"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

промышляло: меняло, торговало, воровало, мухлевало на продпунктах, норовя
пожрать по два раза. Еще едучи по Сибири, неустрашимые воины добыли досок и
сколотили настоящие нары, но уж места там Боярчику не полагалось, там царили
добытчики, мастера по всякой тяге, картежники, песельники, люди, склонные к
ремеслу и искусству.
И вот же интересное дело: три доски, на половину вагона выдаваемые, не
могли быть нарами, никак они не соединялись. Ловкий народ или складывал из
досок нары в одной половине вагона или начинал делать налеты на лесопилки,
встречающиеся на пути, попутно прихватывая все, что плохо лежит. Когда
заехали в степные приволжские районы -- доски и всякое дерево вовсе уж на
вес золота пошли.
Так на протяжении всей войны мудрое тыловое начальство вынуждало людей
тащить, жульничать, ловчить.
Боярчик со сна не вдруг уяснил, какое художество от него требуется,
уяснив, охотно принялся за дело. Вырезая из деревянных торцов и кубиков,
унесенных со встретившейся на пути лесопилки, и из консервных банок штампы
-- он даже вдохновился и увлекся занимательным делом. Художник же истинный!
Вдруг разгорелся идейный спор: Финифатьев, закаленный партиец,
досконально постигший политику партии на практике, предлагал по ободку
мыльного бруса выводить не РСФСР, а СССР -- солидней! Фабрику означить имени
товарища Ленина или лучше Сталина -- доверия больше. "Кто у нас знает эту,
будь она неладна, Клару?" -- Булдаков уперся: нет и нет! Надо писать
загадочным "литером" с гост. пост. РСФСР. Раз Клару Целкину писать не
хочется, пусть будет фабрика имени Сакко и Ванцетти, и пояснил притихшему
умельцу:
-- За Сталина, да и за Ленина, коли попадешься, припаяют десять лет
дополнительно -- не погань святые имена. А за Сакку эту и за Ванцетти --
морду набьют, и все дела. Тем более, что они, кажись, обе померли. Перву
выручку пустим на приобретение сырья.
-- Как это?
-- А купишь еще одну печатку духовного мыла.
-- Ну и голова у тя, Олеха! -- восхитился Финифатьев. -- Тебе бы
директором быть, производством ворочать, а ты ширмачишь...
-- Все еще, дед, впереди, все еще впереди. Как директором меня
назначат, я тебя к себе парторгом возьму.
-- Ак че, не дрогну -- дело привычное. Я в этих парторгах-то с юности,
почитай, верчусь.
-- И задарма все! А я те знаш, каку зарплату назначу.
-- Ты назначишь! Пропьешь и производство, и мундир.
-- А ты, парторг, зачем? Ты меня должен воспитывать, должен направлять
на правильный путь, подтягивать до уровня.
-- В петле! Ох, Олеха, Олеха! Ох бес сибирский! И какая тебя мама
родила? Про тебя, видать, сложено: "Меня мамочка рожала -- вся деревня
набежала..."
-- У нас поселок, Покровка... Слобода Весны нынче называется.
-- Вся Покровка набежала. Мама плачет и орет: "У ребенка шиш встает!.."
-- Известно, он у меня боево-ой! Ты работай, работай. Совсем в
парторгах разленился!
-- Тьфу на тебя, на саранопала. Ты бы вот с мое поработал!
Стучат колеса. Несется поезд по стране, добродушно переругиваясь,