"Хьелль Аскильдсен. Мы не такие ("Все хорошо, пока хорошо" #13) " - читать интересную книгу автора

меня с сомнением:
- Ты его знаешь?
- Конечно.
- Так!
- Пожалуйста, не надо меня учить, - сказал я без особой надежды, но он
наседал:
- И он живет в этом доме?
- Ну да.
- Габриель Грюде Енсен.
Я опешил.
- Ты тоже с ним знаком?
- Слава Богу, нет. Но я следил за процессом.
- Процессом?
- Ну да. Ты ж сказал, что знаешь его?
- Он не распространялся о своей жизни.
- Еще бы. Он убил жену и получил за это полтыщи лет - мерзейшая
история.
Он порассказал много чего, ему, безусловно, льстила роль всезнайки,
но, поскольку он приправлял все это ироническими замечаниями по поводу
моей, как он выражался, дружбы с этим человеком, я сообщил, что у меня нет
привычки интересоваться у людей при знакомстве, доводилось ли им убить
кого-либо, тем более что моя к ним симпатия или антипатия от ответа не
зависит.
Потом мы доделали то, за чем приходили, и час спустя брат ушел. Я
вымыл чашки, погасил свет, запер квартиру, спустился на этаж ниже и
позвонил в дверь. Енсен взял мое пальто и проводил меня в гостиную.
По форме и размерам она была как у сестры, только обставлена скудно.
Центр занимал низкий, прямоугольный стол, по длинным сторонам его стояло по
креслу, за одним из них высился торшер с темным абажуром, свет которого
едва освещал голые стены. В целом комната напоминала сцену. Он пригласил
меня садиться, затем предложил коньяка к кофе, я поблагодарил. Я решил не
выказывать того, что стало мне о нем известно. Налив коньяк, он спросил,
что я думаю о его жилище. Я не мог не заметить в вопросе, да еще сказанном
таким тоном, подвоха, и ответил, что, по моим представлениям, подобный
спартанский стиль может быть отражением или характера хозяина, или его
финансового положения. Он расценил мой ответ как дипломатичный, а потом
вдруг, крайне, на мой взгляд, некстати, заметил, что обычно не тяготится
одиночеством. Тем, что вы один, уточнил я. Именно. Но сейчас, после смерти
моей сестры, сказал он, стало удручающе тихо; прежде он слышал ее шаги,
иногда - как она разговаривает или гремит на кухне, это был едва различимый
шум, но теперь - молчание, из-за которого у него порой возникает чувство,
что его самого не существует, отчего его охватывает ужас. Я живу один? Я
кивнул и переспросил: ужас? Потом сказал: когда все кругом кажется
бессмысленным до назойливости, надо просто встать, походить, поговорить
вслух, так сказать, пообщаться с самим собой - это хорошо помогает. Он
пригубил коньяк. Я не знал, как держаться, выворачивать себя наизнанку не в
моем характере, а если кто-то начинает откровенничать со мной, то я
испытываю смущение и подавленность. Я вас мучаю? - спросил он. Нет, нет,
ответил я, видимо, убедительно, потому что он стал крутить шарманку дальше.
Я все больше чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя по нему ничего не