"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга вторая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

Замолчали. Глядя на все шире разгорающийся вдали пожар, на реку,
которой достигали слабые отблески горящего неба, но была она от этого еще
холодней и отчужденней, лишь тень крутого, вражеского берега означалась в
воде резче, сам же берег, осадив вниз, под яр всю черную густоту ночи,
обрисовался по урезу чернильной каемочкой. В той колдовской темени
угадывалось шевеление, какое-то железо время от времени взбрякивало,
высекались мелкие синие искры из камней.
-- Вам все-таки надо заставить себя хоть немного поспать. Утром, я
думаю, немцы начнут бомбить и обстреливать наш берег и в первую голову
разнесут хутор, так опрометчиво оставленный. Народ они хотя и подлый, -- не
отрывая глаз от горящего неба, продолжал Зарубин, -- но вояки они
расчетливые. Они знают, что днем у нас начнется выдвижение к реке
плавсредств огневых позиций, что нам не до наблюдений будет, поэтому надо из
хутора всех людей увести в лес, велеть закопаться, а то живут, как на
сенокосе, спят под открытым небом. Своих наблюдателей я не снимаю. Пусть
остаются.
-- Копию схемы наблюдений велите мне прислать. Может пригодиться. Ну,
я, пожалуй, пойду. Надобно и в самом деле соснуть.
Зарубин остался на берегу один и видел, как выводил к реке поить
лошадей чей-то коновод, должно быть, ночью уже добавилось артиллерии на
конной тяге. Видел, как из батальона Щуся огромный солдат наливал в кухню
воду, долго ее промывал травяным вехтем внутри, выпустил грязную воду,
ведрами прополоскал котлы и, налив воды, поволокся пешком за кухней в
ближние кусты.
Где-то совсем близко ударила и сразу смолкла перепелка, обеспокоенно
зачифиркали, запересыпали в горле монетки утаившиеся в камнях куропатки.
Длинно, противно зевая, с реки подала голос чайка и, призраком паря,
закружилась над тем местом, где солдат мыл кухню.
Такая мирная картина, такая добрая ночь на земле, катящаяся на исход.
Подумав о том, что там, в Забайкалье, уже давно наступило утро и Наталья,
накормив детей, распределила свое отделение по местам, кого в школу, кого в
поле с собой взяла картошку копать, кого приструнила, кого приласкала, кому
и поддала -- всем внимание уделила. Работает сейчас, копается в земле и
думает о них, своих мужьях-дураках. Наталья -- звереныш чуткий, она почти
всегда угадывает какой-то своей, бабьей интуицией или элементом каким,
неслышно в ней присутствующим, надвигающуюся на ее мужиков передрягу. В
такую пору пишет она одно письмо на двоих, зато длинное и насмешливое. А как
тут, на фронте, более или менее терпимо, писать перестает. "Ничего не жрет,
когда переживает, -- ворчит Пров Федорович, -- изведется к чертовой матери
из-за нас, оболтусов. Бабы российские по одному мужу сохнут, что былинки, а
тут, как в Непале, мужей у бабы... И один другого лучше, и за всех
переживай!"
Александр Васильевич нарочно отгонял от себя тревогу и мысли о
переправе. Все, что надо сделать, он уже сделал, распоряжения отдал,
предвидеть же все на войне невозможно, тем более при переправе через водную
преграду, каковой на пути нашей армии еще не было, тем более при нашей-то
заботе и подготовке, где изведешься весь, сердце в клочья изорвешь,
добиваясь хоть какого-то порядка.
Пусть идет как идет. Их, полевых командиров, смысл существования есть в
том, чтобы доглядывать, подсоблять, маленько хотя бы зачищать ошибки и