"Андреас Эшбах. Железный человек" - читать интересную книгу автора

философ. Теперь у меня на стеллаже стоят все его труды, в красивых красных
переплетах, и первая закладка торчит в первом томе примерно на странице
семнадцать посреди многословного рассмотрения отношений предиката к
субъекту, а аналитического суждения - к синтетическому. Я специально пошел в
библиотеку, чтобы уточнить понятия a priori и a posteriori. В какой-то
момент я дошел до того, что прочитывал всего одно предложение, а потом
подолгу гулял по берегу и размышлял над ним, но когда и это ни к чему не
привело, я оставил Канта.
Так было, пока не добрался до древних греков. Вот тут у меня впервые
возникло чувство, что я понимаю хотя бы столько, что могу увлечься.
Аристотель, например, показался мне сухим, как пыль, и когда я обнаружил,
что он всерьез полагал, что мозг есть лишь орган, призванный остужать кровь,
я отложил его в сторону. Что такой человек может рассказать мне о жизни?
Сократ фатально напоминал мне мистера Драммонда, страхового агента, который
жил у нас по соседству, и мой отец всегда говорил, что единственный шанс не
попасться на его удочку - это ни при каких обстоятельствах не вступать с ним
в разговор. Платон с его беспощадными рассуждениями об идеальном
государстве - исключительно суровое чтение; его деление народа на рабочих,
охранников и властителей могло бы происходить и от Сталина. Эпикур
многоречиво распространяется об ощущении боли и ощущении удовольствия, как
они длятся и усиливаются, и отсутствие одного якобы обусловливает второе, и
так далее, однако в этом отношении, на мой взгляд, он мало что мог понимать.
И вообще видеть смысл жизни в том, чтобы просто получать удовольствие, - для
меня слишком уж простовато.
Так я искал, пока, наконец, не наткнулся на Сенеку. Может, потому, что
он был римлянин, а не грек. Я иногда думаю, мы, американцы, - это что-то
вроде римлян сегодня: военное могущество, гордость за свою страну, желание
учить и указывать пределы всем остальным. И когда я читаю о римском образе
жизни, он мне во многих отношениях напоминает американский - как в его
необузданности, так и в его прагматичной трезвости. В принципе удивительно,
что вообще были какие-то римские философы.
Моя книжечка Сенеки постоянно лежит сверху, но в этот ветреный
субботний день у меня не было внутреннего покоя, чтобы читать ее. Закончив
свои записи в дневнике, я вместо чтения занялся тем, что переставлял свои
книги и вытирал с них пыль. Это имело еще и то преимущество, что я постоянно
держал в поле зрения моего преследователя.
После того как рыбацкое судно разгрузили и толпа рассеялась, он
принялся крутиться на стоянке автобусов и у причалов. Еще один известный
аттракцион Дингла - дельфин по имени Фунги, который живет в бухте и по
неясным причинам работает в связке с городскими лодочниками: стоит только
туристам заплатить и выйти на воду, как он тут же неизменно выныривает и
резвится, позволяя себя фотографировать, - и все это без всякого
вознаграждения. Этот аттракцион настолько безотказный, что если во время
такой экскурсии дельфин не покажется, туристам безоговорочно возвращают
деньги за билеты. Так было со мной, когда я только приехал в Дингл и думал,
что мне не надо избегать достопримечательностей. Во время моей первой и
единственной лодочной прогулки я не увидел дельфина, и лодочник заверил
меня, возвращая мне деньги - тогда еще ирландские фунты, а не евро, - что
это чрезвычайная редкость. Причем так, будто урон понес я, а не он. По
правде говоря, я не уверен, что Фунги еще жив; дельфин обитает в бухте с