"Андрей Арьев "Наша маленькая жизнь" (Вступление к собранию сочинений Довлатова)" - читать интересную книгу автора

ботинки, он последние годы всякий раз думал об одном: не в них ли его
положат в гроб, - фраза эта оплачена, как и все в прозе Довлатова, жизнью.
Жизнью писателя-артиста.
Вспоминаю и другую надпись. 3 сентября 1976 года, приехав под вечер из
Ленинграда в Пушкинские Горы, я тут же направился в деревню Березино, где
Сережа тогда жил и должен был - по моим расчетам - веселиться в приятной
компании. В избе я застал лишь его жену, Лену, одиноко бродившую над уже
отключившимся мужем. За время моего отсутствия (я, как и Довлатов, работал
в Пушкинском заповеднике экскурсоводом) небогатый интерьер низкой горницы
заметно украсился. На стене рядом с мутным треснувшим зеркалом выделялся
приколотый с размаху всаженным ножом листок с крупной надписью: "35 ЛЕТ В
ДЕРЬМЕ И ПОЗОРЕ". Так Сережа откликнулся на собственную круглую дату.
Кажется, на следующий день Лена уехала. Во всяком случае в избу стали
проникать люди - в скромной, но твердой, надежде на продолжение. Один из
них, заезжий художник, реалист-примитивист со сложением десантника, все
поглядывал на Сережин манифест. Но, пока водка не кончилась, помалкивал.
Не выдержал он уже откланиваясь: "А этот плакат ты, Серега, убери. Убери,
говорю тебе, в натуре!"
Когда все разошлись, Сережа подвел итоги: "Все люди как люди, а я..."
Договаривать, ввиду полной ясности, смысла не имело.
Без всякого нарочитого пафоса Сергей верил в спасительную для души суть
известного афоризма:
"То, что отдал, - твое". По этому принципу он жил, по этому принципу -
писал. И дело здесь, может быть, не во врожденных нравственных
обоснованиях и не в мировоззрении. Довлатов чувствовал, что жить щедро
- -красиво.
Практически все довлатовские запечатленные в прозе истории были сначала
поведаны друзьям. Рассказчиком Довлатов был изумительным. В отличие от
других мастеров устного жанра, он был к тому же еще и чутким слушателем.
Потому что рассказывал он не столько в надежде поразить воображение
собеседника, сколько в надежде уловить ответное движение мысли,
почувствовать степень важности для другого человека только что поведанного
ему откровения. Подобно мандельштамовским героям, Довлатов "верил толпе".
Не знаю, как в Нью-Йорке, но в Ленинграде стихотворение "И Шуберт на воде,
и Моцарт в птичьем гаме..." он повторял чаще прочих и единственное читал
от начала до конца.
Мало что выразительнее говорит о скрытом и истинном душевном строе
человека, чем манера произнесения им поэтических строк. Сергей Довлатов
читал стихи аккуратно, собранно, со сдержанной мягкостью подчеркивая их
смысл и одновременно удивляясь ему...


ЖИЗНЬ КОРОТКА


Сергей Довлатов. "Огонек", №01, 3 января 1997 При перепечатке ссылка на
"Огонек" обязательна!
Сергей Довлатов оказался, наверное, последним культурным героем советской
эпохи. Его тексты мгновенно разошлись на поговорки и анекдоты, вернулись в
среду, отчасти их породившую. В сходной функции в другие времена, у других