"Николай Асеев. Только деталь (Московская фантазия)" - читать интересную книгу автора

вешают, вон дом на Милютинском, что с 14 года недостроенным стоит,
заканчивают. Хороший дом, восьмиэтажный. Но это все с затяжкой: сначала
леса, потом побелка, потом окна вставят. А если б сразу его взмыть кверху
дней в пятнадцать. Да не его одного, а десятками, десятками на место
особнячков, насупленных по бульварным кольцам.
Тогда бы сразу обновились улицы. Тогда бы не жестами глухонемых
остановили они прохожего. Ясными глазами стекла, сильными мускулами лифтов
притянули бы они к себе: порядок, стройность, размер. Но это все мечтания.
Так не бывает. А все-таки. Давайте пустим ленту немножко скорее. Смотрите,
как вскипает каменное тесто. Как мелькают стеклышками калейдоскопа
взлетающие и вновь срываемые вывески, как изламываются улицы,
перестраиваясь в новые порядки. Как отцветают газоны площадей, чтобы
занести памятники и вновь разрушить их. Как убыстряется движение и затем
спадает его волна, ныряя под землю, в коридоры метрополитенов, как врастают
в землю надгробные плиты кладбищ, уступая место искусственным лесам,
фонтанами взлетающими на этой тучной почве. Как краснеют крематории,
накаляясь от жара сжигаемых поколений. Как, наконец, плывет гражданин Иван
Иванович по небу, спокойный и счастливый...
Что? Плывет по небу? Ну да, как облако, плывет по небу. Ведь уже
изобретен воздухоподъемник - костюм для плавания в воздухе, Но это тоже
мечты. Хотя говорят, что работа фантазии часто приводит к важным открытиям.
Ну да мало ли что... Все-таки Иван Иванович пока не плывет, а плывет облако
над Брянским вокзалом. Вот этот вокзал. Он как будто бы пешком пришел из
Европы, да и остановился в Дорогомилове. Он выгнулся широкими арками, он
поднял купола - он новый храм - храм движения. Но как уехать с него
человеку приземленному, прикрепленному к жилой площади, к медленным
вращательным движениям трамвайных колец, к кладбищам с особняками, к
площадям и трестовским очередям? Видите ли, лента пошла немножко назад.
Иван Иванович быстро смотался с неба, похудел на сорок лет, сделался
Ванькой Облаковым, рабфаковцем Литературного института, изучающим
метроритмические изменения ямба от Пушкина до наших дней, получающим
стипендию в 17 рублей в месяц и жительствующим в общежитии Молодой Гвардии
на третьем этаже, в комнате 13. Это из его головы и был взят весь
предыдущий отрывок ленты рассказа, это его наблюдения и мелькали между
строк.
Шел Ванька Облаков именно в Дорогомилово с Лубянки пешком - на трамвай
денег не оказалось - и обдумывал будущую систему городского устройства.
И вдруг - вокзал. А ведь на вокзал-то ему и нужно. Недаром же он
оттопал весь Арбат, пока все это передумывал. На вокзале что? На вокзале
Граня из Педологического дожидает его, Ваньку Облакова. Живет она на Москве
Второй. Приезжает в пять на лекции, а Облаков уж тут как тут.
Высоки залы Брянского вокзала. Светлы его лампионы, вделанные в
потолок. А грохот, сотрясающий стены запыхавшихся дальних поездов. А
неясный говор, ропот, топот вливающейся в двери дорожной сумятицы. Эх. Это
тебе не Никола на Курьях Ножках.
Стеклянный вокзал.
Граня - педологичка. От Дорогомилова до Девичьего всего-то ходу
двадцать минут. Да здесь, по Плющихе, и движения никакого. Потому и
разговор не клеится.
А там, на вокзале, под вздохи паровозов, под шипение дуговых фонарей,