"Хуан Хосе Арреола. Выдумки на любой вкус" - читать интересную книгу автора

занавес, актеры решили собрать на сцене всех участников спектакля. Режиссер,
администраторы, дирижер оркестра, художник-декоратор - все получили
заслуженные аплодисменты. Наконец и меня вытащили из суфлерской раковины.
Мое появление публика встретила с энтузиазмом, и аплодисменты достигли
апогея. Грянули трубы, ликование было всеобщим - и актеров, и зрителей. Я
истолковал взрыв аплодисментов как последнее и окончательное согласие:
общество все знало и соглашалось разделить со мной ответственность за
будущий финал жизненной драмы. Очень скоро я понял, как сильно ошибся, как
далеко заходит пагубная "непонятливость" снисходительного общества.
Поскольку не было никаких причин запретить Хильберто визиты в наш дом,
они продолжались после премьеры, как и до нее. В конце концов они вошли в
привычку. И тут уже начались козни, сплетни, клевета. Против нас
использовали самое подлое и низкое оружие. Все чувствуют себя праведниками:
кто первым, кто последним, - все готовы сейчас бросить камень злословия в
Тересу. Кстати, однажды в нас запустили и настоящим камнем. Вы спросите,
возможно ли такое?
Мы сидели в гостиной с открытым окном, как я и люблю. Хильберто и я
разыгрывали одну из самых запутанных шахматных партий, а Тереса вязала. Я
собирался сделать очередной ход, как вдруг в окно, видимо, с близкого
расстояния, бросили камень - величиной с кулак. Он с грохотом упал прямо на
шахматную доску, разметав все фигуры. Мы застыли потрясенные, как будто в
комнату влетел метеорит. Тереса едва не лишилась чувств, а Хильберто сильно
побледнел. Я лучше всех перенес сие странное покушение. Чтобы их успокоить,
сказал, что это, должно быть, просто балуются дети. Однако успокоиться уже
никто не смог, и вскоре Хильберто откланялся. Лично я не слишком-то и
расстроился, что данный инцидент прервал нашу игру, ибо мой король после
нескольких шахов, неминуемо предвещавших мат, был в весьма щекотливом
положении.
Что до нашей семейной жизни, должен сказать, что после "Возвращения
крестоносца" в ней произошла необычайная перемена. Честно говоря, со дня
премьеры Тереса перестала быть моей женой и превратилась в странное и чудное
существо. Она обитает в моем доме, но при этом далека от него, как звезды.
Тогда я еще не отдавал себе отчета в том, что меняться-то она начала очень
давно, но происходило это так медленно, что я не замечал.
В моей любви к Тересе, то есть, к Тересе, как к любимой женщине,
чего-то явно не хватало. Без тени зависти признаю, что не я был причиной
бурного роста ее личности и пышного расцвета ее души. Да, она светилась в
лучах моей любви. Но то был свет вполне переносимый для глаз, земной.
Теперь же Тереса ослепляет меня. При ее приближении я прикрываю глаза;
я любуюсь ею издали. У меня такое впечатление, что она так и не спустилась
со сцены, где играла "Возвращение крестоносца", и, скорее всего, больше
никогда не вернется в реальный мир. В наш маленький, простой и уютный мир. В
тот, который начисто забыла.
Если правда, что каждый влюбленный украшает и развивает душу своей
возлюбленной, то я должен признаться, что в любви не талантлив. Подобно
бездарному скульптору, я только предчувствовал красоту Тересы, но лишь
Хильберто смог отсечь все лишнее и изваять ее. Теперь я понимаю, что для
любви, как и для искусства, нужно родиться. Мы все стремимся к ней, но
удается она немногим. Любовь, достигая совершенства, становится
произведением искусства, действом, спектаклем.