"Фернандо Аррабаль. Необычайный крестовый поход влюбленного кастрата, или Как лилия в шипах" - читать интересную книгу автора

случая оборотной стороны медали.
- На этом финальном, как одноименная спортивная борьба, этапе они тем
не менее переживают самую пылкую в своей жизни любовь. От такой любви
залихорадит и лошадь, а человеку впору кричать благим матом и бить тревогу
смертным боем.
- Они видятся себе неистово любимыми кем-то, кто осыпает их цветами,
воспевает в стихах и акростихах, ямбах, дактилях и птеродактилях в славном
королевстве лилий. На самом же деле так называемые "возлюбленные" презирают
их или в лучшем случае держат за несносных зануд с прибором, невзирая на
ошеломляющий прогресс божьего дара в сравнении с яичницей.
- Их научные теории, путаные и бредовые, не выдерживают критики в
глазах разумного человека, как песчинка Паскаля{40} и cum amicis
deambulare.{41} На сей раз снова не хватало только обвиняемого и меня, к
большой печали господ-дам. Но, поскольку отсутствие это было уже
троекратным, как налог с холостяков, все уже начали к нему привыкать, тем
более что большая часть публики спала от звонка до звонка, как в разгар
театрального сезона.
Прокурор для пущего смеха и хлесткости ради даже не принес с собой
розог, и его не сопровождал палач с парадным топором. Надо полагать, в
безмозглой голове этого отвратительного типа крепко засела одна-единственная
мысль - поставить на Тео клеймо преступника. А я у себя в Корпусе ломал
голову: какого черта делает подобный гангстер на этом суде по волчьим
законам без ягненка? Уж не нарочно ли он все это вытворяет, чтобы заставить
Тео выйти из себя - это Тео-то, который не обладал бурным нравом Сены, иной
раз выходившей из берегов, и даже не вставал со своего одра неизлечимого?
Адвокату с короткими мыслишками и длинными зубами я суфлировал как
суфле по-норвежски и по телефону четыре весомых, литого золота, довода для
защитительной речи, равных по ценности стольким же вставным челюстям из того
же металла:
- Называть Тео убийцей - это, наряду с устной газетой, самая наглая
ложь!
- Совершенные им преступления - сущие пустяки, клянусь, положа руку на
сердце и запустив другую в карман соседа.
- Будь эти преступления пустяками или нет, вопрос этот и вовсе пустой,
поскольку ни одна из его жертв не подала жалобы.
- И наконец, я готов поклясться головой матери председателя, что третий
довод ударнее тромбон-а-пистона.
Когда я заподозрил, что адвокат слушает меня, рассеянно кося на
сторону, до меня скоропостижно дошло, что он, как я и опасался, безумно
влюблен в Сесилию, ящик Пандоры мой. То была порнографическая и низменно
бескорыстная любовь, которую не оправдывал тот факт, что он был с ней
незнаком. Он, хитрая бестия, избегал упоминания о ней и не обмолвился, даже
когда я предложил ему почистить зубы порохом. Лицемер! Я с ужасом понимал,
что ему хотелось бы получить от меня ее фото, чтобы увидеть, какова она
собой, и подумывал, не предостеречь ли родителей бедной беззащитной сиротки.
До чего же все это было возмутительно! А суд тем временем шел своим
чередом, катя потоки чернил и тормозя двумя колесами. Бедняга Тео! Ему
выпало жить в стране, где правосудие вымерло вместе с зуавами, если не
считать моста Альма{42}.