"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

Сколько россказней и каких гнусных смели распространять о Тео люди,
знавшие его лишь понаслежке, без разбора и под углом его слабостей! С какими
омерзительно дотошными подробностями смаковали они описания его дел как пить
дать. Кто знал его, те, чем танцевать канкан на канате, предпочитали
беседовать с ним, даже не обязательно о любви, спать с ним, пусть хоть под
открытым небом, и делать ему массаж, хоть и не всегда мягкого места, зато с
кремом или, за неимением оного, с собственной слюной, так как Тео не был
разборчив, что в лес, что по дрова.
Надо было слышать, как полицейские расписались в своей беспомощности, -
а ведь сколько вынюхивали-высматривали денно и нощно с высоты сторожевых
вышек! Они рассказывали с изобилием подробностей и из-под полы о том, как
Тео избавлялся от своих возлюбленных в Корпусе. Надо полагать, они не знали,
что он всех их заботливо хоронил в огороде! Не ведали и того, что таким
образом они оставались в его жизни, даже на трехметровой глубине и без
контактных линз.
Как права была мышь по имени Гектор, сетуя, что мы живем в
материалистическом мире, в котором, вдобавок ко всему, невозможно найти
свободное такси! А эти полицейские, швыряя деньги на ветер, позволяли себе
роскошь в дыре Ландерно говорить о правах человека... эти маловеры,
посвятившие себя без остатка вмешательству в жизнь Тео, вместо того, чтобы
открыть, по долгу службы, принципиальную значимость использования кухонного
комбайна в веках.


XL

Тот факт, что Тео не спал после обеда со мной, говорил лишь о том, что
он этого не делал, и засим я умолкаю, ибо мне известен возраст некоторых из
моих знаменательных и немногословных читателей. Тот факт, что Тео не
беседовал со мной о любви, держа мою руку в своей, доказывал единственно то,
что между нами не водилось такого рода диалогов, и да будет известно тем,
кто хочет узнать об этом больше, что я, из чистой скромности, пишу роман, а
не прокламацию куклуксклановца. Тот факт, что Тео не просил меня сделать ему
массаж, означал только то, что он не обращался ко мне с подобными просьбами.
Я не могу представить его умоляющим меня: "Помассируй мне бороду", потому
что он не говорил мне "ты".
Сесилия, небо мое зимнее, проделывала с Тео все то, что мог бы
совершить я, будь я мимом, только в постели. Эти двое, заставлявшие себя
долго просить, знали, как строга и горяча моя бдительная любовь, а это
значит, что происходило все в Корпусе, в четырех стенах, на Пасху или на
Троицу!
В тот час, когда Сесилию, венец моего сияние, внесли на носилках как
очередную неизлечимую в предел крепостной стены Корпуса, возглавляемого мною
не за прах, а за повесть, я догадался, что Тео, не опасаясь предательства со
стороны своего ночного столика, позволит ей любить себя всего до самого
затылка... потому что именно это, ни больше ни меньше, принимал он от других
на свою голову.
Тут могла бы быть написана первая глава истории моей любви, не будь мы
уже на сороковой и сумей я забыть те безмолвные и юные годы, когда мы с нею
пребывали друг против друга, точно два сотрапезника-гурмана.