками хватал воду, повторяя: "О-о-о, мамочка моя!
Хоть вымыться перед смертью-то!.." -- "Каркай больше!" -- орали на него.
Мылись солдатики, натирались, употребляя платочки и какие-то тряпки
вместо вехтя. Финифатьев нарвал на берегу пучок оранжево-желтой осоки, драл
ею спину Булдакова, и тот выл от боли и сладости -- не грязь, вроде бы кожа
черная сдиралась со спины. И солдатики начали тереть друг дружке спины
травой, завывая от облегчительной боли. Тела солдатские бледны. Вымывшись,
шагают они по берегу боязно -- любой камешек, корешок, даже соломинка больно
колют изнеженные в обуви ноги.
Лешка тоже помылся и вопросительно глянул на Щуся. -- "Я потом, потом",
-- отмахнулся капитан. Не купался лишь Гриша Хохлак -- его из ближайшего
полевого госпиталя высунули на фронт со свищом на ране. Из незакрытой раны
белым червячком выползали мелкие осколки костей и оборвыши лангеток. Сказали
-- скоро пройдет. Госпиталь же готовился к большому потоку раненых, так и
говорили -- "потоку". Встретив своего соквартиранта по Осипову, Хохлак
отчего-то засмущался, поднимаясь с камешника: "0-ой, Лешка!"
Шестаков обнял давнего дружка, по спине его похлопал. Но скоро Хохлак
освоился, не чувствовал уже себя гостем среди солдат, чего-то тоже
выкрикивал, ковылял к воде, кому-то бросал обмылок, кому-то помогал натянуть
на мокрое тело белье -- снова среди своих солдат, снова домой явился. А как