"Хьелль Аскильдсен. Последние заметки Томаса Ф ("Все хорошо, пока хорошо" #1) " - читать интересную книгу автора

часа". - "Да, - согласился он. - Сама игра. А возбуждение от победы или
досада от проигрыша? Моему сердцу это уже не по силам. Да и твоему". Я не
ответил, не хватало еще обсуждать мое здоровье с ним. Но сделал ответный
ход: "А, так ты боишься смерти". - "Чушь. Просто мне надо успеть закончить
дело всей моей жизни". Именно так он и выразился, выспренно - с души
воротит. Палку свою я положил на пол и теперь нагнулся поднять ее, пора
было кончать балаган. "Умирая, мы, по крайней мере, перестаем противоречить
себе", - сказал я, совершенно не рассчитывая, что он поймет, куда я клоню.
Его высокомерие конечно же не позволило ему уточнить, что я имею в виду. "Я
не хотел сделать тебе больно", - сказал он. "Больно? Да мне глубоко
плевать, - парировал я довольно громко, видимо немного разнервничавшись, -
и на те безделицы, что я сочинил, и на ту ерунду, что не написал!" Потом я
встал и произнес перед ним настоящую речь: "Ежечасно мир избавляется от
тысяч кретинов. Представь, ну просто прикинь, сколько за сутки угасает
светильников разума, а в них-то вся дурь и копится. Вытравить глупость
никак не удается, потому что часть ее оседает в книгах, которые кое-кто
пишет, и, пока люди будут читать романы, эти самые, хотя они, в основном,
все на один манер, глупость будет жить и множиться! - А потом я добавил,
немного, признаю, невпопад: - Вот почему я пришел сыграть партию в
шахматы". Он сидел молча и подал голос, только когда я был уже в дверях:
"Наговорил, а толку чуть. Ладно уж, пущу твою болтовню в дело, у меня ее
произнесет невежа".
В этом весь мой брат. Кстати, он умер в тот же день, так что мне,
похоже, досталось его последнее слово, я-то, к его разочарованию, ушел и
ничего ему не ответил. Он мечтал оставить за собой последнее слово и,
извольте, добился своего, но он, я знаю, строил планы прежде
повитийствовать всласть. Когда я вспоминаю, как взволновал его наш
разговор, то всегда думаю о китайцах - у них есть особый иероглиф для
обозначения смерти от изнеможения в момент соития.
Как-никак мы с ним братья.


Карл

Пока супруга была жива, я думал, что после ее смерти станет
просторнее. Только ее бельем, прикидывал я, забиты три ящика комода. В один
я положу медные монеты, в другой спичечные коробки, в третий пробки. А то
сейчас - все в кучу, никакого порядка.
И она умерла, давно уже. Она была, да покоится в мире душа ее, трудным
человеком, но в конце концов оставила в покое и меня. Я выгреб из шкафов и
комода все, что после нее нашлось, и обнажилось гораздо больше порожнего
места, чем мне требовалось. А уж что не заполнено, то пусто. Так что пару
шкафов пришлось раскурочить, комната, правда, совсем оголилась. В общем,
вышло все нескладно, признаю, но ведь это когда было, целую жизнь назад.
Спустя несколько недель, или месяцев, после того непродуманного
опустошения комнаты меня внезапно навестил Карл, мой второй сын. Он бы
хотел забрать - чтобы подарить жене - мамину шаль, она будет напоминать ему
детство. Поняв, что шали ему не видать, он совершенно потерял контроль над
собой. Он завопил: "Да есть для тебя хоть что-нибудь святое?" И это торгаш,
живущий спекуляциями и перепродажей. Больше всего мне хотелось выставить