"Лев Аскеров. Нет памяти о прежнем..." - читать интересную книгу автора

кружился по комнате. Прямо по воздуху кружился. А мама бегала за мной,
плакала и ловила меня. Я к ней тянул руки, и она за них меня поймала.
- Как хорошо ты все запомнил, - сказала она. - Hо не ты был тем
мальчиком. В тот день, мой хороший, ты стал вместо него.
- Это так я потерялся? - спросил я.
- Да, мой маленький.
- Найди меня. Снова найди меня, - кричал я в темноту.
В комнату вбежали перепуганные мать с отцом. Я горько, навзрыд плакал.
- Что с тобой? - спросил папа.
- Я хочу домой, - сказал я.
- Да ты же дома. Посмотри.
- Нет, к себе домой хочу. К моей маме.
- Я вот она, - убеждала мама, положив холодную лодонь мне на лоб.
Нет температуры у меня не было. Я не бредил. Hо я ей ничего не сказал.
Я тихо плакал. Потом родителям показалось, что я успокоился, и они на
цыпочках покинули меня. Уже закрывая дверь, мама сказала:
- Ему приснилось что-то.
А мне ничего не снилось. Я не спал...
И сейчас, здесь, в пустыне, я опять-таки находился в полном сознании. И
с мозгами у меня было все в порядке. Позже врач-нейролог мне однозначно
заявит: "Сотрясения у вас не было"... От жажды с ума не сходил. Пить
хотелось, но можно было терпеть.
В общем, я не бредил. Алкоголя в излишестве никогда не потреблял. Пью
более чем умеренно. По праздникам - обязательно. Пить с утра для меня -
нонсенс. Разве только под хаш. А его едят с друзьями и зимой. Хаш - блюдо
под зимнее утро, но не в полдень и не летом...
Так что, если учесть, что последний праздник отмечался в мае (День
Победы), а ближайший - мой день рождения - еще впереди, алкоголя во мне не
скопилось столько, чтобы взбеситься от белой горячки. Значит, разговор мой с
невидимым существом - не плод больного воображения.
Тогда, беседуя с мамой, я параллельно думал о том же. Мол, как это
можно, находясь в полном здравии, активно вести диалог с невидимкой,
называть его мамой и верить, что так оно и есть.
- Ты меня видишь? - спросила вдруг она.
- Нет, - ответил я. - Может, ты в образе того облачка в небе? Оно
какое-то человеческое.
- Может, - сказала она. - Hо это, скажу, тебе странно.
- Что странно?
- То, что не видишь меня.
Она не успела еще досказать всю фразу, как я вдруг остолбенел.
"Мираж!" - пронеслось в голове. А вместо этого выдохнул:
- Вижу!
- Hе останавливайся, сынок. Продолжай шагать. Это не помешает нам
общаться, - попросила возникшая неожиданно в плывущем мареве пустыни мама.
Я ее узнал. Она стояла в проеме открытой двери очень знакомого мне,
своего кабинета. В белом халатике и в белом, до синевы накрахмаленном,
колпачке.
Насколько я помнил, маме не нравилась докторская униформа. Ей казалось,
что она выглядит в ней непривлекательно. А мне и папе - наоборот. В своем
врачебном халатике она выглядела по-особенному прелестной. Впрочем, любое,