"Виктор Астафьев. Веселый солдат (повесть)" - читать интересную книгу автора

ни золотые, ни железные не были вставлены взамен утраченных.
Бедный, видать, человек был - может, крестьянин из дальних неродовитых
земель, может, рабочий с морского порта. Мне почему-то все немецкие рабочие
представлялись из портов и горячих железоделательных заводов.
Тянет, обнимает земля человека, в муках и для мук рожденного, мимоходом
с земли смахнутого, человеком же убитого, истребленного. Толстозадые жуки с
зелеными, броневыми, нездешними спинами роют землю, точат камень, лезут в
его глубь, скорей, скорей, к крови, к мясу. Потом крестьяне запашут всех,
кто пал на этом поле, заборонят и снова посадят картошку и клевер. Картошку
ту будут варить и есть с солью, запивать ее сладким, густым от вкусного
клевера молоком; под плуг попадут гнезда тех земляных жуков, и захрустят их
броневые, фосфорической зеленью сверкающие крылья под копытами коня, под
сапогами пана крестьянина.
Нечего сказать, мудро устроена жизнь на нашей прекрасной планете, и,
кажется, "мудрость" эта необратима, неотмолима и неизменна: кто-то кого то
все время убивает, ест, топчет, и самое главное - вырастил и утвердил
человек убеждение: только так, убивая, поедая, топча друг друга, могут
сосуществовать индивидуумы земли на земле.
Немец, убитый мною, походил на кого-то из моих близких, и я долго не
мог вспомнить - на кого, убедил себя в том, что был он обыкновенный и ни
видом своим, ни умом, наверное, не выдававшийся и похож на всех обыкновенных
людей.

x x x
Через несколько дней, с почти оторванной рукой, выводил меня мой
близкий друг с расхлестанной прикарпатской высоты, и, когда на моих глазах в
клочья разнесло целую партию раненых, собравшихся на дороге для отправки в
медсанбат, окопный дружок успел столкнуть меня в придорожную щель и сверху
рухнуть на меня, я подумал: "Нет, "мой" немец оказался не самым
мстительным..."
Дальше, вплоть до станции Хасюринской, все помнится пунктирно, будто
ночная пулеметная очередь - полет все тех же четырех бесцветных пуль, пятая
- трассирующая, пронзающая тьму и дальнюю память тревожным, смертельным
светом.
Безобразно доставляли раненых с передовой в тыл. Выбыл из строя -
никому не нужен, езжай лечись, спасайся как можешь. Но это не раз уже
описано в нашей литературе, и мною в том числе. Перелистну я эту горькую
страницу.
Надеялись, на железной дороге будет лучше. Наш железнодорожный
транспорт даже в дни развалов и разрух, борьбы с "врагами народа", всяческих
прогрессивных нововведений, перемен вождей, наркомов и министров упорно
сохранял твердое, уважительное отношение к человеку, особенно к человеку
военному, раненному, нуждающемуся в помощи. Но тут была польская железная
дорога, расхлябанная, раздрызганная, растасканная, как и само государство,
по переменке драное то тем, то другим соседом и по этой причине вконец
исторговавшееся. "Придут немцы, - говорилось в услышанной здесь притче, -
будут грабить и устанавливать демократию; придут москали - будут пить и
...ть беспощадно. Так я советую паньству, - наставлял свой приход опытный
пастырь, - не отказывать москалям, иначе спалят, но делать это с гонором -
через жопу". Так они и поступают до сих пор - все у них идет через, зато с