"Чайка" - читать интересную книгу автора (Норрис Кэтлин)

ГЛАВА XII

Жуанита бродила по опустевшему дому в поисках Кента. Спустилась вниз, заглянула в одну дверь, в другую… Она нашла его, наконец, в библиотеке, скучающего за разборкой бумаг.

– Вы на прогулку? – спросил он, подавляя зевоту… (Жуанита была в пальто и шляпе) Погодите минутку, я пойду с вами. Я весь день торчал дома.

Они пошли к холмам. Сегодня в усадьбе было как-то особенно тихо, словно все вымерло. Лошади стояли недвижно в загороди, положив морды на верхние перекладины. Старый конюх сидел и курил под аркой, увитой, словно паутиной, обнаженными виноградными лозами.

Солнце зашло за полосу подымавшегося на западе тумана, и все выглядело как-то сиротливо и голо в надвигающемся сумраке.

Кент и Жуанита прошли первый ряд холмов. Отсюда дом внизу был виден, как на ладони. Они миновали сад, огороды, и направились к лесу. Под лишенными листьев деревьями местами белел иней, воздух был резко-свежий и какой-то звенящий. Жуанита жадно вдыхала запах земли, гниющих листьев и мокрой коры, всматривалась в закругленную линию холмов, где поднимался морской туман, окутывая могучие старые дубы, заволакивая мир серыми тенями, жемчужной и белой вуалью.

– Я хочу спросить у вас… – начала Жуанита, когда они отошли довольно далеко, – миссис Чэттертон желает, чтобы я ехала в Манилу через неделю. Как бы вы поступили на моем месте?

Наивная прямота этого вопроса вызвала у Кента улыбку, несколько хмурую, но как-то удивительно красившую его лицо. Улыбку, которую очень любила Жуанита.

– А вам хочется ехать, Жуанита?

Его голос проник ей в сердце. Утонченная радость идти медленно рядом с ним, говорить с ним свободно, знать, что он ее друг, мешала ей вникать в смысл слов.

– Да, кажется, – сказала она после паузы, посмотрев на него сбоку. – А вам бы не хотелось?

– Так хотелось бы, что если вы уедете, я, вероятно, последую за вами. А то я слишком засиделся на одном месте. Да, кстати, знаете, я сделал сюрприз к рождеству и получил в ответ подарок к Новому году. – Он порылся в своем кармане. Жуанита смотрела на него выжидательно.

– Я написал матери.

– О, Кент! Как я рада! И она, верно, была в восторге? – Кажется, да. Во всяком случае, сегодня я получил телеграмму.

Он вытащил, наконец, желтый листок и подал ей.

– О, Кент! Как прекрасно! И она подписалась «мама»!.. Кент, почему вы написали?

– Не знаю, – отвечал он неохотно, пряча телеграмму. – Бывают разные настроения. – Они некоторое время шли молча. – Ну, как насчет Манилы? – спросил он снова.

– Да разве вы не видите, что миссис Чэттертон хочет избавиться от меня, как я и говорила вам сегодня утром?

– А если даже так, что же из этого? – заметил лениво Кент.

– Как что же из этого? – удивленно повторила она.

– Ну, да. Раз это дает вам возможность совершить прекрасную поездку… Я бы поехал, мне кажется. Зачем вам оставаться здесь, если ваше присутствие нежелательно?

– Но почему оно ей нежелательно – вот что я хочу знать!

Кент лениво пожал плечами.

Она пошла вперед быстрее, и Кент, невольно тоже ускоряя шаг, видел, что щеки у нее горят, как у ребенка, смотрел на выбивающиеся из-под шляпы волосы, руки в карманах, расстегнутое пальто, на эту прелестную юную серьезность на ее лице.

Он сильнее, чем когда-либо, почувствовал, что эта девочка волнует и притягивает его. Когда он был рядом с ней, в нем просыпалось ощущение свободы, чистоты, умиротворенности. Оно заглушало мучительно-тяжелое чувство к той, другой, чувство, ему самому неясное, в котором не было ни тени надежды; отгоняло прочь очарование красивых, уютных гостиных, будуаров, мягкого света ламп, блеска изысканных туалетов и драгоценных камней, звуков низкого, ровного, самоуверенного голоса.

Все исчезло – и он как будто начинал смотреть на мир глазами этой здоровой юности, и все становилось таким простым.

Шагая рядом с Жуанитой, он представлял, что они женаты, что сейчас они вернутся вместе в свой тихий дом, – ну хотя бы в старую гасиэнду, – и сядут ужинать. Одна из старых комнат гасиэнды превращена в его, Кента, рабочий кабинет. Он – писатель, его книга, над которой он сейчас работает, нашла издателя. Вокруг – веселый шум, собаки, котята, может быть, и радостный детский смех… книги, лошади, сад, румяный закат над старыми крышами фермы, яблони, словно снегом, осыпанные цветами, светло-серое весеннее небо… и аккомпанемент ко всему этому – рокот волн, набегающих на берег.

Но все это – ничто без этого славного, жадного к жизни, простодушного товарища – этой девушки, веселой, дружелюбной, отзывчивой – и такой прелестной. Ему в ней все нравилось: тонкие девичьи руки, разлетавшиеся при каждом движении золотистые завитки, крепкие, стройные ножки, оттенок ее светлой кожи, эти странные темные брови над серьезными голубыми глазами. И все – впереди, все – надежда и ожидание в этом нетронутом жизнью существе. Было еще много детского в ее манерах и внешности, но впечатлительность, быстрота понимания, смеющаяся улыбка, внезапная серьезность обличали женщину.

Кент бессознательно все время сравнивал ее с Джейн. Мечтать о Джейн, обаятельной, непобедимой, недоступной, стало просто привычкой. Эта женщина была невыразимо желанна. Она хотела этого – и мужчины стремились к ней. Она жила в атмосфере культа своей красоты, и каждый драгоценный камень на ее белом пальце, каждый оттенок в голосе был обдуманным и доведенным до совершенства эффектом. Книги, которые она читала, пьесы, оперы, стихи, о которых она говорила, ее образованность, ее общественная деятельность – все это было частью того же интенсивного культа личности.

Она, пожалуй, давала немного: она брала. Она как будто брала от всех окружающих то, что могло дополнить ее обаяние, придав ему новый оттенок. Муж, сын, образование, политика, социальные проблемы – все было лишь материалом, лишь рамкой для ее красоты и ее личности, устоять перед которой могли очень немногие. Все это Кент ясно видел.

Жуанита же была совсем в другом роде. Обдумывать эффекты, позировать – показалось бы ей не только трудным, но и просто глупым и скучным. Она жила слишком стремительно и напряженно, развивалась слишком быстро, чтобы задумываться над вопросом, что тот или другой думает о ней.

Кент ловил себя на том, что очень часто спрашивает себя, как бы она со своим непосредственным, свежим и честным умом отнеслась к тому или другому факту. Ради удовольствия наблюдать за ней он ходил с Жуанитой в церковь утром по воскресеньям. И сегодня он сознался себе, что ему будет недоставать ее, когда она уедет.

Но это для нее хорошая перспектива. И облегчение для Джейн: независимо от тайны – она бы не хотела иметь эту женщину, моложе нее, на своем пути.

Поэтому он, как будто лениво и равнодушно, уговаривал Жуаниту ехать в Манилу и намекал на их свидание там.

– Но зачем, – спросила она недоверчиво и с любопытством, – зачем бы вам ехать туда, Кент?

– Отчего бы мне и не ехать? Мне давно хотелось куда-нибудь подальше – в Японию, Индию. Я никогда там не был.

– А ваша служба?!

– Ну, я не очень ею дорожу. Я думаю, не съездить ли мне домой, повидать мать и затем направить свой путь в Нагасаки. Да и, кроме того, Чэттертону я скоро буду не нужен. Вы знаете, в чем, собственно, заключается моя работа?

– Вы секретарь, не так ли?

– Да, и это тоже. Но главным образом я занят новым зданием для «Солнца». Я совещаюсь с архитектором, хлопочу об оформлении документов. Газета «Солнце» – то есть собственность мистера Чэттертона – владеет очень обширными участками в Мишн-стрит. И вот теперь там строится здание, и у нас затруднения из-за одного участка, который не желают продавать, а между тем он нам необходим. Потом – есть затруднения с вводом во владение. И надо быть настороже, чтобы обо всем этом не узнали издатели «Звезды». Чэттертон вложил в постройку больше миллиона долларов.

– А что вы раньше делали, Кент?

– Я просто работал в газете, когда однажды меня пригласили на заседание директоров, где обсуждался вопрос о новом здании для объединенного издательства. Надо было скупить всю землю раньше, чем узнают те, кому не следует знать об этом. И это поручили мне. Теперь я разыскиваю последнего из собственников, который должен уступить свой дом. Вот уже три месяца я его выслеживаю и, когда найду, все будет окончено.

– А кто же он такой?

– Не знаю. Домик был оставлен по завещанию одним стариком, Фредом Чоэтом, который недавно умер в Сан-Франциско. И мы разыскиваем наследника.

– А если он не пожелает продать?

– Ну, за кругленькую сумму продаст, только бы найти его. И любопытно, что я совсем неожиданно наткнулся на его след в доме мистера Чэттертона.

– Да что вы?

– Уверяю вас. Я присматривал за людьми, переносившими наверх, в кладовую, старые гравюры. Вы знаете, старик помешан на гравюрах, у него целые шкафы книг о них. Так вот, я ходил по кладовой и от нечего делать стал рыться в старых нотах; там много нот для пения, очень интересных. И вдруг я вижу на одной из папок фамилию этого субъекта, которого я разыскиваю.

– Вот странно! И что же вы?

– Удивился, потом стал доискиваться, осторожно, разумеется. Узнал, что эти ноты принадлежали миссис Чэттертон еще до замужества, то есть ее семье. Знакома ли она была в те времена с этим человеком или случайно попали к ней ноты, принадлежавшие ему? Интересно, не правда ли?

– Д-да… А вы спрашивали у нее?

– Нет. Но осенью, перед ее отъездом в Вашингтон, я упомянул это имя в разговоре со стариком и заметил, что она услышала. Считая, что этот субъект должен был быть певцом – раз его имя написано на нотах для пения – я спросил Чэттертона, слышал ли он когда-нибудь о певце с таким именем. Он сказал, что нет; да я этого и ожидал. Но она подняла глаза от книги – это было в библиотеке – и сказала небрежно: «А где вы слышали это имя, Кент?» – Я объяснил, что оно попалось мне на нотах, наверху, в кладовой, когда укладывали гравюры, и она, казалось, потеряла всякий интерес к этому вопросу – вот и все.

– Отчего у нее всегда какие-то секреты?! Отчего бы ей не быть откровенной? – подумала вслух Жуанита с некоторым нетерпением в тоне.

– Да, кажется, женщины вообще любят таинственность. Не так ли? – спросил Кент с такой забавной наивностью, что Жуанита расхохоталась.

– Может быть. И я теперь убеждена, что это именно она приезжала к моей матери. Конечно, ее личные дела никого не касаются. И, безусловно, она имеет право уволить меня, и она очень щедра ко мне. Но почему, все-таки?

– Она отрицает, что была на ранчо?

– О, категорически! Она никогда не слыхала ни о Солито, ни о моей матери, ни о чем!

Ее глаза встретились с глазами Кента.

– Но ведь существует на свете такая вещь, как правда, Кент! – сказала она упрямо.

– Да, но мало ли почему иногда скрываешь ее? Может быть, ради безопасности и спокойствия тех, кого любишь…

Вы ведь не можете всегда говорить правду. Да это не всегда и нужно!

Взглянув на видимо не убежденную его философией Жуаниту, Кент продолжал своим ласковым, ленивым голосом:

– Не приходило ли вам в голову, например, такое объяснение: у сеньоры родился ребенок – не от ее мужа. Она идет к своей ближайшей подруге, Дженни Дэвис, поверяет ей свою тайну и просит взять ребенка и прислать его на ранчо через некоторое время, чтобы муж счел его за приемыша.

Жуанита остановилась и посмотрела ему в лицо гневными и печальными глазами.

– Это только гипотеза, – успокоил ее Кент. – Я просто предполагаю, что у нее могло быть в прошлом горе, о котором вам ничего неизвестно. Может быть, ее муж был в отсутствии и мог догадаться, что этот ребенок – не от него.

– Ах, вы говорите так, потому что не знали моей матери! – сердито смеясь, возразила девушка.

– Не знал, конечно, но, Жуанита, вы же должны были допустить, что что-то было не так, когда вдруг оказались лишенной наследства и вам ясно намекнули, что вы – не Эспиноза. В таком случае, отчего не предположить, что миссис Чэттертон просто не хочет огорчать вас. Да и мысль о Билли ее, как добрую мать, беспокоит. Ей не хочется, чтобы он сейчас связал себя любовью… Ей известна какая-то любовная история… или трагедия сеньоры… Но она обещала не открывать ее. И вдруг она находит вас в своем доме, благодаря удивительному совпадению! Она поступает так, как можно было ожидать: хочет быть вам другом, но убрать вас отсюда – вот и все.

– Ага, так и вы считаете, что она – та женщина в автомобиле! – укоризненно сказала Жуанита.

– Да, – сознался он после минутного колебания. – Думаю, что это она.

– И она не хочет сознаться в этом!

– Она не видит пользы в таком признании. Жуанита в отчаянии пожала плечами и медленно направилась к дому. Было уже совсем темно.

– Вы находите, что я слишком много занимаюсь всем этим? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказала она, немного задетая.

– Пожалуй, да. Я не могу понять, почему бы вам не забыть все и идти своей дорогой, наслаждаясь жизнью. Не каждой девушке удается прокатиться в Манилу. А если миссис Чэттертон по какой-то причине не желает быть откровенной, зачем наседать на нее?

– Вы совершенно правы, – быстро сказала Жуанита. немного пристыженная.

Они были уже возле увитой плющом боковой двери, через которую Жуанита часто уходила и входила незаметно. Она подняла глаза на освещенные окна, на мощные каменные стены, и впечатление грандиозности от этого здания во мраке заставило ее почувствовать себя такой беспомощной и ничтожной.

– Что же, это хороший совет, – сказала она со вздохом. – В шесть часов понесу почту миссис Чэттертон. Сказать, что я согласна ехать с миссис Кольман?

– Я бы так сделал, – отвечал Кент, стоя близко от нее, одной ступенькой ниже.

– И оставить всякие поиски и все такое?

– Ну, когда-нибудь все раскроется. Так вы едете? Когда?

– Через неделю.

– А до этого, – ну, скажем, в воскресенье, когда Чэттертонов не будет дома, хотите, устроим пикник? – неожиданно предложил Кент. – За городом. Ладно?

Сердце у нее забилось от радости.

– Хорошо, поедем.

– Итак, я все устрою; это будет прощальная прогулка… Жуанита… – начал он и замолчал.

– Что, Кент?

– Ничего, – ответил он резко и сконфуженно. – Вы не имеете понятия… – начал он снова и остановился. – Ничего – пустяки! Я только хотел сказать, что мне будет скучно, когда вы уедете. Но я надеюсь, что вы будете очень довольны поездкой.

В черный мрак сада ворвался мягкий розовый свет, когда Жуанита открыла дверь.

– Благодарю вас! – Ее голос немного дрожал.

– Погодите минутку, не спешите… – сказал Кент, когда она повернулась уходить. – Если я найду своего незнакомца и приеду в Манилу, вы будете рады меня видеть?

Голос его звучал как-то странно. Он сам удивлялся, зачем удерживает ее здесь таким мальчишеским способом, но ему страшно не хотелось, чтобы она ушла.

– Вы будете писать мне?

– И вы мне! – сказала она стремительно вместо ответа. – И сообщите мне, нашли ли вы того человека.

– О, я найду его, – сказал Кент беспечно. – Знаете, старый Чоэт, который оставил ему наследство, имел двух замужних дочерей где-то на востоке, и, если этот малый не объявится, они скоро подадут в суд, чтобы их утвердили в правах на эту долю наследства.

– Странно, – вдруг заметила Жуанита. – Вы ищете человека, и я тоже. У каждого из нас имеется свой Сидни Фицрой.

– Кто?! – подхватил он тотчас же. – Откуда вы узнали это имя?

– Это – то имя.

– Какое? – почти вскрикнул он.

– Да то, что мне назвала мать. Я ведь говорила вам, Кент. – Она дрожала и невольно схватила его за рукав. – А разве оно и вам знакомо?

– Знакомо ли? – Он секунду смотрел на нее, как в столбняке. – Да ведь это тот же самый человек, которого я ищу, чье имя было на папке нот! Так у нас одна и та же цель, Жуанита! Не лучше ли нам соединить усилия, чтобы вместе гнаться за этим Сидни Фицроем?