"Чайка" - читать интересную книгу автора (Норрис Кэтлин)

ГЛАВА XIV

О, восторг быть любимой человеком, которого любишь! Быть влюбленной и знать, что в тебя влюблены! В его объятиях… Она была в его объятиях!.. Его большие руки так нежно обнимали ее плечи, так крепко держали… Его щека прижималась к ее щеке…

Нет, она не могла думать об этом. Эта мысль ее просто душила. Она сжимала веки, шаталась и все стояла посреди комнаты, словно пьяная от пережитого. Кент! Кент! Он говорил о другой женщине. Но это – тень, призрак… Просто умершее воспоминание.

Она остановилась у зеркала, смотря на себя во все глаза. Это была преображенная радостью девушка, девушка, которая любима. Ее лицо в рамке рассыпающихся волос улыбалось своему отражению, а сердце было переполнено до краев.

Затем она пошла в переднюю. Нашла окно, из которого было видно то место. Там, в темноте, он остановил автомобиль. Словно электрическая искра пробежала по всему ее телу.

Он где-то близко, в доме. Это казалось чудом, в которое трудно поверить. Его смуглое лицо, странный глубокий голос, эта хмурая, словно борющаяся с собой улыбка…

Кэрри пришла наверх. Жуанита вскочила с подоконника. Все шаги сегодня вечером казались ей шагами Кента. Комната Кэрри была в том же крыле, только дальше.

– Записка для вас, мисс Эспиноза! И не принести ли вам ужин? – спросила Кэрри.

Записка! Почерк Кента. Как она ждала этого! Снова у нее перехватило дыхание. Она что-то сказала Кэрри и вернулась в свою комнату.

«Жуанита, – стояло в записке, – я играю в бридж с супругами Чэттертон. Завтра, да?! Кент».

О радость… радость!.. Жуанита ужинает, не отводя глаз от записки, прислоненной к ее стакану. Но она, собственно, не в состоянии ни есть, ни читать. Она не может собраться с мыслями, все эти неслушающиеся ее мысли так сладки! Каждая секунда прошедшего дня имела свою прелесть и значение, но некоторые были так опьяняюще-прекрасны, что их невозможно было вспоминать: останавливалось сердце, обрывалось дыхание. А когда она будет лежать в постели, в темноте, она снова будет перебирать их, как драгоценные камни; уснет, крепко держа их, как когда-то засыпала, сжимая в руках куклу.

А пока она тихонько пробралась через коридор в верхнюю слабо освещенную переднюю, а оттуда – на площадку главной лестницы. Из апартаментов мистера Чэттертона струился свет, все остальное тонуло в тени.

Тоненькая девушка в черном платье неслышно сошла вниз, прячась за поникшими листьями пальм, и, перегнувшись через перила, заглянула в маленький кабинет, где бридж был в разгаре.

Она видит миссис Чэттертон, очаровательную, как всегда, в тонких, как паутина, черных кружевах, в сверкающих на шее бриллиантах. Они переливаются то белыми, то синими огнями. Кент – ее партнер в игре.

Жуанита, стремясь увидеть его, наклоняется так низко, что рискует быть открытой. Он – в вечернем костюме, на лице – полное внимание к картам.

– О, Боже, как вы меня испугали! – воскликнула полусмеясь Жуанита, внезапно придя в себя. Билли Чэттертон стоял в тени за нею. Руки их соединились, и они засмеялись.

– Не выдавайте меня! – прошептал торопливо Билли. – Никто не знает, что я дома. Пойдем наверх?

На цыпочках, все еще не разнимая рук, они молча прошли на верхнюю площадку и скользнули в одну из комнат.

– А я и не знала, что вы возвратились так скоро, – сказала, моргая от света и улыбаясь, Жуанита.

– Да я и сам не знал. Что вы там делали? Подсматривали за ними?

Тайная радость снова хлынула в душу. Кент! Кент!

– Я иногда люблю наблюдать с той площадки.

Его лицо было грязно, как заметила Жуанита. Он казался озябшим, усталым от долгого бега.

– Вы ужинали? – спросила она.

– Я съел два сэндвича и выпил бутылку эля в Пэбль-Бич в двенадцать часов. Я умираю с голоду. Не можете ли вы раздобыть чего-нибудь через Дэджена или Энгера и накормить меня? Пойду умоюсь. Я не хочу прерывать их бридж.

– Конечно! – Она слетела вниз, как птица. Одну только Рози, младшую горничную, можно было беспокоить в такой час в воскресенье вечером. Старшие слуги, вероятно, тоже играли в карты и пили кофе наверху. Миссис Мэрдок была в церкви.

Рози, суетясь и сопя от волнения, Жуанита, все время смеющаяся оттого, что у нее было так легко на душе, и Билли – воплощенная осторожность и таинственность, стараясь не шуметь, открывали шкафы, сервировали ужин, как для десяти человек, в конце стола в буфетной.

Жуанита уселась напротив Билли, Рози исчезла.

Молодой человек с набитым ртом рассказывал о своей поездке.

– Весело провели время?

– О, отлично. Множество премилых людей… и мы каждую ночь играли в рулетку, а каждый день – в гольф. – Он откусил сразу полбулки. – Спали все утро. Завтракали в полдень. До вечера играли в покер, а потом отправились в «Зачарованный Домик».

– Боже, мне это кажется похожим на непрерывную головную боль! – засмеялась Жуанита. – Но все думали, что вы не вернетесь до вторника.

– Я и не собирался раньше. Но вся компания разбрелась сегодня, – признался он. – Все решили, что начинает становиться скучно.

– А я сегодня была в тех же краях, – сказала Жуанита. Она рассказала о поездке с Кентом на ранчо. Билли знал эту местность и как автомобилист был заинтересован.

– Какая речка? Там, где бетонный мост?

– Нет, нет. На много миль ниже! Знаете большую дорогу, где написано «Бич-Рут»? Вот там.

– Ага, знаю. Это где петля и ивы? Ого! Далеко же вы заехали! Устали, верно, порядком?

– Да. Но я уже отдохнула. – Ее мысли снова вернулись к Кенту. Устала?! Да она могла бы летать этой ночью.

– У меня мало осталось времени. Знаете, я еду во вторник в город, и сегодня я повидала ранчо на прощанье.

– Куда вы едете? – резко спросил он, перестав есть.

– Некая миссис Кольман, друг вашей матери, едет в Манилу. Ее муж – офицер…

– Джуд Кольман, знаю, – перебил он нетерпеливо. – Так что же?

– Они будут жить в очень глухом месте, и она хочет взять меня туда, в качестве компаньонки. Мы едем в четверг.

– А кому же эта идея пришла в голову? – спросил подавленно Билли, положив вилку и нож, но продолжая держать их за черенки.

– Ваша мать считает, что это хороший случай для меня…

– Хороший случай! Какой-то отрезанный от мира пост – да вы умрете от скуки!

– Ну, ведь я еду не навеки! – сказала Жуанита, немного упав духом.

– Надеюсь! – пробурчал Билли гневно, снова накидываясь на индейку. – Боже милостивый!

– Так вы намеревались уехать, не увидевшись со мной? – спросил он вдруг обиженно.

– Я хотела оставить вам записку, – уверяла его Жуанита, утешая свою совесть тем, что, наверное, она не забыла бы это сделать.

– Будь я проклят, если вижу какой-нибудь смысл в этом! – повторял Билли, – отчего вы не скажете просто, что вы не хотите туда ехать?

– Но я хочу ехать. – И, говоря так, она спросила себя, верно ли это. Еще утром ей это казалось довольно заманчиво. Но сегодня вечером, когда ее губы еще горели от первого поцелуя мужчины…

Он, Кент, не хотел любить ее – его держала в плену другая женщина. И только после счастливого дня, проведенного вместе, после долгой езды вдвоем, когда ее плечо касалось его плеча, он неожиданно заметил ее, руки Кента сомкнулись вокруг нее, и, заикаясь, в волнении, совсем не похожем на его обычную бесстрастность, он пробормотал, что любит ее.

Манила, Индия или Аляска – не все ли равно, если Кент любит ее, если он приедет к ней?

Она мечтательно улыбнулась не то своим мыслям, не то Билли; а Билли о чем-то возбужденно говорил, но она не совсем уловила, о чем именно.

Билли, белокурый, с розовой кожей, был красивее Кента. Но в ней даже это вызывало радость и нежность к тому, большому, смуглолицему, с убегающей улыбкой.

– Скажите мне искренно, разве не лучше бы вам было… – спрашивал Билли. Да о чем же он говорит, Боже милостивый?.. Она рассеянно улыбнулась ему.

– Разве не лучше было бы вам здесь? – К ее ужасу, он отодвинул тарелку и стакан и, перегнувшись через стол, положил свою руку на ее. – Мне надо вам сказать что-то.

Он посмеивался, но тон его был серьезен.

– Я вернулся домой отчасти из-за вас. Как раз тогда, когда я вам буду нужен, Жуанита! Жуанита!..

Фразы были неуклюжи и бессвязны, но в их значении невозможно было сомневаться. Она нервно откинулась назад.

– Не говорите так, – сказала она.

– Отчего же? – Он говорил тихо и взволнованно.

– А оттого, что… ваша мать была бы в страшном негодовании!

– Вы говорите, точно вы какая-нибудь младшая горничная, – сердито оборвал се Билли. – Вы ничуть не хуже моей матери!

С минуту оба молчали, глядя в глаза друг другу. Потом засмеялись, и Жуанита возразила:

– Я не то думала!

– О, простите, – мягко извинился Билли.

– Паштета? – предложила Жуанита.

– Нет, ничего больше не хочу… Вы, кажется, считаете меня мальчиком?

– Вы и есть мальчик, – ответила она с нежностью.

– Мне почти двадцать два года, я заканчиваю в июне учебу и стану работать у отца в газете, – отстаивал свою взрослость Билли.

– А мне почти двадцать четыре!

Он с ненужной старательностью перекладывал на столе ножи и вилки.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали!

– Но я вернусь, – напомнила она. Ее сердце сегодня было так полно, что она могла уделить Билли немного равнодушной ласковости.

– Скажите мне… что-нибудь, – попросил Билли тихо после паузы. – Вы знаете, что мне надо. Только словечко, чтобы мне знать… что… что никто не опередил меня.

Вместо ответа она опустила голову и стала водить пальцем взад и вперед по белой скатерти. Темные ресницы закрыли глаза. Билли видел, как она закусила губу.

– Я не могу… слушать от вас такие речи, Билли, – сказала она уклончиво.

– Но вы меня не знаете, Жуанита, – умолял он.

– Нет, не знаю. Но… – ее голос окреп, – я не люблю, когда вы начинаете так говорить, Билли.

– Почему же? – Он снова перегнулся через стол. – Я так хочу, чтобы вы относились ко мне хорошо, Жуанита!

– Я и отношусь к вам очень хорошо. Но я не могу… право, не могу говорить об этом. – Она встала. – Пожалуйста, прошу вас!

– Пожалуйста! – попросил в свою очередь Билли, удерживая ее за руку.

– Пожалуйста, полюбите меня немножко!

Это было так просто, так по-детски неуклюже и мило сказано, что улыбка разогнала огорченное выражение на лице девушки.

– Билли, милый, право же, я вас очень люблю.

– Ну вот, это все, чего я прошу. И позвольте мне добиваться, чтобы вы полюбили меня еще больше.

Наконец-то она снова у себя в комнате, бывшей недавно свидетельницей ее радостных дум о Кенте. Но теперь она была озабочена и грустна. Зачем Билли хочет ее, он, который может иметь любую девушку на свете? Или это только флирт?

Ах, зачем он приехал и усложняет все!.. Завтра последний день и завтра – сердце в ней запрыгало – она снова увидит Кента. Они будут говорить… о том или не о том, – но будут! А приезд Билли внесет сумятицу.

Она торопливо простилась с Билли у дверей буфетной, воспользовавшись приходом Рози. Но его заключительные слова беспокоили Жуаниту.

– Скажите, а не из-за меня ли мать хочет сплавить вас на Филиппины, а? – спросил он подозрительно.

Боже, а если он вздумает прямо спросить об этом мать! Какая неприятная и неловкая история может получиться из всего этого! Кент спросит миссис Чэттертон о Сидни Фицрой, а этот Сидни, может быть, ее старый поклонник или даже возлюбленный, – и это оскорбит ее. Потом Билли будет пытаться расстроить план отъезда ее, Жуаниты. Как миссис Чэттертон рассердится на всех них!

Она легла, но не могла уснуть от возбуждения. Сцены сегодняшнего дня проходили перед ней. Она снова вскочила в темноте и выглянула в окно. Окно библиотеки внизу еще светилось. Неужели они еще играют?

На другое утро, когда она работала с миссис Чэттертон в маленькой гостиной, Кент вошел и поздоровался с нею, как будто ничего не случилось.

Это поразило Жуаниту. Инстинктивно стараясь не выдать себя, она смотрела в бумаги, но буквы и цифры бешено плясали перед глазами, а дышать было трудно.

– Алло, Кент! – дружески встретила его миссис Чэттертон и снова обратилась к своей помощнице:

– Измените тут немного, Жуанита. Напишите, что миссис Чэттертон не может сейчас дать ответа.

– Мистер Чэттертон шлет вам сердечный привет. Он сейчас на пути в город вместе с Билли, – сказал Кент, опускаясь в кресло. – Приедут к пяти часам.

– Ну вот, уехать на весь день! – с хорошо наигранным сожалением отозвалась миссис Чэттертон, которой стоило немалых усилий устроить этот отъезд. – Что, Билли приглашен куда-нибудь сегодня вечером? – спросила она небрежно.

– Не знаю. Он как будто говорил отцу, что не поедет с вами обедать к Роджерсам, так как устал и ляжет спать рано.

– Вот как! – Она соображала. Жуанита должна уехать завтра утром. Через три дня она будет на море. Терпение. Терпение.

– Жуанита вам рассказывала, какое далекое путешествие мы совершили вчера к морю за Монтерей? – спросил он лениво. Горло Жуаниты сжалось. Он может таким легким тоном упоминать об этом?

– Да, я слышала. Ну, кажется, теперь все, Жуанита, – заметила ласково Джейн. – Что, чемодан уже уложен? – добавила она, когда девушка пошла к двери.

– Да, миссис Чэттертон.

Она проходила по коридору, словно слепая, вне себя от горького разочарования, когда Кент очутился возле нее.

– Пришлось снова идти в кабинет за списком для ее благотворительного бала. Она хочет, чтобы мы вместе его просмотрели, – сказал он вполголоса, поглядывая на одну из горничных, чистивших ковер в нескольких шагах от них. – Но я хочу еще увидеться с вами. Не погуляем ли часов в пять? К чаю будут гости, и мы можем отлучиться незаметно.

Снова прилив счастья. Жуанита неуверенно улыбнулась ему через плечо, близкая к слезам, благодаря этой быстрой смене приливов и отливов в сердце.

– Хорошо, – ответила она, покраснев.

– Мне тяжело из-за вчерашнего, – сказал Кент мрачно, с горечью. – Мне не следовало будить в вас чувства. Вы… Вы бы лучше забыли обо всем этом, Жуанита. Вот что я хотел вам сказать!

– Будить… во мне… – Пол закачался под ее ногами. Она заикалась: – Что вы хотите сказать этим «забыть»?

– Хочу сказать, что вам надо забыть все, что было, – повторил он упрямо, не поднимая глаз.

– Но, Кент… Так вы не…

– Что? – спросил он почти грубо.

Ужасное чувство стыда и одиночества охватило ее. В конце концов, что особенного было вчера сказано? Что изменилось? Он поцеловал ее после веселого долгого дня, вот и все.

– Вы… вы… – пыталась она что-то сказать, страстно желая уйти от него поскорее.

– Да что же? В чем дело? – спросил он жестко, пристально глядя ей в лицо.

Гордость взяла верх, осушила слезы раньше, чем они пролились. Жуанита отвернулась и стала подниматься по лестнице.

– Жуанита, – пробормотал он ей вслед, – ведь это ради вас. Я не могу… Это было бы нечестно.

Ответа не послышалось. Жуанита была уже на верхней площадке. Она открыла дверь и ушла, не кинув ему ни одного взгляда.

Кент невольно сделал шаг за нею, потом остановился. Он стоял неподвижно довольно долго, все еще хмурясь, глядя вниз на свои башмаки. Потом пошел обратно в гостиную к миссис Чэттертон.

Джейн разговаривала по телефону, когда вошел Кент. По глаза ее поверх трубки улыбались вошедшему.

– Вы прелесть, Луиза! – сказала она в трубку. – Я объясню вам при свидании, почему я так настаиваю. Вы позвоните в шесть? Он сейчас в городе с Кэрвудом, но он возвратится к вечеру. Попросите его энергично, и он не захочет вас обидеть. И я буду чрезвычайно вам обязана – я не хочу, чтобы он сегодня обедал один дома.

Она повесила трубку и повернулась в кресле. Кент сел на стул напротив и посмотрел на нее с восхищением.

– Это вы Билли пристраиваете? Ловко!

– Миссис Ивенс хочет пригласить его обедать у них… Вы знаете, ее девушки ему очень нравятся. Они постоянно встречаются летом.

Но его не обманул невинный вид, с которым она принялась разбирать письма.

Билли будет, ничего не подозревая, сплавлен на вечер из дому, а завтра Жуанита уедет, и дело будет кончено.

Кент занялся какой-то диаграммой, делая пометки карандашом.

– Чем это вы так прилежно занимаетесь? – спросила через некоторое время Джейн и наклонилась над диаграммой. Их лица почти соприкасались. Она протянула руку, чтобы взять диаграмму, и на секунду эта рука легла на его руку. Она взглянула в такое близкое от нее лицо, тихонько посмеиваясь.

– Ведите себя прилично, Джейн, – сказал Кент мягко. Она невинно подняла брови.

– А разве я неприлична?

– Женщины, подобные вам, опасны в наше время именно тем, что они сами не знают, когда они приличны и когда – нет, – сентенциозно заметил Кент, отстраняясь немного и отодвигая диаграмму от соседки.

– Да, кажется, вы правы, – согласилась она с глубоким вздохом, глядя на него своими вызывающе красивыми глазами.

Трещали поленья в камине. День был холодный, без солнца, но здесь, внутри, было светло, тепло, красочно. Джейн шуршала страницами, бросала шарики из бумаги в камин, где они вспыхивали и исчезали. Кент у стола делал какие-то вычисления. Часы пробили полдень.

– Вам придется израсходовать тысячу четыреста, по меньшей мере, – заявил Кент, окончив подсчет.

– Бросьте это скучное занятие, садитесь сюда и давайте поболтаем, – скомандовала Джейн.

Он посмотрел долгим взглядом, немного покраснел и, пожав плечами, повиновался.

– О чем же?

– О чем хотите. Ну, хотя бы, обо мне. Я делаю глупости, Кент, но, если я всегда с честью выхожу из положения, и никто не страдает от этого, – то что же тут плохого?

– О чем вы говорите?

– Да все о том же, о чем мы говорили в последний раз. Я была глупа, когда две недели назад встреча с Жуанитой в моем доме потрясла меня. Не стоило беспокоиться из-за всей этой истории. Все уладилось как нельзя лучше. И Элиза Кольман, и девушка довольны; Билли, как я вижу, и не думал увлекаться ею.

– Так Билли не пал жертвой, а? – заметил Кент, вытянув длинные ноги и глядя в огонь.

– Очевидно, нет. У него просто не было к тому возможности.

– Не могу того же сказать о себе! – осторожно вставил Кент.

Она метнула на него быстрый, подозрительный взгляд, но он по-прежнему упорно смотрел в огонь.

– Не объясните ли вы, Кент, что вы под этим подразумеваете?

– Самую обыкновенную вещь, – отвечал он.

– Вы?.. – В ее голосе звучало удивление, нежелание поверить. Прошла целая минута в молчании.

Кент поднял голову, тяжело перевел дух и посмотрел ей в лицо.

– Да, – ответил он прямо. – Это овладело мной с некоторого времени, я был поражен, боролся целые недели… Но зачем обманывать себя? Я люблю ее.

Джейн помолчала. Опершись головой на руку, она смотрела на узор подушки.

– И вы это говорите мне, Кент! – промолвила она, наконец.

– Я ничего другого не могу сделать.

– А знаете ли вы, – Джейн вдруг перешла на легкий тон, – знаете вы, что я бы очень на вас рассердилась, если бы поверила тому, что вы сказали?

Кент не ответил. Через несколько минут женщина снова начала осторожно, но не серьезно:

– Если бы я вам поверила, милый мой друг, (а я в это не верю), я бы, вероятно, спросила вас, каким своеобразным кодексом морали вы руководствовались, делая мне это любопытное признание. Та… привязанность, которую вы мне выказывали, – ведь я не поощряла ее, не так ли, Кент? Не было ли скорее наоборот, я удерживала вас на расстоянии, твердила вам, что не жду от вас преданности на всю жизнь? Мне кажется, что…

– Зачем этот тон? – пробормотал Кент, скрестив руки и отвернув опечаленное лицо.

– Какой тон? – спросила она быстро. – Ведь мы говорили о несуществующих вещах, не правда ли? Я не верю, Кент, что мужчина способен прийти к женщине – к женщине, чувствующей к нему то, что я чувствую к вам, – и сказать ей серьезно такую вещь.

Кент оттолкнул свой стул и подошел к ее креслу у камина, глядя сверху вниз на ее неподвижное лицо.

– А что же, по-вашему, ему следовало сделать? – спросил он.

– Ах, Кент, – сказала она, не сдаваясь, с примирительной улыбкой. – Не будем делать друг другу больно подобными шутками.

– Но я говорю совершенно серьезно, – настаивал он. – Она мне всегда нравилась, а недавно это приняло иной характер. В воскресенье я убедился, что люблю ее, – вот и все. Я хочу иметь свою семью, жену и детей, взять от жизни свою долю любви, радостей и забот.

Джейн снова склонила щеку на руку.

– А как же я, Кент? – спросила она глухо. – Ей будет очень хорошо, и мне бы следовало радоваться за нее. Но я не могу радоваться, Кент, – прибавила она внезапно, глядя на него: глаза у нее были влажны и улыбались, губы дрожали. – Два месяца, даже две недели назад я ощущала только гордость, что такой человек, как вы, любите меня. Теперь… теперь оно немного иначе. Были минуты, когда вы мне были нужны, когда меня так радовало сознание, что… что у меня есть друг!

– Дорогая моя Джейн, он у вас всегда будет!

– Как верить этому, зная, что вы любите другую? – сказала она горячо.

Теперь и она подошла к камину, благоухающая, прелестная со своими увлажненными глазами и взволнованным лицом.

– Скажите, что вы шутите, что только хотели помучить меня, Кент! – зашептала она. – Все это так запутанно теперь, так жутко для меня… Я не могу отпустить вас… Только несколько дней назад вы были моим верным рыцарем…

– Джейн, не надо! – сказал он умоляюще. – Вы всегда твердили, что хотели бы, чтобы я полюбил другую женщину – женщину, которая сумеет сделать меня счастливым. А я возражал, что этого никогда не будет. И вот – это случилось. Я не стою ее, но не в этом дело. Захочет она меня или нет, но я люблю ее по-настоящему. У вас есть Билли, его отец, все – я вам не нужен. Неужели вы этого не видите?

– Нет, этого я не вижу, – сказала она шепотом, после долгого молчания. – И я… я тоже люблю теперь по-настоящему, Кент, и никогда до сих пор в своей жизни я так не любила! Вам суждено было показать мне это, дорогой, и я не могу отпустить вас!..

Она обхватила руками его плечи, почти прильнула к нему, дыша с трудом, пытаясь улыбнуться.

– Что, это очень глупо, Кент? – шепотом спросила она, поднимая к нему мокрые глаза. – Если да, то помогите мне забыть это, дорогой!

– Джейн! – промолвил хрипло Кент, потрясенный и растроганный.

– Я не могу… Но я постараюсь, – повторила она почти весело. И крепко сжала веки, чтобы удержать слезы. – Я скажу: «Прощайте и да благословит Бог вас и ее». Это сегодня не трусость, Кент, но я буду притворяться перед собой, будто это трусость! – Голос ее дрожал, хотя она пыталась заставить его звучать весело. – Я буду делать вид, что завтра и послезавтра, и все последующие дни, до конца жизни, я не буду, как голодный хлеба, жаждать вашего голоса, всех тех милых вещей, которые вы говорили мне и от которых я отмахивалась! Так поцелуйте меня, Кент. – Она прижалась к его груди, но он стоял неподвижно, в смятении, словно охваченный стыдом. – Поцелуйте меня на прощание, и спасибо за то, что вы были мне другом.

– Дорогая! – пробормотал он. И, обняв ее гибкое тело, прильнувшее к нему, наклонился, целуя полные слез закрытые глаза и виски, где темные волосы лежали красивыми волнистыми прядями, и холодные губы.

Скрипнула дверь. Кент обернулся. Это была Жуанита с широко раскрытыми глазами, пепельно-серым лицом, застывшая на пороге, смотревшая ему прямо в лицо.

За нею Жюстина и несколько других слуг с растерянными и озабоченными физиономиями. Случилось несчастье. Кэрвуд Чэттертон был выброшен из автомобиля и серьезно ранен; Билли тоже пострадал, но легко. Их привезли домой.

Вмиг Джейн принялась распоряжаться. Все в доме во главе с Кентом забегали по ее указаниям. Приготовили комнаты, вызвали врачей и сиделок, отвечали вполголоса на телефонные звонки. Друзья на цыпочках приходили и уходили. Все, что было нужно, появлялось, словно по волшебству.

Она ни на минуту не проявила слабости. Билли сильно расшибся и поцарапал лицо. Его отец был так смят и растерзан, что только через много дней можно было выяснить, останется ли он жив. Первые страшные часы миновали. Джейн сидела у Билли, гладя его распухшие руки и ободряюще улыбаясь ему.

Он смутно помнил, что случилось: у Сан-Бруно на перекрестке Викс, шофер, разогнал машину прямо на отходивший поезд. Билли слышал, как отец крикнул ему: «Берегитесь, звонок!», и в тот же миг у него зашумело в ушах, и он, как мяч, вылетел из автомобиля и упал в десяти ярдах от него.

Шофер был убит на месте, а Кэрвуд Чэттертон тяжело ранен.

От Билли Джейн переходила к постели мужа. Было уже шесть часов утра, когда она, уступив место сиделке, сказала Кенту, что хочет видеть Жуаниту.

– Она пришла с этим известием, Кент, и сразу куда-то исчезла. Я ее почти не видела больше. Не поищете ли вы ее?

– Хорошо. – Он расспросил девушек, написал записку. Ожидая ее прихода, он ходил взад и вперед по верхней площадке, засунув руки в карманы. Нет сомнения, что она застала Джейн и его в самый неподходящий момент, но, может быть, в волнении она не осознала то, что видела. Это длилось ведь одну секунду. И она должна понять, она должна была почувствовать, что эта сцена не имела никакого значения.

Так много еще ему хотелось сказать ей! Что он умеет быть нежным и любящим, что его жена будет счастлива. Что Жуанита будет его миром, Жуанита и старое ранчо.

Девушка, посланная с запиской, возвратилась и доложила, что мисс Эспиноза ушла.

– Ушла? – спросил он тупо. – Куда ушла?

Джейн тихо вышла из комнаты мужа и стала озабоченно расспрашивать горничную.

– Она уложила свой чемодан, мэм, и отослала его к поезду 4/40. И сказала, что пришлет адрес.

– Конечно, отправилась к Элизе! Но она намерена была ехать только завтра! – воскликнула Джейн. – Вызовите по телефону миссис Кольман, Кент, и узнайте, там ли она.

– Она бы не уехала, не простясь, – возразил Кент, все еще вертя в руках записку.

Миссис Кольман ничего не знала о мисс Эспинозе. Разве не завтра она приедет? Правда ли, что произошло такое ужасное несчастье с мистером Кэрвудом и Билли… Она прочла в вечерних газетах…

Кент повесил трубку.

– Она убежала, – сказал он спокойно.

– Но, Боже милостивый! – возразила Джейн резко, – почему? И куда она могла убежать?

– Это, – сказал Кент глухо, как бы про себя, с глубокой серьезностью, какой Джейн еще никогда не видела на его лице, – это я постараюсь узнать.

Была середина зимы, дождь лил изо дня в день, темнело рано. Японский пароход отплыл в Манилу без Жуаниты, а Билли уехал в колледж. Старый Чэттертон тихо лежал в постели, счастливый вниманием жены, почти не отходившей от него, и заботившейся о его развлечениях, еде, покое.

Но он знал, что ему уже не встать. И он больше не нуждался в секретаре. Кент, молчаливый чудак Кент, всегда вежливый, мягкий, услужливый, ушел от него без объяснений. Он не сказал, что дом без светловолосой, ясноглазой девочки, скользившей так неслышно вверх и вниз по лестнице, стал ему невыносим. Он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что в холодные воскресные утра он теперь ходил в церковь и, стоя в углу, глядел на прихожан печальным, тяжелым взглядом, потом плелся домой один, когда багровая зимняя заря окрашивала небо.

Жуанита не возвратилась, не написала. Ни на ранчо, ни в монастыре, где она училась, – нигде не нашли ее. Она исчезла из их жизни так же странно, как вошла в нее, и следы ее затерялись во мраке.