"Яков Арсенов. Тринити" - читать интересную книгу автора

тостах он уже участвовал наравне со всеми. И даже иногда закидывал
штрафничка за опоздание.
- Дело в том, - заметил он вскоре, освоившись в компании до конца, что
само по себе повзросление еще ничего не значит. Главное, - сказал он со
знанием дела, - чтобы не ты сам это заметил или почувствовал, а другие.
Девушки, например.
После такого бодрого и житейского заявления товарища собеседники
пропустили еще по паре-тройке мензурок, а расплывшийся по столу Фельдман
настолько разоткровенничался, что рассказал, как в классе шестом или седьмом
они с однокашниками убегали в лес, чтобы позаниматься там непарным
сухостоем. Духовное заблуждение детства. И даже устраивали конкурсы, кто
быстрей справиться. Кричит он, бывало, тому, кто слева: "Эй, быстрее ко мне!
Посмотри, что у меня тут творится! Прямо суши весла!" - "Да пошел ты! -
слышалось в ответ. - У меня тут у самого видишь как прет!"
- Ну, а как же ты обходился без шкурки? - удивился Реша. - Чем
шмурыгать? Я ведь думал, что обрезание для того и производят, чтобы дети
попусту не шмурыгали в подворотнях.
- Без шкурки, так же как и со шкуркой, - признался наперерез Фельдману
Миша Гриншпон. - Я пробовал и до операции, и после. Одинаково смешно.
- А как тебе все это дело отрезали? - спросил Артамонов. - Больно ведь.
- Нисколько, - браво ответил Миша. - Берут щипцы для снятия нагара со
свечей, оттягивают - и чик лезвием! Пять секунд, и ты лысый!
- У меня аж дрожь в коленках проскочила от такого мясничества, - сжался
в комок Реша.
- По детству у меня с этим делом были проблемы, - признался Гриншпон
уже почти окаменевшим языком. Чувствовалось, что он тоже сломался - Рудик
отставил от него в сторону уже седьмую посудину. Гриншпон стух и стал
намеренно членораздельно рассказывать, как в их дворовой компании было
принято играть в семью. Они устраивали в кустах шалаши, затаскивали туда
подружек и часами игрались своими пока еще никем не признанными
признаками. - Но у меня-то играть нечем, ни открыть и, что самое противное,
ни закрыть, - продолжил Гриншпон пояснять особенности своего строения. - От
меня все напарницы сбегали. Я то и дело менял партнерш, что, собственно, и
наложило отпечаток. Теперь с одной больше раза не могу. А потом наступила
развязка - папаня одной из участниц наших игрищ исполосовал все наше честное
семейство крутым офицерским ремнем с бляхой. У меня до сих пор на спине
отметки в форме печенья "Юбилейное". - Миша оголил спину и наглядно
подтвердил сказанное.
Незаметно, как две тени одного батона, в комнату в поисках сигарет
вошли Пунктус и Нинкин из соседней комнаты. За день учебы они тоже стали меж
собой почти своими. Словно спелись. Они спросили насчет желаемого, но им
никто ничего не ответил. Тогда они подсели к столу, закурили и, развесив
уши, остались просто так.
Пунктус, дослушав Гриншпона, попросил его в качестве доказательства,
раз уж показал спину, продемонстрировать и свой обрез.
- Поскольку я слышать про такое слыхивал, а видеть не видывал, объяснил
он свое мимолетное желание.
- А почему именно я? - возмутился Миша. - У Фельдмана точно такая же
история!
- Видишь ли, Михаил, тут дело не в истории, - сказал Пунктус