"Акваланги на дне" - читать интересную книгу автора (Шерстобитов Евгений Фирсович)

Часть третья. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Прошло две недели.

Нос у Володи давно зажил, и съемки продолжались. Уже отсняли все сцены во дворе. Уже приехал в Прибрежное дрессировщик с огромным волкодавом и Володю и Оксану начали приучать к свирепому псу. Уже успел сняться на причале главный шпион — актер Саврасов и уже улетел обратно в Киев, где он снимался еще в двух картинах.

И ребята уже снимались несколько раз. И Захар, и Тимка, и Костик, и Степа, Костик Мазурук даже слова в одном кадре говорил. Егор Андреевич еще и похвалил: «Молодец, Костик».

Позавидовал этому только один человек — Захар. Как назло, слов ему не давали, зато все время требовали, чтобы он находился в кадре. Лежит, скажем, Володя на пляже — круглая физиономия Захара обязательно рядом. Или снимают Володю на причале — так Захара опять рядом ставят, будто он рыбу ловит. А когда снимали, как Володя с Оксаной шли по поселку, то Захар даже на первом плане стоял, будто он из-за забора смотрит.

Уже привезли первый «материал» — так называют киношники отснятую и проявленную пленку, и в местном кинотеатре вся группа смотрела его. Ромку пригласила Оксана. Он сначала боялся, что его не пустят. Но боялся напрасно, все наоборот вышло. Во-первых, стоящий у входа Канатов еще шире распахнул двери — «проходи, дублер, не робей!». А во-вторых, в зале уже сидели и Костик, и Тимка, и Степа, и, конечно, Захар.

— Меня Людмила Васильевна пригласила, — сказал Лукашкин важно, — без тебя, говорит, и просмотр не начнем.

Тут прошел мимо них Егор Андреевич, они наперебой поздоровались.

— А что же ты стоишь? — хитро посмотрел на Ромку режиссер. — Садись, садись, искатель приключений и ловец крабов. Сейчас тебя будем смотреть. Начали, начали, товарищи! — громко сказал он в зал.

Администратор отчаянно загремел железным засовом, закрывая дверь, и в зале погас свет.

Оксана в темноте нашла Ромкину руку и потащила мальчика за собой между кресел на самые центральные места.

— Лучше видно будет, — сказала шепотом.

На экране появился двор Телятниковых, знакомая терраса, лодка и разбросанное по земле белье. Володя, наклонившись, собирал белье, и в кадр входила Оксана. Она была там, на экране, еще лучше, еще обаятельнее, еще красивее.

Еще и еще раз там, во дворе, собирал белье Володя и входила Оксана. Потом, тоже много раз, уже одна, и крупным планом, Оксана заразительно смеялась и подавала поднятые носки в сторону, за рамку экрана. За этим кадром шел другой: теперь уже Володя был один, он брал носки из-за кадра и поднимался, растерянный и обалдевший.

Ромка покосился вправо. Ну, сколько можно смотреть одно и то же?

А в зале работали.

— Видишь, Вовка, — говорил громко режиссер, — какой ты в этом кадре злой-презлой…

— А грим слабоват, братцы, — слышался голос оператора. — Валентина Федоровна, придется переходить на одиннадцатый тон…

— Не уверена, — отвечал спокойный женский голос.

— А вы попробуйте…

— Попробовать, конечно, попробуем… а все-таки не в гриме дело…

— Боже! — вдруг пугался кто-то. — Она же не в тех тапочках!

— Халтура! — возмущенно говорил режиссер. — Второй план меня не устраивает… просто ни к черту не годится… Этот план будем переснимать…

Ромка не понимал, о чем они все говорят, да он и не видал, что делается на экране. Он видел только один профиль и чувствовал локтем ее локоть.

Это было так неожиданно, так тревожно, он боялся даже пошевелиться. «Что же это?» — думал он. Ведь сидел он так рядом с девчонками из своего класса, и тоже в кино, и в этом же зале. И так же рядом были локти. А все равно ничего такого не было.

Вдруг все ахнули.

Оксана обернулась к Ромке:

— Ты смотри, смотри, это же ты…

Ромка, ничего не понимая, смотрел на экран. Там, оттолкнувшись от рубки фелюги, взлетело в воздух мальчишеское тело, неуклюже перевернулось и грохнулось в воду.

Киношники засмеялись.

— Вот так приземлился!

— Не расшибся, Володя?

И тогда почему-то возмутилась Оксана, привстала, обернулась, крикнула в темноту зала:

— Да не Вовка это! Совсем не Вовка! Это Марченко! Ромка Марченко!

Ромка потянул ее вниз, нашла тоже время, когда говорить, выбрала момент похвастать.

Но тут, на экране, то же упругое легкое тело мелькнуло в воздухе, перевернулось, легко и четко вошло в воду.

— Это да! — пронеслось по залу. — Вот это прыжок!

Ромка смотрел на экран, и горечь обиды закрадывалась в сердце. Еще и еще раз видел Ромка, как кто-то, ловкий и стройный, уходил в воду. Хорошо, красиво нырял. Только не мог он понять: он это прыгал или нет? Просто не успевал рассмотреть — так быстро, стремительно проносился он на экране. Тем более когда повернулись на солнце. Четкий силуэт уходил в море, в сплошное сияние солнечных бликов.

Если склеить этот кадр с тем, где начнет прыгать другой человек, любой, хоть Володя, хоть сам Егор Андреевич, то никто потом не поверит, что прыгал он, Ромка Марченко, «Так и надо, — сказал он сам себе, — не надо было соглашаться».

Экран резко потух, и вспыхнули люстры в зале.

— А… вот он, герой, — заговорили киношники, — смотри, какой молодец… спортивный парень! Хорошо поработал.

И еще что-то хорошее говорили о нем взрослые, но он не слышал, он не хотел слышать. Ромка поднялся и, не обращая ни на кого внимания, пошел к выходу.

У дверей столкнулся с Егором Андреевичем, и они вместе вышли на улицу.

— Ну что? — спросил режиссер. — Доволен собой? — И удивился: — Ты это что, братец, расстроился?

«Братец», наклонив голову, попытался сделаться совершенно безразличным.

— Да ничего. Домой мне надо…

— Э-э-э, — протянул режиссер. — Так ты что, обиделся?

Он притянул сопротивлявшегося Ромку к себе и заговорил серьезно и тихо:

— А меня кто-нибудь когда-нибудь узнает? На улице заметят? Скажут, «вон режиссер пошел»? Да ничего подобного… И я не обижаюсь, и оператор тоже не обижается… И они вот все, кто делает картину, их тоже никто никогда не увидит и не узнает, а вот не обижаются, не хнычут…

— А я хнычу? — только и мог сказать Ромка.

— И правильно, — подхватил режиссер. — А почему? Да потому, что костюмеры, и реквизиторы, и гримеры, и осветители — они все делают так, чтобы зритель увидел не их работу, а как живет и действует в определенных обстоятельствах Марко. Понимаешь, не для Володи мы стараемся, а для Марко, для того образа и характера, который должен увлечь зрителя. Так скажи мне теперь, какая разница в том, кто прыгает: ты ли, Володя ли или еще кто? Все равно в картине это будет прыгать Марко. И чем лучше, чем красивее будет этот прыжок, тем больше понравится зрителю Марко. Ясно теперь?

— Ясно, — буркнул Ромка.

— Ну и отлично, — улыбнулся режиссер, — только учти, это еще начало — самое главное впереди. Вот привезут бокс для подводной камеры, тогда все только и начнется.

Как только он отошел, к Ромке подошли Оксана и Володя.

— Ну что? Что он говорил? — спросил Володя.

— О чем вы? — спросила Оксана.

Он улыбнулся и сказал весело:

— Пошли обедать.

— Пошли.

В отряде ЮДП в это время наступило полное затишье.

Суходоля посылал ребят на рыбалку то в одно место, то в другое, два раза всем отрядом они прошли пешком по побережью до Рыбачьего, но ничего нового не обнаружили.

Пограничники несли свою службу, а работники Государственной безопасности делали свое дело. И тем и другим уже многое стало известно.

Так, на расстоянии полутора километров от берега, на глубине порядка 60 метров военные водолазы обнаружили два аппарата, очень похожих на боевые торпеды. Это и были, конечно, торпеды, но без взрывчатого вещества, а приспособленные для передвижения под водой на глубине. Они были оборудованы ручным управлением, и на них можно было сидеть. Стало ясно, как шпион прошел незамеченным путь от нейтральных вод до нашего берега. Моторы, работающие на аккумуляторах, были почти бесшумны. В определенном месте торпеды были заякорены. Не брошены, а именно заякорены в целях дальнейшего их использования. При детальном осмотре каждой торпеды специалисты определили, что винты только одной из них работали, второй торпедой не пользовались. В специальных отсеках каждой обнаружили по два комплекта кислородных аппаратов. Здесь же в резиновых мешках были легководолазные костюмы для трех человек.

Обнаруженные Ромкой акваланги — их было тоже три — после тщательного осмотра были разряжены до минимума, на 10–15 минут пребывания под водой, и оставлены на том же самом месте.

Разрядили и кислородные аппараты, находившиеся в торпедах, тоже оставив минимум для дыхания на первые десять минут. Зато легководолазные костюмы забрали совсем и, опустив торпеды на прежнее место, аккуратно их заякорили. Пусть ждут. А рядом поставили шумопеленгатор. А вдруг у шпионов есть возможность миновать береговые посты, пренебречь аквалангами в Тихой бухте и выйти к торпедам путем, неизвестным пограничникам? Тогда первые же обороты винтов, усиленные шумопеленгатором, предупредят дежурящих на поверхности сторожевиков, а нехватка кислорода в аппаратах заставит шпионов немедленно идти наверх. Оставалось только запастись терпением и ждать.

«Столовая самообслуживания» с таким ехидным названием — «Экспресс», как всегда в дневное время, была набита до отказа.

Пришлось постоять в очереди. И когда, наполнив подносы, ребята уже рассчитывались в кассе, в столовую вошли трое подростков. Вошли, шумно переговариваясь, смеясь, бесцеремонно задевая посетителей огромными спортивными сумками.

Ромка заметил этих ребят еще дня два назад — они шатались по набережной вот так же, как сейчас, в соломенных шляпах с загнутыми вверх широкими полями, в выгоревших затасканных брюках со множеством карманов и блестящих кнопок со всех сторон. У всех троих была одинаковая вихляющая походка и одно и то же выражение лица — без всякого выражения.

Громко перебросившись репликами о том, что опять полно народу и они не такие идиоты, чтобы торчать, как все, в очереди, парни собирались уже уйти, но тут один из них, ушастый и прыщеватый, заметил Оксану. Даже рот раскрыл в удивлении.

— Ого! — сказал он остальным, — Глазейте, старики, какие красотки водятся в этих местах!

Он пододвинулся, попросил насмешливо:

— Мисс, выручайте… Нам очередь просто противопоказана.

— Сэр, — невозмутимо ответила на это Оксана, — когда входят в помещение, прежде всего снимают шляпу.

— Ах, простите, — осклабился прыщеватый, поспешно стянул шляпу и, подмигнув приятелям, закончил: — Мы этого еще не проходили.

Приятели дружно загоготали.

Оксана подняла поднос с едой и собиралась идти к столику, но ушастый перегородил ей путь.

— Разрешите, — потянулся он к подносу.

Она не ответила, пытаясь пройти стороной, но ушастый ухватился за поднос и потянул его к себе.

— Я ж по-джентльменски, так сказать, ради прекрасной леди…

Оксана беспомощно оглянулась на Володю и Ромку. Володя был ближе. Он оставил свой поднос и выдвинулся вперед.

— А ну, проваливай, — сказал грубо. — Слышишь? Без джентльменов обойдемся!

— А ты кто такой? — нахмурился ушастый, но поднос девочки оставил и пропустил ее.

Володя, взяв свою еду, пошел следом за Оксаной, но трое перехватили его у первого же столика.

— Кавалер? — насмешливо сказал ушастый.

— Рыцарь, — поддержал худощавый брюнет с тщедушными баками.

— Заработать хочешь? — спросил мордастый. — Это можно.

Тут подошел с полным подносом Ромка.

— Идите, идите, — сказал, — не мешайте…

— Ты еще, — окинул Ромку презрительным взглядом ушастый, — деревня, нос подотри!

Ромка побледнел.

— Ну-ка, подержи, — неожиданно сунул поднос в руки брюнету с баками, — держи, говорю.

Тот растерянно взял его.

Освободившись, Ромка схватил ушастого за воротник.

— А ну, пошли на улицу!

— Ну ты, ты, — пытался вырваться тот. Подскочил Володя, остановил Ромку.

— Оставь ты их, пижонов, пусть проваливают.

За соседними столиками посетители поднимали головы, а там дальше, у окон, даже привстали с мест, чтобы лучше разглядеть, что происходит.

Ромка отпустил воротник.

— Так, да? — вертя головой, заговорил торопливо ушастый. — Так? Ладно-ладно…

Неожиданно он повернулся к дружку, который все еще держал Ромкин поднос, резко выбил его из рук и кинулся к выходу.

Загремели тарелки.

Приятели, испуганно охнув, тоже кинулись к дверям. Взбешенный Ромка рванулся следом, но его остановили Володя и подбежавшая Оксана.

А в очереди и за столиками заговорили возмущенно:

— Безобразие!

— Хулиганство какое-то!

— Вот молодежь пошла!

— И эти хороши — связались!

— Не стыдно, молодые люди?

Ромка нагнулся к осколкам. Торопливо подошла буфетчица, ухватила Ромку за плечо.

— Будешь платить?

— Буду, буду, — выдернул он плечо и сказал сам себе: — Ну погоди, ушастый, мы еще увидимся.

— Ну погоди, рыбалка, — произнес, задыхаясь ушастый, когда они втроем забежали за угол какого-то дома, — мы еще встретимся.

Они, конечно, встретились. Но не в тот же день и даже не на следующий. А ровно через неделю. В душный июльский вечер, на одной из самых пустынных улиц Прибрежного…

Но прежде чем состоялась эта встреча, произошли события не менее важные и не менее интересные.

Ромка находился на съемочной площадке. И хотя он знал, что сниматься ему еще не скоро (только на следующую неделю планировали киношники подводные съемки), все равно он каждый день выезжал вместе с киногруппой. Ну, во-первых, приказ был такой — спецзадание. Во-вторых, очень уж это ему нравилось — постоянно находиться среди суматохи и деловой атмосферы киносъемок, — даже привык. Да и помочь никогда не отказывался. Мало ли что кому может понадобиться. Ромка тут как тут. Помочь сгрузить костюмы, съездить с бачком за питьевой водой, подтянуть осветителям кабель или просто подежурить с флажком, перекрывая дорогу на время съемок.

Была и еще одна причина — Оксана. Правда, жили они в одном доме, и завтракали вместе, и ужинали, да и вечерами подолгу на крылечке сидели — было о чем поговорить и поспорить. Но это дома, у себя. А на площадке Оксана была другая, и Ромка всегда с интересом наблюдал за тем, как репетирует она, как работает перед аппаратом, как радуется, если все идет хорошо, как сердится, если что не получается, даже украдкой плачет.

В таких случаях он находил ее где-нибудь в укромном месте за машинами и усаживался рядом. Вначале, когда нашел он ее такую первый раз, он попытался ее ободрить, утешить.

Девочка резко оборвала его:

— Не твое дело. Если Егор Андреевич сердится — значит, справедливо… и лучше не лезь… лучше молчи.

И он стал молчать. Найдет, присядет рядом и молчит. И она молчит, только всхлипывает. Упрямая, гордая…

Вот и сейчас, пользуясь затишьем на площадке, сидят они в автобусе на последних местах. Автобус стоит в тени скалы, все стекла опущены, и ветер, прохладный и резкий, спокойно гуляет по салону. Лучше места в такой жаркий день и не сыщешь.

— Не знаю, — медленно говорит Оксана, — я раньше думала, как здорово сниматься в кино… одно удовольствие… все время на виду… И слава! А это, оказывается, очень и очень трудно… просто даже тяжело…

— Всякая работа тяжелая, — замечает Ромка.

— Ну, уж всякая, — вздыхает она.

— А вот у рыбаков как? Вот отец когда в море ушел, а когда дома будет?

— А когда будет?

Пожав плечами, Ромка задумывается.

— Пока рыба есть… Они же косяки ищут… Потом на рыбозавод… уже скоро месяц, — со вздохом заканчивает он.

— А он у тебя какой? — оживляется девочка. — Ну, отец? На тебя похож?

Мальчик отвечает не сразу.

— Не он на меня, а я на него…

— Все равно… как, похож?

Ромка молчит, смущенно наклонив голову.

— Зачем тебе?…

— Нет, правда, — настаивает девочке, — что тебе, жалко? Я же все равно его увижу…

Договорить ока не успела.

— Оксана! Оксана! — раздался поблизости нетерпеливый голос Людмилы Васильевны. — Ну, куда ты все время исчезаешь? Что я, за тобой бегать должна? Сказано было — через двадцать минут.

— Иду, иду! — девочка устало поднялась и пошла к выходу. Там, придержав дверцу, обернулась к Ромке. — Только ты не исчезай, нам договорить надо… я быстро… три дубля — и все…

— И не рассчитывай, — сердито перебила ее Людочка, — еще два плана снимать… А тебя, между прочим, — повернулась она к Ромке, — тоже разыскивают… полчаса, наверное…

— Кто? — встрепенулся он.

— Лейтенант ваш, пограничник.

Он бросился к выходу, но, заметив вопросительный взгляд Оксаны, остановился, сказал торопливо:

— Я быстро… я сейчас… вот увидишь…

Лейтенант Суходоля только руками развел, когда Ромка появился на площадке.

— Ты что, слышать плохо стал? Зовут тебя, по мегафону вызывали…

Ромка промолчал — не оправдываться же. Суходоля отвел его к «газику».

— Ты когда-нибудь в аэропорту был?

— Один раз… в прошлом году. Отца в Москву провожал.

— Еще раз побывать хочешь?

Он не стал спрашивать зачем. Ясно, что нужно, раз предлагают. Спросил только:

— Прямо сейчас? Отсюда?

— Только тебя и ждем… время сколько потеряли… садись живей…

В «газике» уже сидели ребята. Все те же. Тимка, Степа, Захар, Сенька Пичужкин и Леша Затонский.

— Поехали! — хлопнул дверцей Суходоля. — О матери не беспокойся, — повернулся к Ромке, — со всеми родителями договорился лично.

Около заставы подсел в машину Алексеев. Остановил лейтенанта, пытавшегося уступить ему переднее место, и устроился среди ребят.

— В тесноте, да не в обиде, — сказал весело. — Получается, снова нам вместе работать, хлопчики. А какая задача будет, знаете?

— Не, — дружно замотали головами хлопчики.

«Газик» выскочил из поселка и помчался той самой дорогой, которой около месяца назад ничего не подозревавший словоохотливый водитель голубой «Волги» увозил из Прибрежного незнакомца.

Пока ехали долиной, пока взбирались к перевалу, Алексеев молчал, думая о чем-то своем. И только тогда, когда уже осталась позади гряда гор, а впереди и вправо и влево развернулась крымская степь, рассказал майор ребятам, зачем везут их сейчас в областной город.

Оказывается, возвращается незнакомец.

— Как возвращается? — удивился Степа. — Зачем?

— А вот это он нам еще не сообщил, — улыбнулся Алексеев.

— Не успел, — поддержал насмешливый Тимка, — телеграмма еще не дошла. — И повернулся к майору. — Выходит, помогли наши фото, разыскали его.

— Выходит, помогли, — весело согласился Алексеев, — выходит, разыскали.

— А как? — заинтересованно подался вперед Захар и тут же сник. — Ну да, нам, наверное, это знать не положено.

— Нет, почему же, — ответил Алексеев серьезно, — раз мы вас в операцию свою втягиваем, значит кое-что обязательно положено. — Майор оглядел ребят и продолжал так же серьезно, так же деловито: — Мои коллеги в Москве уже давно интересовались одним иностранным дипломатом. Дипломат-то он, положим, липовый — вот и собирают против него доказательства… А на днях встретился с ним новый человек, Конечно, как бы случайно встретился, на стадионе вместе оказались, футбол смотрели. Решили проверить и его… А тут наши снимки подоспели. Сравнили… и получается, что это и есть наш с вами подшефный.

— Почему же его не задержали? — спросил Ромка. — Заметили и сразу… Он же опять удрать может…

— Какой быстрый, — обернулся к ребятам Суходоля, — а если это не он?

— Как не он? — возмутился Степа, — Если по фото сходится, если похож…

— Похож-то похож, — ответил майор, — а уверенности нет. Может, мы с вами напутали — нос не тот, губы не те… а может, просто похожий… И такие случаи бывали.

— Что же тогда делать? — даже растерялся Леша.

— Для этого вы и понадобились, — сказал Алексеев, — чтобы опознать его не по фото, а так… глазом… Если в один голос подтвердите, значит ошибки быть не может.

— Как же так получается, — рассудительно заметил Захар, — мы его увидим, значит и он нас тоже увидит, а?

— Ну, о деталях договоримся в аэропорту, — перебил мальчика Алексеев, — это уж наша забота. — И майор замолчал, задумчиво вглядываясь в набегающую дорогу.

Думать ему было о чем.

Почему возвращается незнакомец? И так скоро? Что он успел сделать? Может, он обыкновенный связник? Нет, пожалуй, не совсем обыкновенный. Не стали бы они там так тщательно готовить его переход. Или вся ценность в почте — в тех сведениях, что повезет он обратно? Получается, что так. Но акваланги на дне рассчитаны на двоих. Второй — это лохматый? Или кто другой? Где до сих пор скрывается лохматый? Должны ли они снова встретиться? Может, эта встреча произойдет как раз в аэропорту? Значит, надо уберечь ребят и от возможного столкновения с лохматым? Как лучше тогда разместить мальчишек на аэродроме?…

Не зря так беспокоился в эти минуты майор Алексеев — близилась развязка. А это всегда тревожит, заставляет чаще биться сердце и особенно тщательно относиться к каждому пустяку, к каждой мелочи. Пустяков и мелочей в таком деле не бывает.

В аэропорту их уже ждали.

— Самолет в воздухе, — сообщил один из сотрудников, — посадка через пятьдесят две минуты. У нас все готово, ждем только мальчиков.

— Действуйте, — приказал Алексеев.

По плану операции самолет, прибывший из Москвы, подрулит не к аэровокзалу, а на самую отдаленную площадку. Таким образом, прилетевшие пассажиры будут вынуждены идти к багажному отделению почти через все летное поле, хорошо просматриваемое со всех сторон. Здесь-то и будут дожидаться их ребята.

Тимку Коробко посадили в служебный дощатый домик, как раз напротив предполагаемой стоянки самолета, и вручили бинокль, самый настоящий полевой, десятикратный. Тимка должен будет первым увидеть незнакомца еще на трапе. И первым сказать, тот это человек или не тот.

Следующим на пути незнакомца окажется Леша Затонский. На самом краю площадки поставили автобус с зашторенными окнами. Только одно окно чуть приоткрыто. За ним-то и притаился Леша. Бинокль ему не дали — пассажиры пройдут совсем рядом.

Сеньку Пичужкина, как самого рослого из ребят, переодели в промасленную спецовку, надвинули на лоб перепачканную кепку и посадили в кабину КРАЗа — тягача, рядом с водителем. Тягач пойдет навстречу потоку пассажиров, и Сенька сможет рассмотреть незнакомца почти в упор.

Рядом с мальчишками будут постоянно находиться сотрудники Алексеева, которые сейчас же передадут их «да» или «нет» майору.

Но оказывается, и этого для чекистов было мало. Вот почему Ромка, Захар и Степа получили совсем уж невероятное задание.

Им предстояло столкнуться с незнакомцем.

— Как столкнуться? — не понял Степа.

— А так, — ответил майор — лицом к лицу! Как бы случайно! Как бы ненароком! Чтобы не только вы его, но и он вас узнал. Понятно?

Захар не понял, Степа развел руками, а Ромка на всякий случай согласился.

— А дальше?

Но Алексеев сам увидел, что ребята не поняли, и терпеливо, отчетливо пояснил:

— Он пройдет мимо багажного отделения и свернет к выходу. Другой дороги у него все равно не будет. И здесь вот, у заборчика, на повороте, вы наскочите на него. Ну вроде бежали по своим делам, встречали кого-то, торопились… и налетели. Обязательно Захар книжки рассыплет, Степа сумку уронит… Ясно? Нам очень важно, как он среагирует на вас. Если это действительно пришелец из моря, то он обязательно узнает вас. Не может не узнать…

— Узнает и удерет, — сказал Степа.

— Ну, удрать-то ему, пожалуй, некуда будет, — ответил Алексеев, — вот понервничать придется основательно, это уж точно. Мы ведь снимем все на пленку — так что потом не отвертится. Ну, а вы действуйте смелей, не бойтесь ничего.

— А чего бояться? — обиделся Ромка.

— Ну, мало ли чего? Кто знает, как он в такой момент поступит… Но все равно вы ничего не бойтесь… Все время рядом с вами будут наши люди… Ясно?

— Ясно.

Мальчиков повели на свои места.

— Максим Витальевич, — торопливо доложил подошедший сотрудник, — только что вызывала Москва. Передали, что полковник и его группа летят этим же рейсом. Просили особенно не удивляться и работать по прежнему плану.

— Что еще там могло случиться? — недоумевал Алексеев. Он повернулся к мальчикам. — Давайте теперь порепетируем, как это все произойдет…

— Что? Что репетировать? — не понял Захар.

— Ну, ваше столкновение.

— Здесь тоже нужна репетиция? — ахнул Степа.

— А как же? Это тебе не кино. Здесь все надо по-настоящему сделать… как говорится, без дураков… Понимаете? Чтобы в последний момент не растеряться, не наделать каких-либо глупостей.

Ромка спросил недоверчиво:

— И вы всегда так? Ну, когда сами делаете? Тоже репетируете?

— Обязательно, — лицо у майора было серьезное, задумчивое, — да не по десять раз проигрываем, а побольше… Ну, с теорией покончено, — снова улыбнулся он, — теперь займемся практикой.

Они тренировались в стороне, на пустынной площадке служебного хода. Незнакомца изображал один из чекистов, а майор вел репетицию.

«Как Егор Андреевич», — подумал Ромка.

Но Алексеев был требовательнее и жестче Егора Андреевича, он вновь и вновь заставлял повторять столкновение, учил падать, чтобы не ушибиться, показывал, как надо собирать книги, чтобы подольше задержать незнакомца возле ограды.

Алексеев репетировал и поглядывал на часы.

— Все! — сказал решительно. — Десять минут отдыхать.

Они развалились тут же на сухой, выгоревшей траве и несколько минут лежали молча, тяжело дыша, размышляя каждый о своем.

В это время подошел еще один сотрудник, коротко доложил:

— Самолет идет на посадку.

— Спасибо, — Алексеев посмотрел на мальчишек. — Я думал, еще минут десять есть. Что будем делать?

— Мы готовы! — вскочил Ромка.

— Ясное дело, — поднялся Захар.

— Раз надо, — поддержал Степа.

Когда они вернулись на знакомое место у выхода, четкий стремительный силуэт ТУ-104 уже надвигался на землю.

— Все по местам, — приказал Алексеев, — полная готовность! Держать связь непрерывно.

Проплывшая над самой землей многотонная серебристая громадина легко подпрыгнула, прикоснувшись к бетону, вспыхнуло и рвануло назад короткое пламя из-под шасси, и над аэропортом прокатился рев реактивных двигателей.

— Все, — сказал сам себе майор, — прибыли!

Первое сообщение поступило из домика:

— Мальчик подтверждает — это он.

Второе из автобуса:

— Все в порядке — это незнакомец.

Третье передали из тягача, медленно тянущегося к самолету:

— Точно, Максим Витальевич, мальчик опознал его.

— Ну, — повернулся Алексеев к оставшейся тройке, — очередь за вами. Не торопиться, не бояться… Вон он идет, видите, в сером костюме, плащ в руке, полосатый такой чемоданчик, очки темные…

Мальчишки, напряженно вытянув шеи, вглядывались в поток идущих навстречу пассажиров, высматривая одного-единственного — того самого человека с пляжа… Но как его сейчас выделить из толпы, как узнать на таком расстоянии? Да еще в очках!

— Впереди него, — пояснил терпеливо Алексеев, — чуть правее, видите, идет молодой парень в таком ярком цветастом свитере? Ну, заметили? Это наш человек, это ориентир. А слева он. Ясно? Стоп! — вдруг резко сказал он. — Придется подождать… что-то он задержался.

Действительно, человек в сером костюме задержался. Остановился около багажного отделения и разговорился с девчатами, очевидно попутчицами.

Мальчишки в нетерпении повернулись к майору.

— Ну? Бежать?

— А может, он там надолго застрял?

— Мы и там с ним столкнемся!

Майор сдержал их порыв.

— Терпение и терпение… Нам паниковать нельзя, все равно ведь он сюда пойдет… Надо, хлопчики, воспитывать в себе выдержку.

Трудное это дело — воспитывать выдержку. Да еще в такой момент! А незнакомец, словно нарочно, словно дразня, там, у багажного отделения, рассказывал девчатам что-то смешное и заразительно смеялся сам вместе с ними. И такая простота, обыденность, уверенность, такое спокойствие ощущалось во всем его поведении, что невольно закрадывалось сомнение, терялась убежденность, что перед ними другой человек, человек хитрый и опасный, что перед ними враг.

Прошло несколько томительных минут. Незнакомец оставался с девчатами, которые, видимо, дожидались багажа. А на дорожке у выхода нервничали ребята, то и дело с мольбой заглядывая в глаза майора.

Алексеев и сам нервничал, хотя был уверен, что все равно это долго не продлится. Ну, получат девчата вещи, он же пойдет с ними.

— Однако, — сказал вдруг, подходя к майору, высокий грузный пассажир с густой шевелюрой седых волос, в очках с тонкой серебряной оправой, — так вы встречаете? Даже без цветов? Товарищ Алексеев, если не ошибаюсь?

— Товарищ полковник, — обрадованно отозвался майор, — Василий Иванович! Мы же вас позже ждали, с оркестром бы встретили…

— С оркестром, однако, лишнее, — улыбнулся полковник, знакомясь с сотрудниками Алексеева, — шуму много, а мы люди скромные, нам хотя бы цветочки… Ну что? — повернулся уже серьезный. — Как ребята?

— Опознали, Василий Иванович, это он. Готовим теперь последний эксперимент, а он что-то остановился… Что там? — это уже относилось к торопливо подошедшему сотруднику.

— Задерживается багаж, не успевают они обслуживать прибывающие самолеты.

— Скажите дежурному, попросите ускорить, а то он будет ждать девчат, девчата багаж, а мы его…

— Да, — протянул Василий Иванович, наблюдая за мирно болтающим незнакомцем, — однако он все время такой… общительный. Эти девчата летят через Москву из Омска. Очевидно, что-то интересует его… так сказать, на всякий случай… А который из них Ромка? — вдруг повернулся полковник к ребятам. — Хотя можете не говорить, уже узнал: ты?

— Я, — смущенно опустил голову Марченко.

— Однако, стеснительный, — кивнул в его сторону полковник, — слышал про тебя, докладывали… А вас как звать? — обратился к остальным.

— Нас? — переспросил Лукашкин. — Захар.

— Степа, — представился Бараболя.

— Однако, молодцы, — полковник обнял их за плечи, привлек к себе, — честное слово, молодцы! Вы сейчас, други мои, действуйте смелее… Знаете, сколько здесь наших людей, — рассмеялся он, — полсамолета заняли… Да и майора люди… Вот что, друзья, — неожиданно обратился он к двум подошедшим пассажирам, одетым легко, просто и вместе с тем чем-то одинаково. — Быстренько входите в контакт с местными товарищами, знакомьтесь и действуйте сообща.

— Он пошел, — резко обернулся к майору сотрудник, все это время не спускавший взгляда с незнакомца. — Идет один.

— Ага, голубчик, — сказал полковник, — надоело… Ну, мальчишки…

Незнакомец, наклонив голову, занятый какими-то своими думами и насвистывая что-то себе под нос, медленно, не спеша подходил к назначенному месту.

— Бегом, — еле слышно, так, что мальчишки скорее даже догадались, чем услышали, сказал Алексеев.

И они бросились навстречу. И точно в назначенном месте, точно так, как репетировали и тренировались, налетели на незнакомца, чуть не сбив с ног по дороге парня в свитере.

— Носитесь тут, — выругался парень, — делать нечего!

— Извините, — поспешно сказал Захар, собирая книжки.

— Мы спешим, — виновато добавил Степа, суетливо подбирая упавшую сумку.

— Случайно, дяденька, — заскулил жалобно Ромка, потирая по-настоящему ушибленное колено.

Незнакомец как-то странно уставился на ребят, и, хоть не видны были за темными очками его глаза, все же растерянность, ошеломленность такой встречей явно отразились на его лице. Правда, все это продолжалось какие-то секунды. И тут же он взял себя в руки. Даже усмехнулся, сказал как-то весело, беспечно:

— Так и убить можно. Смотрите хоть под ноги…

И отошел от ребят, независимо помахивая чемоданчиком, спокойный, уверенный, деловитый.

Потом уже, после того как все кончится, просматривая пленку с эпизодом в аэропорту, полковник, не выдержав, скажет:

— Однако, экземпляр, невольно позавидуешь выдержке…

Действительно, он даже не оглянулся, чтобы проверить, точно ли это те мальчишки с пляжа или так показалось. Не доверять своей памяти он не мог, но в то же время слишком уж невероятна была случайность такой встречи. Это могло быть либо чистейшей нелепостью, либо очередным ходом чекистов.

После более или менее спокойного состояния, в котором пребывал он эти две недели, снова ощущение, что весь ты как на ладони, проглядываемый и просматриваемый со всех четырех сторон. Где-то довелось ему видеть муравейник под стеклом. Муравьи занимаются своим делом и не подозревают, что каждый из них — объект тщательного наблюдения.

Он представил себя на одно мгновение там, под стеклом, и поежился. Выходит, все это время они хорошо знали, что он делает, с кем встречается, где бывает. Но тогда… тогда они знают и с чем он идет обратно?

Вот когда перехватило дыхание и невольно задержался шаг.

А тут еще громадный небритый дядька в клетчатой рубахе навыпуск бросился навстречу, норовя выхватить чемодан.

— Подбросить? Собираю до Ялты!

Незнакомец шарахнулся в сторону.

— Это уже хорошо, — рассмеялся Василий Иванович, — однако подшефный начинает нервничать…

Они стояли на площади, в стороне, у киоска, и наблюдали за тем, как незнакомец подыскивал попутную машину.

— Похоже, что идет обратно не пустой, — сказал майор.

— Убежден, — отозвался Василий Иванович, — да еще какая, наверное, почта! Однако, сколько ни просматривали мы пленку о его странствиях по Москве, даже намека нет, где он ее получил… Очень уж тонко работает, сукин сын, не подкопаешься…

— Как будем брать?

— В самый последний момент, — весело сказал Василий Иванович, наблюдая за тем, как протискивается незнакомец в переполненный маршрутный автобус, — в воде, голым! — И с удовольствием закончил: — Однако, экономит… такси не взял.

— Боится…

— Еще бы, теперь будет осторожен вдвое… Однако придется нам с вами, Максим Витальевич, попляжиться немного, покупаться…

Полковник вдруг замолчал и приветливо поднял руку. Алексеев удивленно обернулся.

Прямо перед ними солидно разворачивался на выезд с площади рейсовый автобус. Притиснутый к открытому окошку, незнакомец смотрел на чекистов и, дружелюбно улыбаясь, махал рукой.

Полковник отвечал ему тем же.

— Однако, — усмехнулся Алексеев, — вы знакомы?

— Однако, — согласился Василий Иванович. — Как всегда, в Аэрофлоте в последнюю минуту что-то случилось, рейсы объединили… и пришлось лететь вместе. Сидели даже рядом, познакомились… Он себя за шахтера выдал, я — за ревизора курортторга… Так что если в Прибрежном увидимся, он не удивится… Однако, Павлик, — вдруг позвал полковник того самого паренька в цветастом свитере, — ты чему улыбаешься?

— Есть причины! — еле сдерживая улыбку, отозвался тот.

— Однако, смешно? — спросил полковник.

— Смешно, Василий Иванович, — признался парень. — Уж больно вы с ним хорошо беседовали, задушевно… А анекдоты какие откопали! Как это вы их запоминаете?…

— Э-эх! — с сожалением сказал Василий Иванович! — Лишь бы посмеяться… Вот какая молодежь пошла. — И сразу же перешел на серьезный тон. — Однако, Павлуша, ты не забыл, что лично отвечаешь за то, чтобы он прибыл в Прибрежное живым-здоровым?

Павлуша не ответил, только обиженно развел руками.

— Вот и действуй, — окончил полковник. — Чтобы по дороге никаких ЧП. Нам очень важно предоставить ему возможность нырнуть к аквалангам.

— Ясно, — коротко бросил Павлик и торопливо отошел к служебным машинам.

— А где ребята? — обернулся полковник к Алексееву. — Не забыли о них?

— Все в порядке, — ответил майор, — ушли на посадку. Доставим в Прибрежное вертолетом.

— Правильно, — согласился Василий Иванович, — устали, наверное, здорово… а так и быстро, и удовольствие для них какое. — И озабоченно добавил: — Однако, Максим Витальевич, придется нам их из поселка убрать на время, разумеется, пока не закончим все.

— Понятно. Чтобы не спугнули случайно.

— Надо выяснить у родителей, кого куда можно будет послать, — продолжал озабоченно Василий Иванович, — как это делается в семьях: к тетке, к бабке, к деду на лето… Одним словом, возьмите это на себя — нельзя нам сейчас рисковать. Не дай бог столкнутся где-нибудь… Все дело сорвем… Или вот что, — оживился он. — Можно ведь и в пионерлагерь послать, а? Ну, за помощь, как поощрение… В Артек, например…

Дома Ромку ждала еще одна новость.

По веранде расхаживал грузный плечистый мужчина в майке, в трусах и жужжал электробритвой. Рядом на табуретке сидел восторженно-притихший Васек, а в стороне мать, не скрывая счастливой улыбки, накрывала на стол.

Лицо у мужчины было очень загорелое, морщинистое, чуть тронутое оспой и чем-то удивительно похожее на Ромкино.

— Наконец-то, — сказал Ромка сдержанно, — приехал! А мы тут тебя ждем, ждем.

Отец посмотрел на сына хитро-хитро и выключил бритву.

— Подарок?

Ромка сдержал улыбку, кивнул.

— Подарок.

— Во сколько же тебе обошлось?

Сын нахмурил брови, даже обиделся.

— Подарок же…

— Ясное дело. — Отец снова включил бритву, осмотрел ее со стороны. — Ладно сделана машинка. — И, продолжая бриться, спросил как бы между прочим: — Где же такие деньги взял?

— Так в кино! — не выдержав, вставил Васек. — Я сам три раза снимался и то заработал…

— Работничек, — заметила мать, — одна надежда…

Отец больше не спрашивал. Ходил по веранде, каждую минуту рассматривал свое лицо в зеркале и говорил удовлетворенно:

— Порядок, добрая машинка… Смотри ты, на батарейке, а такой ход…

Ромка сидел рядом с братом и так же молча, так же восхищенно смотрел на отца.

Какой он у них могучий, сильный, крепкий… Совсем не скажешь, что за сорок… А посмотрите его на капитанском мостике! И даже не в шторм, не в ураган, когда уверенный голос и спокойная фигура капитана вселяют в команду и силы и веру, а в самый полнейший штиль, когда под ровный рокот дизелей совершает сейнер сложнейший маневр для выброски сетей. Посмотрите тогда на него, на Ромкиного отца! Нет, не в полной парадной форме стоит Антон Силыч на своем мостике. Да и есть ли такая форма у рыбаков? И разве в форменном кителе, в козырьке с золотистыми веточками сила настоящего капитана?!

В простой брезентовой робе, босиком на горячей палубе, в штанах, закатанных почти до колен, в берете, сдвинутом на затылок, командует он так же уверенно, так же властно, хорошо зная свое дело, как какой-нибудь увешанный орденами капитан первого ранга, ведущий грозный ракетоносец на ученье.

Закончив бритье и удовлетворенно крякнув возле зеркала, отец подсел к сыновьям.

— Ну, — сказал весело, притягивая обоих к себе, — давайте рассказывайте… Только по очереди и по порядку…

— Сначала ужинать, — категорически заявила мать, — а потом хоть до полночи сидите…

— Есть, капитан, — согласился отец, — есть ужинать сначала, а потом до полночи…

Они усаживались за стол, и отец уже разлил себе и матери домашней наливки.

— А где она? — спросил Ромка у матери. — Ну, где они, — быстро поправился он, — жильцы?

— Они, — усмехнулась мать, — у них вечерняя съемка.

— Режим, — поправил Васек.

— Ясное дело, — смущенно опустив голову, Ромка потянул к себе тарелку с вареной молодой картошкой.

— Есть предложение, — поднял отец рюмку. — За твое здоровье, мать!

— С приездом! — чокнулась с ним Анна Макаровна.

Но выпить они не успели, за забором остановилась какая-то машина, и от калитки требовательно прокричали:

— Ромка! Ромка!

Разговор на заставе был коротким.

— Приказ по отряду такой, — сказал капитан Никифоров, — сегодня же выяснить у родителей, кто куда может уехать на месяц, у кого где есть тетка или бабка, утром сообщить вожатому. Все.

— И мне? — испуганно ахнул Ромка.

— А чем ты лучше? — удивился Суходоля. — Приказ для всех, значит и для тебя.

— А пока вы не уехали, — добавил Никифоров, — от вас требуется одно: вы неизвестного не знаете… Понимаете, лоб в лоб столкнетесь — не узнали, и все. И никаких слежек, никаких наблюдений. И последнее: категорически требую, чтобы ни одному своему приятелю не сказали: вот, мол, это он идет, шпион… Ясно?

— Ясно-то ясно, — сказал огорченно Тимка, — только зачем отсылать? Мы и так все понимаем — не маленькие.

— Приказ, Коробко, — сказал Никифоров, — не обсуждают, приказ выполняют… — И добавил уже мягче, дружелюбно: — Очень серьезная операция готовится, хлопчики, и очень не хочется, чтобы она сорвалась из-за какой-нибудь вашей мальчишеской выходки…

Отец на это сказал так:

— Нет у нас теток, нет у нас бабок, собирайся-ка по-настоящему и пойдешь со мной. Месяц не месяц, но недельки три поплаваем. Доволен?

Ромка молчал. Очень удивился Антон Силыч.

— Ты же все время сам меня просил. Уговаривал. Слезы лил. Или расхотелось?

Это точно, было такое. И просил, и уговаривал, и слезы лил. Все время отец отказывал.

«Мал еще, — говорил, — того и гляди волна смоет. Не детское это дело, не забава: труд, работа, пот. А до отдыха, пока рыба идет, ох, как далеко! Не спеши, сынок, еще хлебнешь рыбацкого счастья».

Все время отец отказывал, а тут сам предлагает. Радуйся, Ромка, торопись с ответом, а то отец такой, долго упрашивать не станет…

— Так как, — спрашивает Антон Силыч, — идет?

Сын молчит, сын раздумывает.

— Вот тебе на, — удивлен отец, — тебе уже в море не хочется?

Нет, почему же, ему в море хочется. Очень хочется. Он еще ни разу не ходил на дельфинов, да еще на отцовском сейнере! Это даже здорово, что отец согласен взять с собой. Но и остаться ему тоже хочется. Совсем скоро, знает он, придется ему дублировать Володю под водой, драться в воде. Он же не может так просто, за здорово живешь, оставить все это — его же готовили, тренировали. Консультант фильма, опытный спортсмен-подводник, два часа с ним из моря не вылезал, все учил: и как воздух экономить, и как руки держать, как ногами работать. И приемы борьбы под водой показал, даже похвалил: «Быстро усвоил, будет из тебя подводник».

Вот и получается, что нельзя Ромке, ну никак нельзя сейчас в море идти. А кроме того, здесь же остается Оксана. А что море? Море, оно не уйдет. И дельфины не уйдут. Эти уйдут, так другие будут. Он же морю никогда не изменит. Просто сейчас, ну, на это время, море подождет. Как это «подождет»? А приказ? Ведь это же не игра, не забава. Боевой приказ. И его он должен выполнить, так надо! Знает Ромка, так будет лучше не для него, нет, для дела, для жизни, которой он живет.

— Ну, согласен? — торопит отец, — Смотри, я настаивать не буду. Считаю до трех, — насмешливо прищуривает левый глаз, — раз, раз с половиной…

Не выдержав, Ромка улыбнулся.

— Три! Все. Я согласен.

На другой день друзья провожали Степу. Стояли тесной группкой на длинном-предлинном причале, на еще не просохших от только что прошедшего дождя, скользких, скрипучих досках…

Недавно пронесшиеся над поселком грозные черные тучи ушли к горизонту и там отдаленно погромыхивали да мерцали отсветами молний.

Там еще шла гроза, а здесь уже сияло солнце, оживленно, громко переговаривались пассажиры, дожидающиеся посадки на теплоход, и совсем озорно кричали чайки, кружась над идущей к причалу с удачливым уловом фелюгой.

— Значит, к бабке? — вздохнул Тимка.

— К бабке, — сокрушенно отозвался Степа. — И где ее только откопали? Вечером вчера дали телеграмму, а утром уже ответ: ждет не дождется, волнуется, целует…

— Бабки, они все такие, — вздохнул и Захар, — им бы только внучат под боком иметь… вареньем закормит.

— Если бы только вареньем, — скорбно сказал Степа.

Катер, который перевозил пассажиров на теплоход, с ходу стукнулся о причал. Заскрипели доски, зашатался ветхий мостик, а там, на рейде, завыла сирена теплохода.

Пассажиры зашевелились, подняли свои чемоданчики, корзины, свертки, потянулись к мостику.

— Пора. — Степа по очереди крепко-крепко пожал друзьям руки.

Потом подошел к матери, дожидающейся его в стороне, забрал из ее рук тяжелую набитую сумку, вывернулся из прощального родительского объятья и, не оглядываясь на друзей, на мать, минуя мостик, спрыгнул прямо на палубу катера.

— Да, — печально сказал Ромка, — теперь нас пятеро.

А к вечеру их осталось трое.

Днем совсем неожиданно укатил Сенька Пичужкин. Его родители долго не раздумывали, отправили попутной машиной к дяде, благо путь недалекий — сто двадцать километров, и море там такое же, и поселок такой же. Друзей, правда, таких нет, но тут уж ничего не поделаешь, придется с месяц потерпеть.

Только проводили Сеньку, настала очередь Леши Затонского. Тоже нашлись родственники. В Таганроге. Материна сестра. Тетка. Давно с ней потеряли связь, а тут, как назло, два дня назад прислала открытку. Квартиру они от комбината получили, в гости приглашала.

Мать поехать не могла — отпуск только зимой, отец тем более — самый сезон, уже хотели письмо писать, извиняться, а тут такой удобный случай. Вот и послали за себя сына.

Затонский не уезжал, не уплывал, а улетал.

На местном аэродроме, который и работал-то только летом, в курортный сезон, вместе с другими пассажирами ждали они посадки на вертолет.

— Счастливчик, — вздохнул Тимка, — опять на вертолете!

— Это да, — согласился Леша, — только бы лучше туда и сразу обратно… не задерживаться…

— А потом как? Тоже самолетом?

— Если бы самолетом… билет уже в кармане… плацкартный.

— На месяц?

— На все лето, — обиженно покосился Леша в сторону стоящих неподалеку родителей, — видишь, провожают, — и понизил голос: — Я все равно не выдержку, я смоюсь, вот увидите… Я ее, тетку, слушаться не стану. Не стану — и все! Так сама домой отправит, честное слово!

Утром следующего дня на веранде Ромкиного дома произошел такой разговор.

— И сегодня на съемку не поедешь? — обиженно сказала Оксана.

— Угу, — буркнул он, — некогда. Тимку и Захара проводить надо.

— Уезжают? — удивилась она. — Зачем?

— Наградили, — ответил он, — премировали путевками в Артек.

— За что это?

— За помощь в охране государственной границы, — небрежно сказал он.

— Ну? — ахнула она. — Вот здорово! — И тут же удивилась еще больше: — А что же тебя не наградили?

Пожал плечами.

— Не за что.

— Ой ли? — недоверчиво сощурила глаза. — Что-то тут не тек…

— Так, не так, — сказал серьезно, заканчивая разговор, — а все точно. Сегодня и отправляются рейсовым автобусом. Путевки там уже дожидаются…

— А когда уезжают?

— Тебе-то что? У тебя съемка.

— Вечером, режимная… Может, я тоже проводить хочу…

Он понял, вернее, уже знал — от нее так просто не отделаешься, — поэтому согласился.

— Если хочешь, — пожал плечами, — в двенадцать ноль-восемь.

В двенадцать они были на автостанции, стояли возле переполненного автобуса и, смеясь, смотрели, как Тимка и Захар пробираются на свои места.

— Там, — показал Тимка, — с той стороны.

Забежали с другой стороны.

Тимка и Захар, помогая друг другу, пыхтя и отдуваясь, пытались опустить стекло чуть ниже, но из этого ничего не получалось.

Пришлось разговаривать, еле просунув головы наружу, смешно тараща глаза и поминутно устраиваясь удобнее.

— Вот не везет, — кричал Тимка, показывая на открытые окна и справа и слева, — задохнемся, три часа ходу!

— Как-нибудь доедете, — кричал в ответ Ромка, — не маленькие, а там живо поправитесь!..

— Счастливчики, — честно завидовала Оксана, — в Артек!

— Поменяемся? — смеялся Тимка.

— Отправляйтесь, отправляйтесь, — кричал Ромка, — нам и здесь хорошо!

— Чего хвалишься, — обиделся Захар, — все равно и ты уедешь…

— Завтра, — успокоил Ромка товарища, — утром уходим…

— Как это завтра? — насторожилась Оксана. — Куда уходим?

Ромка не успел ответить, Тимка ответил за него.

— Ага, молчит, не говорит! — весело закричал он. — И он уезжает… завтра…

— Приказ такой, — добавил Захар, — прощайтесь заранее. Ты не плачь, Оксана, не реви — он еще вернется…

Неизвестно, что бы еще наговорили развеселившиеся мальчишки, но автобус засигналил, дернулся, взревел мотором и, оставляя за собой густой шлейф дыма, покатил вниз по дороге.

Посмотрели вслед автобусу, немного помолчали.

— Какой еще приказ? — вдруг сказала сердито Оксана. — Он придумал, да? Соврал?

— Так надо, — ответил Ромка, не скрывая грусти, — ухожу с отцом в море… на три недели.

— На три недели! — возмутилась Оксана. — И ты рад, да? А съемки! Это что, уже никому-никому не надо?

Он не знал, что и сказать, ведь все равно она не должна это знать. И врать, придумывать он не хотел. А тут еще Захар проговорился, про приказ сказал. Как теперь объяснять, что говорить?

— Ты только мне скажи, — повернула она его к себе, — это правда, что приказ?

Он наклонил голову, сказал мрачно:

— Правда.

— Хорошо, — девочка что-то придумала, — только ты сейчас никуда не исчезни. Ладно? Ты будь дома… ты жди…

Он был дома, он собирал вещи. Как раз раздумывал, что ему лучше взять с собой: кеды или туристские ботинки на толстой подошве. Что там в море нужнее?

Без стука распахнулась дверь, и в сопровождении Оксаны в комнату вошла Людмила Васильевна.

Какое- то мгновенье она молчала, оценивающе рассматривая сложенные на стуле майки, трусы, тельняшку, кеды, раскрытую спортивную сумку у двери.

— Это правда? — спросила настороженно.

Ему надоела такая игра, сейчас еще директор картины придет, тоже не поверит. Ведь сказано было.

— Правда.

Людмила Васильевна покачала головой, вздохнула и, о чем-то озабоченно размышляя, повернулась, чтобы уйти.

— Только ты сейчас никуда не исчезай, — повторила слово в слово фразу Оксаны и вышла.

Оксана глянула на Ромку как-то уж больно вызывающе и нахально, пренебрежительно хмыкнула и тоже ушла, громко хлопнув дверью.

Остался в комнате Ромка с кедами в руках и чуть не заплакал с горя. Может, ему самому хочется остаться, может, ему самому в сто раз больнее и обиднее уезжать сейчас из поселка. Может, он не хуже других понимает, как подводит он киногруппу. Только что же он может сделать, если такой приказ, если действительно все это так надо?

Через час у начальника заставы сидел взволнованный директор картины.

— У нас срывается план, — горячо говорил он, поминутно вытирая лысину платком, — через несколько дней начинаются подводные съемки. Он дублер, понимаете, дублер главного героя… У нас уже все готово, съезжаются актеры. Вы знаете, как трудно вырвать Саврасова. А он связан в съемках именно с Марченко, с Романом Марченко.

Никифоров развел руками.

— Ничем не могу вам помочь… Марченко должен выехать из Прибрежного, и он уедет… И весь разговор.

Капитана поддержал Алексеев:

— Поймите, это не чей-то каприз, не чья-то прихоть — это необходимость.

— Я понимаю, — вежливо согласился директор, — я все понимаю. У вас, должно быть, есть какое-то распоряжение, указание… и, наверное, по серьезным мотивам.

— По очень серьезным.

— Хорошо, — живо отозвался директор, — я согласен. Но ведь у нас тоже очень серьезные мотивы. Он единственный дублер, он очень похож на нашего героя, он в конце концов великолепный пловец, подводник…

— Это мы хорошо знаем, — улыбнулся Никифоров.

— Тем более. И мы вправе добиться отмены такого указания. Куда надо обратиться? В область? В Киев?

— В Москву, — насмешливо сказал Алексеев.

— Хорошо, — директор даже не удивился, — я сегодня же вылечу в Москву. Мы снимаем фильм о пограничниках, и пограничники должны пойти нам навстречу.

Он встал, вытер еще раз лысину и, не прощаясь, торопливо пошел к дверям.

Алексеев и Никифоров переглянулись, напористость и уверенность киношного директора понравились им.

— Подождите, — сказал Алексеев и тоже поднялся, — лететь в Москву нет необходимости, у нас Москва рядом, в другой комнате… Попробуйте уговорить полковника.

Директор опять не удивился.

— Куда надо идти? — только и спросил он.

Перед выездом на вечернюю съемку остановилась около Ромкиного дома голубая «Волга».

Вылез оттуда, кряхтя, директор картины и лейтенант Суходоля.

— Останешься здесь, — сказал директор. — Ясно?

А вожатый добавил:

— С категорическим условием: со съемочной площадки — никуда. С утра и до конца съемок. Вечером — дома.

— Я его зачислю на месячный оклад, — снова взялся за платок директор, — и он у меня будет каждый день отмечать свой приход и уход, как все.

— Понял? — сказал дядя Валя, заглядывая прямо в глаза. — Очень я тебя прошу, Ромка. И пожалуйста, сам, один, ничего не решай — подумай прежде, посоветуйся…

— Конечно, дядя Валя, — торопливо заговорил мальчик, — я понимаю, да ни за что на свете…

Он не договорил, почувствовал, что кто-то остановился за спиной, резко повернулся.

Сзади стояла очень довольная, просто счастливая Оксана.

— Оксана, — сказал ей директор, — если готова, садись в «Волгу», мы едем на площадку.

— Нет, — весело замотала она головой, — я в автобусе. Со всеми.

— Как знаешь, уговаривать не буду.

Директор и лейтенант пошли к выходу.

И, уже прикрывая за собой калитку, директор прокричал.

— Марченко! Чтобы и ты у меня вместе со всеми в автобусе.

Только отошла «Волга», подошел автобус. Они уселись рядом на первом сиденье.

— Что я сказала? — спросила девочка тихо и хитро. — Ты рад?

Он ответил тоже тихо, тоже хитро:

— Подумаешь, мне и в море было бы неплохо.

Уже третий день группа снимала вечерние кадры далеко от поселка.

Совсем в безлюдном месте притаился среди скал одинокий домик старого рыбака. Сюда-то и пришли встревоженные Марко и Люда, привлеченные странным тоскливым воем собаки рыбака — грозного сторожевого пса Разбоя.

В первые два дня снимали, как бегут Оксана и Володя к дому. То по дороге, то тропинкой среди скал, то через редкий колючий кустарник.

Третий день должен был стать последним для этого объекта.

Марко и Люда влезают через окно в дом, а остальное — как поведут они себя в чужом, заброшенном доме, с кем встретятся, — все это будет сниматься уже осенью, на киностудии в одном из павильонов.

А пока загримированные и одетые Володя и Оксана прохаживались перед домиком вместе с Егором Андреевичем и репетировали. Только что подъехала осветительная машина, и с нее начали сгружать дополнительные приборы. Рабочие-постановщики переносили по кадру часть «каменного» забора и старательно укрепляли его на новом месте. Звуковики растягивали кабель, а механики готовили к съемке кинокамеру. В стороне, привязанная к дереву, повизгивала овчарка Дейк, которая играла в картине роль пса Разбоя. С ней возился дрессировщик: что-то упрашивал, что-то требовал — тоже, выходит, репетировал.

Все были заняты, у всех была какая-то своя работа. Один только Ромка оказался сейчас не у дел и тоскливо слонялся от машины к машине. Как-то так получилось, что все необходимое уже сделано и больше ничего никому не требовалось.

Ромка предлагал свою помощь и осветителям, и декораторам, и даже звуковикам, но ему вежливо отказывали и советовали посидеть в сторонке, отдохнуть. А отчего отдыхать, если еще устать не успел?

Именно в этот момент наскочил на него Канатов. Увидел и обрадовался.

— Ты что делаешь?

— Ничего, Лев Петрович.

— И отлично и великолепно, — засуетился довольный администратор. — У меня к тебе просьба, не в службу, а в дружбу. Съезди, пожалуйста, автобусом в поселок… в ресторане надо забрать ящик кефира. Помоги, друг…

— Мне нельзя в поселок, — испугался Ромка. А Канатов возмутился.

— Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? — заторопился он. — Раз я тебя посылаю — я за все отвечаю. Войди в мое положение… Шофер на базу еще заедет, косынку девочки забыли, а ты тем временем в ресторане дело провернешь… Понимаешь? Не в службу, а в дружбу.

— Да нельзя мне, — пытался сопротивляться Ромка, — нельзя. Хоть у директора спросите…

— Директора нет, — отрезал Канатов, — а на площадке я хозяин. Ты подсобник? Подсобник. Тебе за что деньги платят? Садись сейчас же в автобус… Не в службу, а в дружбу, — повторил уже мягче. — Сейчас перерыв людям дадим. Должны они перекусить?

Ромка развел руками. А что такого? Съездить на минутку. Только туда и сейчас же обратно.

— Вот и умница, вот и подсобник, — администратор вел мальчика к готовому в путь автобусу. — Найдешь там в буфете Клаву Огородникову и скажешь, что от меня. Она знает, мы уже заплатили.

Шофер торопливо переключил скорости и захлопнул дверцу.

— Не в службу, а в дружбу! — прокричал вдогонку Лев Петрович.

Автобус проскочил центр поселка, свернул в одну из боковых улочек и остановился около одноэтажного старого здания с еще сохранившимися лепными колоннами. Из открытых настежь окон рвалась на улицу музыка, шаркали ноги и громко, весело переговаривались голоса.

Ромка вошел в зал. Все столики были заняты. Несмотря на открытые окна и два мощных вентилятора, сизый табачный дым стелился под лепным потолком, и массивные люстры как бы плыли сквозь легкий туман. Люди пили, ели, смеялись и слушали. Играл небольшой оркестр, а немолодая, но довольно симпатичная певица шептала в микрофон:

Ромка прошел через весь зал к буфету.

— Мне нужна Огородникова, — сказал он.

— Клава! Клава! — закричала в глубь помещения полная, раскрасневшаяся буфетчица. — Огородникова!

И сейчас же из-за занавески появилась чернявая шустрая женщина в фартуке, с засученными рукавами.

— А? Что? — спросила почему-то испуганно.

— Я за кефиром, — сказал Ромка, — Лев Петрович послал.

— Ах да! Ты из кино? — всполошилась Клава. — Ты выходи сейчас и иди во двор, там у служебного входа жди, я вынесу.

И она исчезла за занавеской.

Ромка пожал плечами, мол, ему все равно, где получать, лишь бы кефир был, и пошел к выходу.

Но тут у самой двери столкнулся он с парнем, который, очевидно, специально дожидался его…

— Ага, — сказал парень с пьяной улыбкой, — старый знакомый… Помните, сэр, мы с вами где-то встречались?

Ромка усмехнулся — разве он мог забыть этого «ковбоя»?

А почему он один? Где же дружки? Ромка скосил глаза вправо и увидел приятелей ушастого за столиком, прямо возле окна, в углу.

Дружки манили его к себе.

— Да, да, — сказал и ушастый, церемонно кланяясь, — прошу не отказать…

Он схватил Ромку за руку и потащил к своим дружкам.

— Где же ты пропадал, га? Мы тебя ищем, ищем…

Ромка невольно сделал несколько шагов вместе с ним и вдруг остановился, замер в растерянности. Вместе с дружками ушастого сидел за тем столиком очень уж знакомый мужчина. Мужчина поднял глаза, их взгляды встретились. И Ромка понял, кто это. Он похолодел. Это же был лохматый, тот самый человек, который оставил вещи на пляже. Ромка сделал шаг назад.

— Ну, иди, иди, — потянул его прыщеватый, — поговорим по душам, обмоем встречу.

Сидящий за столиком со все возрастающим интересом вглядывался в мальчика.

Ромка грубо вырвал руку, сказал что-то вроде «отстань», «уберись» и, повернувшись, торопливо пошел к выходу. Прыщеватый упрямо потащился за ним, но его оттянул назад один из дружков, поднявшийся из-за стола…

Ромка остановился у подъезда. Вот это налетел! Напоролся! Узнал его лохматый или нет? А может, он ошибся? Может, спутал что? Не наделать бы другой беды — скажут, не зря хотели тебя отослать из поселка.

Пригнувшись, он перебежал под окнами до угла и остановился под последним, крайним. Подпрыгнул, ухватился руками за подоконник, подтянулся и нос к носу, через тонкую проволочную сетку от мух, столкнулся с тем самым человеком, которого хотел проверить. Очевидно, и тот тоже решил проверить. Так они смотрели друг на друга, может, секунду, а может, и десять. И оба сразу резко отпрянули от сетки — мужчина к столу, а Ромка — свалившись в кустарник газона.

— Парень, где ты? — донесся со двора пронзительный голос Клавы Огородниковой. — Куда ты пропал?

Он живо прошмыгнул под окнами, перескочил деревянную изгородь двора ресторана и прямо налетел на разгневанную буфетчицу.

— Где тебя носит? — кричала та. — Ведь сказала: иди во двор, я следом… Так сколько мне ждать тебя? Или ты думаешь…

— А где кефир? — перебил он ее.

— Вон, бери, — кивнула она на деревянный ящик с бутылками, — да не пропадай, когда тебя ждут… Посылают тут всяких…

Обратно он вышел через ворота, сгибаясь под тяжестью ящика. Шутка сказать, двадцать полных бутылок — десять литров, да сами бутылки, да сам ящик. И нести ведь неудобно.

У ресторана уже стоял автобус, и шофер помог внести ящик внутрь. Устроив кефир поудобнее, Ромка кинулся к заднему стеклу.

В освещенном квадрате последнего крайнего окна увидел он человека, который, облокотившись на подоконник, задумчиво смотрел на улицу. Рядом за столиком оживленно переговаривались трое дружков. Ромка смотрел на мужчину и соображал, что ему сейчас следует делать. Не мчаться же на заставу. А автобус пойдет совсем в другую сторону.

И потом предупредили же его крепко-накрепко, чтобы не делал никаких поспешных выводов.

Как назло, автобус долго разворачивался прямо перед окнами ресторана. Незнакомец, попыхивая сигаретой, смотрел на улицу.

Ромка уселся на сиденье и усилием воли заставил себя не смотреть больше на окно. Как учил Суходоля, в такие моменты надо лишь провентилировать легкие — пять-шесть глубоких вдохов и выдохов.

Он сидел, смотрел прямо перед собой и усиленно «вентилировал» легкие.

Когда автобус вырвался, наконец, из узких улочек поселка и, весело гремя бутылками, помчался по асфальтированной дороге к месту съемки, Ромка уже знал, что надо делать.

На одном из поворотов Марченко попросил шофера остановиться.

— Что случилось? — притормаживая, спросил тот.

— Надо мне.

— Надо так надо, — удивился шофер, — только я, дружок, ждать не стану.

— Хорошо, — согласился Ромка, — не ждите.

Автобус, мигнув красными огоньками, исчез за очередным поворотом, и сразу обступили, навалились на Ромку темнота и тишина. Но он хорошо знал это место и совсем не боялся тишины.

Прошел по дороге чуть назад, остановился около известного ему да и почти всем мальчишкам отряда телеграфного столба. Пошарил внизу, возле самого основания, и открыл щиток. А под тем щитком нащупала рука телефонную трубку.

— Дежурный по заставе слушает, — послышался далекий голос.

— Это я, я, — заговорил тихо Ромка, — это Марченко, мне нужен капитан Никифоров.

Дежурный переспросил и лишь после повторной Ромкиной просьбы сказал:

— Хорошо, жди.

Через несколько томительных минут в трубке послышался тяжеловатый, грубый голос старшины заставы.

— Что случилось, Марченко? Капитана нет, он отдыхает. Мне можешь сказать?

— Могу, — согласился Ромка и продолжал все так же тихо, почти шепотом, словно кто мог подслушать его в этом гористом безлюдном месте: — Тарас Порфирьевич, я видел того лохматого, с волосатыми ногами, кто оставил вещи. Он был сейчас в ресторане, в углу, у последнего окна.

— Спасибо, — сказал старшина, — я сейчас же доложу капитану. Только как же ты оказался в поселке? Ты же должен быть на съемках?

— Так уж получилось… а я на съемках, вот сейчас иду туда…

— Откуда ты говоришь?

— Это столб двести одиннадцать, — сказал Ромка, — по дороге на Веселое.

— Понятно, — отозвался старшина, — еще раз спасибо, и дуй, снимайся. Я отключаюсь.

Ромка смотал провод, отключил вилку и запрятал трубку.

Но под ложечкой все-таки тоскливо заныло: как его так угораздило! Ведь, может, он сорвал сейчас всю операцию! Может, сейчас этот лохматый мчится без оглядки из Прибрежного. А что? Взял на площади такси и улепетывает, поминая его, Ромку, добрым словом. Ну конечно, он же сам предупредил его, когда полез в окно. Ведь приказано было: не узнавать. Прошел бы мимо — и все. Занялся бы кефиром — и спасибо тебе, товарищ Марченко! Помогли, товарищ Марченко. А сейчас?

Он шел пешком по темной дороге и ругал себя.

Если по прямой, то до съемочной площадки можно было бы дойти за каких-нибудь минут пятнадцать-двадцать. Но прямого пути в горах нет — дорога петляет и крутится по склонам. И он знал, что пройдет оставшийся путь минут за сорок пять, а то и за все пятьдесят. Он даже радовался этому — не хотелось сейчас ни света, ни шума, ни друзей, ни знакомых. Вот так лучше — идти одному по еле угадываемой дороге, слышать только стук собственного сердца да скользящие под ногами, отлетающие назад камушки.

Он прошел уже четыре поворота и спускался дорогой к очередному крутому подъему, как впереди, навстречу, сверкнули фары, прорезали темноту два широких луча и сейчас же погасли, скрылись за каким-то изломом дороги.

Потом уже совсем близко свет четко отделил силуэт скалы, и из-за поворота прямо на Ромку, ослепив фарами, вылетела, дребезжа кузовом, какая-то машина.

Он прижался к камням, пропуская ее, но машина остановилась, и фары потухли. Это оказался знакомый киношный автобус.

Шофер высунулся из кабины.

— Чего стал, садись. За тобой и еду. — И, приоткрыв дверцу, продолжал: — Важная ты, друг, птица. Влетело мне за тебя от директора. Нельзя, говорит, его одного оставлять. Немедленно, говорит, поезжай.

Автобус, спущенный с тормозов, мягко покатился вниз, потом вздрогнул, взревел мотором и на крошечной площадке стал осторожно разворачиваться. Наконец развернулся и снова лихо, снова дребезжа помчался на съемочную площадку.

— Рессора правая села, — сказал раздраженно шофер, — надо стать на ремонт, а когда станешь — каждый день нужен.

На площадке горели прожектора, гудел мощный вентилятор «ветродуй» — так называли его киношники. А рядом пиротехник дядя Паша держал небольшую фанерку, с которой потоки воздуха срывали куски белого дыма, застилали площадку рваными полосами тумана.

— Стоп! — прокричал раздраженно Егор Андреевич, — Так не годится! Дядя Паша, придумывайте что-то другое!

Дядя Паша, озабоченный и злой, побежал к автобусу за новыми банками дыма. И тут-то увидел Ромку.

— Где ты носишься? — обрадовался он. — Бери банки, держи шест и дуй за мной.

Это уже было дело. Ромка поспешно схватил две банки дыма, двухметровый шест с гвоздем на конце и побежал за пиротехником.

— Туман им подавай, — ворчал на ходу дядя Паша, — а как я один туманом такую площадь покрою… Да еще общий план, да ночью, навыдумывают всякое…

Но Ромка знал, что ворчит дядя Паша только для вида, а сам рад-радешенек, что такое придумали, — любил свое искусство показывать. Сам, наверное, и предложил да еще сказал: «Вы только объясните, что надо, а как, это уж я сам додумаю».

— Значит, ты сидишь тут, — сунул пиротехник Ромке в руки спецспички и терку. — Как крикну «слева» — ты и зажигай. Ясно?

— Ясно.

— Только ты не стой на месте, не стой, а ходи, следи, как ветер меняется. Понял?

— Не впервой, дядя Паша.

— Мало что не впервой. А объяснить я тебе задачу обязан. Нам надо весь тот участок дымом, закрыть. Сам-то я у ветродуя буду, а справа Толика попросил. Слева ты, значит. Уяснил задачу?

— Уяснил.

— Жди команды.

Сказал дядя Паша и, подхватив оставшиеся коробки, скрылся в темноте. Теперь темнота особенно ощутима после яркого света на площадке. Приборы там только что потушили, и площадка угадывается лишь по маленькой далекой дежурной лампочке да по монотонному далекому гулу работающего движка.

Ромка торопливо насадил одну из банок на шест, воткнул в отверстие банки кусок пиротехнической спички и стел ждать.

Ждать пришлось недолго. Видно, дядя Паша уже появился на площадке и сказал коротко: «Кого ждем?»

Загрохотал сначала дизель «лихтвагена», вспыхнули и замигали «диги», потом включился в дело ветродуй — зачихал, застучал и взревел, словно собираясь взлететь. «Диги» перестали мигать и налились ослепительно белым, ну просто дневным светом.

На площадке забегали, засуетились, закричали.

Ромка наклонился над банкой с теркой в правой руке — он знал, сейчас будет ему команда.

— Дым! Дым! — закричали сразу несколько голосов с площадки.

— Слева! Марченко, давай! — перекрикивая шум работающих машин, прокричал откуда-то справа дядя Паша.

Ромка чиркнул по выставленной в банке спичке раз, другой, спичка, став на мгновение красной, обуглилась и, шипя, сокращаясь, понесла огонь туда, внутрь банки, в спецсмесь.

— Ромка, — снова донесся крик пиротехника, — давай же, давай!

— Даю! — заорал он, на всякий случай отодвигаясь от банки и поднимая шест.

Вот, наконец, из дырочек появились тоненькие струйки белого дыма, еще маломощные, худосочные. Но они с каждым мгновением становились все мощнее, все насыщеннее, и вдруг, яростно шипя, повалил дым, да с такой могучей силой, что Ромка поспешно отстранил банку в другую сторону, чтобы не задохнуться.

— Отходи! Отходи! — услышал вдруг, как кричали там, на площадке.

Он не сразу понял, что относилось это к нему, ведь вроде ветер нес дым правильно.

— Ну, кто там слева? — кричали в мегафон. — Отходи! Отходи! Нас всех обкурил!

Он схватился за голову — дым-то шел на площадку, но только не в кадр, а прямо на тех, кто стоял у камеры.

Опомнившись, он подхватил шест с банкой, помчался вправо, но ветер снова сыграл с ним злую шутку. Он вдруг рванул прямо на него, и Ромка закашлялся, оказавшись и самом дыму. Еле вывернувшись из молочной пелены и все еще откашливаясь, Ромка побежал теперь уже влево.

— Дядя Паша! — кричали в мегафон на площадке. — Кто там у вас слева? Где же дым? У нас свет горит!

Наткнувшись на неожиданно возникшее на пути дерево, Ромка остановился. Наверное, надо еще чуть оттащить банку вправо. Он так и сделал. Дым пошел на площадку.

Рядом из темноты, как в сказке, возникла фигура дяди Паши.

— Молодец, — сказал он, тяжело дыша, — нашел все-таки точку. Ты на то, что орут, не обращай внимания. В кино наша профессия самая ругательная. Все нас ругают… Всем кажется, что это ерунда, чепуха и каждый может с этим управиться. Ты так и держи, — сказал, поправляя шест, — и отходи, если что… Только не суетись, не паникуй — ничего там не случится… Главное, чтобы до площадки доходил дым ровненький, одной плотности… Ну, я побежал, — сказал торопливо, — я там на первом плане отделкой занимаюсь, ювелирной работой.

И он исчез так же, как появился.

— Внимание! — донеслось с площадки. — Съемка! Ребята, приготовились! Мотор!

И там, метрах в сорока от него, по ночной дороге шли через его туман, торопились к дому рыбака Марко и Люда. Шли Володя и Оксана. Интересно, знает она сейчас, чем он занимается?

— Стоп! — закричали на площадке. — С ходу еще дубль! Все было хорошо! Дядя Паша, как, дыма хватит?

— Перезаряжай! — завопил зычный голос дяди Паши.

Ромка опустил шест, сбил банку.

А где же вторая? Ну да, он оставил ее там, где зажигал первую, но где? Пойди найди в такой темноте, да и сколько он уже накрутил петель, бегая с дымом!

Он оставил шест и помчался сломя голову к площадке. Там нашел около грузовой дядю Пашу, выпросил еще две банки и, подхватив дымы, бросился к своему месту. Но неожиданно столкнулся возле «тонвагена» с Оксаной.

— Ой, Ромка, — сказала она обрадованно, — где это ты пропадаешь?

Он не ответил, просто молча уставился на нее.

— Ты что? — спросила она растерянно и вдруг догадалась, увидев банки: — Помогаешь дяде Паше? Ромка, ты молодец. Ты просто очень хороший человек.

— Почему? — растерянно спросил он. — Почему хороший?

— Ты все можешь, — ответила она, — все-все!

— Оксаночка, — подбежала к девочке Людмила Васильевна, — куда ты делась? Егор Андреевич ругается.

Они кивнули друг другу весело, понимающе и разбежались в разные стороны. Она — на площадку, он — далеко в сторону от площадки.

Потом был второй дубль.

Потом третий.

Потом неоконченный четвертый из-за того, что дым вдруг клубом повалил прямо в камеру. Ромка был здесь ни при чем, просто ветер изменил направление. Но на площадке опять закричали, опять потребовали от дяди Паши: «Будет, наконец, нормальный туман или не будет?»

Прибежал к Ромке и дядя Паша, только ругаться не стал, а сказал торопливо:

— Ты молодец, Марченко, ты умница. Из тебя настоящий пиротехник выйдет… Только ты не увлекайся, ты больше за ветром смотри, чувствуй его, понимаешь? Носом, ухом, глазами, чем хочешь, а чувствуй и сразу банкой поправку делай… Договорились? — спросил весело и тут же убежал.

Потом были еще пятый и шестой дубли. Наконец прозвучала далекая команда:

— Стоп! Снято!

И появившийся дядя Паша, потный, чумазый, усталый, но все равно веселый и довольный, сказал:

— Все в порядке. Молодчина. Давай отдыхай. Теперь пойдет легче — общий план сняли. Сейчас крупные будут снимать.

Один за другим гасли «диги».

— А, Марченко, — протянул оператор, когда усталый Ромка появился возле камеры, — так это ты мне все время кадр портил?…

— Я не портил, — обиделся Ромка.

— Оправдываешься, — улыбнулся оператор. — Ты привыкай, привыкай, пригодится.

Ромка уселся на ящиках с дымами и устало откинул голову. Подошла Оксана, протянула термос и кружку.

— Выпей.

Он с жадностью выпил.

— Еще?

— Нет, — мотнул головой.

— Устал?

Он не ответил, спросил сам:

— А ты?

— Ох, как устала!

— И я тоже, — признался он.

— Пошли в автобус. Там удобней.

Автобус, пустой, темный, стоял в стороне от всех машин и казался совсем заброшенным. Водитель спал, склонившись на баранку.

Осторожно, боясь потревожить его, Ромка медленно приоткрыл дверцу.

— Лезь первой, — сказал шепотом.

Но тут налетела на них Людмила Васильевна.

— Оксана! Что у тебя за привычка исчезать? Знаешь же, крупные планы остались. Идем, идем.

Оксана устало улыбнулась Ромке.

— Вот оно, кино. — И протянула термос с кружкой. — Там сумка на первом сиденье, положи.

Они ушли к одинокой дежурной лампочке, где настраивали камеру на крупный план, а он положил, как она просила, все в сумку и уселся рядом. Откинул голову, вытянул вперед ноги — очень хорошо! Только сейчас почувствовал, как устал. А она? Она же тоже устала… и вот пошла. Пошла, потому что так надо, потому что у нее работа.

«Нет, — вскочил он, — пойду и я, постою хоть рядом, пусть видит: я тоже не отдыхаю».

Но тут вспыхнул за поворотом свет, и через минуту появился на площадке пограничный «газик».

«Это за мной!» — вздохнул Ромка. И не ошибся. Вылезший из машины лейтенант Суходоля осмотрелся и направился к месту, где больше всего суетились люди.

— Дядя Валя! — выскочил из автобуса Ромка. — Здесь я.

Суходоля обернулся, увидел Ромку, торопливо пошел ему навстречу.

— Поехали, — сказал сурово.

Он забежал в автобус и при отраженном свете зажегшихся невдалеке «дигов» что-то быстро написал прямо на обложке ее сценария. Положил сценарий на сумку и выскочил.

«Газик» укатил.

Когда был отснят крупный план, Егор Андреевич отпустил девочку передохнуть. Погасли приборы, замолкли машины, и в наступившей тишине можно было услышать далекий шум прибоя. Там, внизу, билось море.

Усталая Оксана забралась в автобус и удивилась — Ромки на месте не было. Только почему-то сценарий был вытащен из сумки и лежал сверху. Она поднесла его к глазам и еле-еле увидела то, что написал он на ходу: «Обязательно дождусь дома». Подписи не было.

— Где Марченко? — Это искал мальчика дядя Паша.

Она высунулась в окно.

— А Ромка уехал.

— Как уехал? Куда уехал? — возмутился дядя Паша.

А оказавшаяся рядом Людмила Васильевна спросила с подозрением:

— Откуда ты знаешь? Ты видела?

— Нет, я не видела, — сказала девочка, — а все равно знаю, — загадочно улыбнулась она.

В это время Ромка сидел на заставе и подробно рассказывал чекистам о случившемся в ресторане.

— Я так и подумал, — сказал Василий Иванович, — однако, спасибо тебе, преподнес, можно сказать, сюрпризец… Ведь мы уже вели за ним наблюдение…

Ромка молчал, уткнувшись взглядом в пол.

— А кто эти парни, что были с ним? — спросил Алексеев. — Ты их знаешь?

Пришлось рассказать про столкновение в столовой…

— Самое обычное сырье для таких вот незнакомцев, — сказал в задумчивости Василий Иванович, — придется ими детально заняться. Ясно одно, что они ему понадобились. Зачем только? С какой целью? Ты вот что, — повернулся он к Ромке, — ты теперь с ними не задирайся… Учел? Как бы ни случилось, где бы ни столкнулись — уходи в сторону, не ввязывайся…

— Учел, — снова наклонил он голову.

— И еще раз, категорически: ни шагу со съемочной площадки.

— Все, — сказал мальчик торопливо. — Последний раз. Теперь мне некогда будет. С завтрашнего дня в Голубой бухте будем работать. Подводные съемки. День подготовки, и послезавтра съемка! Я же дублирую!

— Ну вот и дублируй, — согласился Василий Иванович, — а нам не мешай. И сейчас только домой. Учел? Ни к друзьям, ни к приятелям… Хотя стой-ка, — остановил он Ромку уже у дверей. — Товарищ капитан, отправьте его на своей машине.

— Нет ее сейчас, — отозвался Никифоров, — повезли менять наряды… пусть подождет минут двадцать…

— Да нет, — приоткрыл Ромка дверь, — мне никак нельзя ждать, я так добегу… Честное комсомольское, прямо домой!..

Потом очень пожалеет Василий Иванович, что не настоял на своем, а сейчас посмотрел на паренька, нетерпеливо мнущегося у двери, махнул рукой.

— Валяй! Только помни!

— Учел! — весело крикнул Ромка и исчез за дверью.

Он спешил домой. Он боялся, что за это время съемки закончились и он не успеет встретить Оксану у калитки.

Торопливо пробежав по Октябрьской улице, мальчик свернул на Зеленую. До дома оставалось совсем немного. Вот уже двенадцатый дом прошел, шестнадцатый…

И тут от забора метнулась ему навстречу тень. Он невольно отпрянул. Перед ним стоял тот, ушастый и прыщеватый.

Ромка быстро оглянулся — где же дружки?

Дружки были на месте, они подходили со спины.

— Наконец-то, — сказал ушастый, — а то мы уже хотели уходить…

— Что надо?

Они сдвинулись вокруг, стали рядом. Резко пахнуло спиртным — ребята были пьяны.

— Идем с нами, — хрипло сказал ушастый.

«Ты с ними не задирайся», — приказывал полковник.

— Ну? — пьяно надвинулся второй, мордастый. — Уже испугался?

— Куда идти? — спросил Ромка настороженно.

— Куда надо, — ушастый показал вдоль Зеленой.

Ромка согласился.

— Только ненадолго.

— Ненадолго, ненадолго, — согласился мордастый.

Ромка решительно пошел вперед, куда показывал ушастый. Дружки пошли следом. Через несколько шагов третий сказал с пьяной разочарованностью:

— Разве мы бить его не будем?

— Молчи, — одернул его ушастый.

— Я молчу, — покорно согласился тот, — а что сказал лохматый?

Ромка вздрогнул. Вот, значит, как? Это их лохматый послал. Да, задали они ему задачу. А ведь все так просто было вначале: дошел до автобазы, шмыгнул в знакомом ему месте через забор — и пока, пижоны, счастливо оставаться, «ковбои»! Не мог же он поступить иначе, нельзя было ему задираться с ними, предупреждал ведь полковник.

А тут лохматый! Может, как раз к нему и ведут его дружки.

Ромка даже обрадовался этой мысли. Очень хорошо. Они встретятся, и лохматый успокоится, перестанет нервничать. Раз Марченко что-то испортил, Марченко и поможет исправить. «Очень хорошо, — думал Ромка, — что они дождались».

Они вышли за последние дома Зеленой, где в полной тишине и темноте угадывались недостроенные здания, пустые, огороженные для строительства участки. Прибрежное разрасталось, и Зеленая была одной из оживленных строительных площадок.

Ромка остановился. Дальше идти не хотелось, и он повернулся, чтобы спросить, но сказать ему не дали. Они набросились на него сразу втроем, упали и долго упорно возились в жесткой, колючей траве.

Их было трое, а он один. И они, конечно, взяли верх. Он лежал, уткнувшись в землю лицом, ушастый сидел на ногах, мордастый держал скрученные сзади руки, а третий вытащил из кармана веревку.

— Да скорее ты… возишься, — ругался мордастый.

Наконец веревку распутали и стали связывать руки. Ромка и не сопротивлялся — решил выжидать.

Мордастый связал руки, но оборвать веревку не сумел.

— Нож не взяли, — выругался он. — Что делать? А, черт с ней…

И оставшейся веревкой он стал скручивать Ромку, переворачивая со спины на грудь и обратно. Обмотав так несколько раз и завязав на щиколотке узел, мордастый хрипло сказал:

— Все! Теперь не вырвется.

Они тащили его долго, спотыкаясь и падая. Тащили, клали на землю, чтобы передохнуть, потом снова тащили. Видно, что они знали, куда нести, шли безошибочно, не выбирая дороги и не сомневаясь.

Тащили и ругались между собой.

— И зачем нужно было, — хныкал третий, — теперь нам, знаете, что пришить могут?…

— Ничего, не бойсь! День полежит — кто узнает?

— А узнают?

— У, нытик! — замахнулся ушастый. — И чего ты с нами, Левка, увязался?

— Еще не поздно, Гоша, — сказал мордастый, — мы и его свяжем с этим, пусть полежат рядышком…

— Ребята, — захныкал Лева, — я же так, смехом… я с вами… Куда мне без вас?

— Заткнись! — оборвал его мордастый.

Они пошли молча. Несколько минут Ромка слышал лишь тяжелое дыхание, пыхтение да негромкую ругань.

Наконец остановились. Ромка никак не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, увидеть место. Вот его снова подняли, протащили через калитку и понесли к недостроенному дому. Втащили в проем двери, пронесли через комнату, впихнули еще в одни двери и, наконец, бросили на обломки кирпича и ракушечника.

— Приехали! — сказал ушастый. — Давайте, старики, покурим.

Молча, торопливо затягиваясь, покурили. Потом ушастый сказал, наклонясь над Ромкой:

— Вот что, рыбалка, запомни. Пожалели мы тебя… может, и зря, но пожалели.

— А лохматый велел кончить! — почему-то визгливо вскрикнул Лева.

— Сволочи, — заворочался Ромка, — подонки, пижоны. Ну, кончайте, кончайте!

— Заткнись, — пнул ногой мордастый.

— Дурачок, — спокойно продолжал ушастый, — ты думаешь, мы под ним ходим? Да? Что пили с ним, значит, нанялись? Да плевал я на лохматого, плевал. Понял? И Игорь плевал, это только вон у Левы коленки трясутся.

Лева обиделся, надул губы и заныл:

— Что коленки, что коленки? Вечно ты, Гошка…

— Заткнись, — потребовал Игорь.

А Гошка так же невозмутимо, нравоучительно продолжал:

— Ты полежи тут… Только не вздумай удрать — себя подведешь… И нас подведешь… Я слово дал. А мое слово, знаешь, какое твердое… И учти — мы тебя пожалели… Так что лежи и не пикай. Мы тебя завтра днем навестим, проведаем…

— Передачу принесем, — хихикнул Лева.

— Как днем? — удивился Игорь. — Лохматый велел к двенадцати на пляже быть, в бухту Тихую пойдем.

— Плевал я на него, — спокойно отозвался Гоша и повысил голос: — Плевал, понимаешь? Хочу — приду, хочу — нет, — и снова наклонился к Ромке. — Ты меня в столовке, знаешь, как обидел, да еще при девчонке… На всю жизнь… Я, знаешь, какой мстительный… Ты вот завтра здесь отдыхать будешь, а я ее в кино приглашу…

— На детский сеанс, — угодливо подхихикнул Лева.

— Думаешь, не пойдет? — спросил в упор.

— Уговорим, — заверил Игорь.

— А если сейчас прощение попросишь, — вдруг ушастый стал добрым, — только на коленях, так и быть, отпущу.

— А лохматый? — испугался Лева.

— Да плевал я на него, — взорвался Гоша, — слышал, плевал! Ты думаешь, он правду нам говорил? Выкуси! Врет — я же вижу… Только таких простачков и водить за нос… Что-то нужно от нас, вот и крутит, угощает…

— Ага, — трусливо согласился Лева, — что-то нужно. Адрес у меня взял, в блокнот записал, московский. Только, говорит, друзьям ни слова, писать, говорит, тебе буду…

— И долга, говорит, нету, — удивленно вставил Игорь. — Это, говорит, от чистого сердца…

— Ага, — обрадовался ушастый, — и вы учуяли? Я же говорю: задаром добрым не будешь.

Тут Ромка не выдержал, заворочался, напрягаясь, силясь растянуть веревку.

— Сволочи, — хрипло заговорил он. — Пижоны! Подонки продажные!

— Заткнись! — Мордастый ногой толкнул Ромку.

— Убью гада! — вскочил Лева и даже замахнулся. — Убью!

Гоша поднялся, сплюнул сигарету.

— Пошли! — сказал зло. — Он упрямый, я тоже… Пойдем, старики, топаем…

Съемки закончились в двенадцать ночи, и пока Оксану довезли до дома, было уже без четверти час.

Она удивилась, что Ромка не вышел навстречу. И еще больше удивилась темноте окон и тишине погруженного в сон дома. Только горела небольшая лампочка на веранде и тетя Сима читала за столом. Нет, она даже не читала, она спала, уткнувшись в раскрытую книгу.

Оксана шла к дому, и предчувствие какой-то беды охватило ее.

— Где Ромка? — спросила девочка у Жучки, неожиданно появившейся на ступеньках веранды.

Собака непонимающе смотрела на девочку и, повизгивая, прыгала, пытаясь лизнуть руки. Проснулась тетя Сима.

— Приехала наконец, — сказала удовлетворенно. — Сразу к умывальнику, грим смывать. Я теплую воду берегу.

— А где Ромка? — спросила настойчиво девочка. — Он разве не приходил?

— Откуда я знаю, — пожала плечами тетя, — спит, наверное, без задних ног…

«Спит? — она даже расстроилась. — А говорил, ждать будет».

Девочка на цыпочках прошла к двери его комнаты и прислушалась. Но все равно ничего не услышала и почему-то успокоилась.

«И пусть спит, — решила она, — он ведь устал».

— Ну где ты там? — шепотом позвала с веранды тетя. — Вода же остывает.

— Здесь я, здесь!

Она ужинала и все время одергивала тетю:

— Ну что вы так громко… спит же…

— Подумаешь, — отвечала тетя, — он спит. Все спят — и мать, и брат, и отец…

— Отец опять приехал?

— Опять.

— Так быстро? А Ромка тогда говорил, что на три недели…

— Не знаю, что говорил тебе твой Ромка, — сердито ответила тетя, — только ты ешь поскорей да на боковую… неужели еще не устала?

— Нет, — весело, беспечно отозвалась она, — ну, ни капельки. А правда, тетя, он у них хороший?

— Кто?

— Ну отец. Антон Силыч. И отчество мировецкое… Он знаете какой? — спросила и сама же ответила: — Как Ромка.

— Эх, — то ли вздохнула, то ли зевнула тетя. — Это Ромка такой, как отец…

Они ушли. И остался Ромка один на один с темнотой ночи. Ныли затекшие, вывернутые назад руки, саднило колено и очень болела разбитая губа.

Как же так получилось? Где, когда сделал он ошибку? Может, зря пошел с ними, зря не убежал? Капитан Никифоров сказал бы примерно так: «Вот опять вроде бы нелепость, случайное совпадение, а на деле ясно выраженная логика поведения, логика событий». В самом деле, думал Ромка, если бы он тогда не повздорил с «ковбоями» в столовой, они бы не подкарауливали его сегодня на Зеленой. И если бы тогда, на пляже, не обратили внимания на лохматого, если бы он сегодня в ресторане не встревожил его, не лежал бы он сейчас на острых обломках ракушечника таким беспомощным…

Вот тебе и случайность, вот тебе и совпадение.

«Нет, — сказал бы капитан Никифоров, — это логика действия и Ромки и этих „дружков“, это логика нашей борьбы».

Так думал, так рассуждал сам с собой Ромка Марченко. И постепенно, утомленный и борьбой, и навалившейся бедой, и непроходящей болью в голове, он заснул.

Заснул крепко, по-мальчишески, в очень неудобном положении.

А Оксане не спалось. Она беспокойно переворачивалась с боку на бок и все не могла заснуть. Что-то неуловимо-тревожное сжимало сердце, и приходилось дышать осторожно, словно ощупью. Сон не шел. А шли какие-то дикие мысли: будто торопился Ромка домой — и провалился в какую-то яму, а то и в колодец. И сидит там и молчит — звать на помощь стыдно. А то еще: напал на него по дороге кто-то. Кто — она так и не поняла. И опять он не кричал, не звал, опять было стыдно. А как же найти человека, если человек не зовет на помощь? И тогда ей почему-то показалось, что Ромка только что пришел. Осторожно шлепая босыми ногами, он прошел по веранде, тихо-тихо прикрыл за собой дверь, постоял немного у ее комнаты, послушал — спит ли — и ушел к себе.

Она поднялась, села на кровати и, придвинув ночник, зажгла его. Напротив спокойно спала тетя Сима, только чуть поморщилась от вспыхнувшего света и отвернулась к стене.

Оксана накинула халат и вышла в коридор. Нет, в комнате Ромки не было слышно ни звука.

В беспокойстве, почему-то охватившем ее, она вышла на веранду. Полная темень окружала дом, над поселком ни огонька, ни звука, только в стороне набережной мигал красный огонек маяка да изредка порывы ветра доносили с моря шум прибоя.

Оксане вдруг стало страшно. А если Ромки нет совсем дома? Если он и не приходил даже? Как это она могла поверить тете Симе? Как бы это узнать точнее? И она вспомнила. Окно его комнаты выходит в сад. «Что же, — подзадорила сама себя, — сходи посмотри… И посмотрю», — решила твердо.

Она осторожно прошла а свою комнату, достала из ящика стола карманный фонарик, проверила: горит ли? Фонарик горел.

Чуть скрипнув дверью, Оксана снова вышла на веранду. Постояла в нерешительности целую минуту и подтолкнула себя: не для забавы же, не для смеха!

Она спустилась в сад и остановилась под раскрытым окном.

Подтянуться было для нее делом пустяковым. Ухватилась за подоконник и почти влезла на него. Вытянула вперед руку с фонариком. Свет скользнул по стене, перешел влево: на кровати раскидался во сне Васька. Простыня, которой он укрывался, была на полу, подушка съехала в сторону, а сам он спал почти поперек кровати.

Оксана перевела луч фонарика вправо, и зайчик заплясал на другой кровати: аккуратно уложенное покрывало, взбитая еще с утра подушка.

Оксана охнула и свалилась вниз. Так она и знала, так она и чувствовала! Она бросилась сломя голову на веранду и застучала в дверь, где спали Ромкины родители.

Ромка проснулся от холода, хотел подняться и почему-то не мог. Он сначала не понял почему, попытался освободить затекшие руки и вдруг сразу все вспомнил. Вспомнил и огляделся.

Он лежал в просторной комнате с голыми проемами окон и дверей, с еще недоделанным полом и совсем без потолка. Прямо над ним через стропила балок виднелось небо — светлое, просто белесое. Вытянутые к невидимому горизонту легкие перистые облака горели багрянцем. «Значит, — подумал он, — солнце еще не взошло, значит, время около пяти. Что же, пора действовать».

Для начала он решил сесть. Попытался, но не получилось, как куль валился обратно. Тогда он решил облокотиться на стенку. Но для этого надо было доползти до стены. А самая ближайшая кирпичная кладка от него — полтора метра. Полтора метра! Это всего два шага, это один прыжок, если ты жив, здоров, если не связан по рукам и ногам! А если связан? А тут еще пол не пол, весь в кусках ракушечника, кирпича, досок и прочего строительного мусора. Тогда Ромка решил перекатываться: со спины на грудь, с груди на спину и так далее… Попробовал. Немного больно — режет руки и колет ноги, но все-таки двигаться можно. Он перекатился и остановился у стены. Немного передохнул и стал устраиваться, чтобы сесть. Тоже не легкое занятие, но все-таки возможное. Он ободрал рубашку, поцарапал руки и несколько раз больно ударился затылком, но все-таки сел, прислонясь к стене. Это уже была победа — значит, и в таком состоянии можно сопротивляться, можно бороться, можно действовать.

Теперь надо думать о втором этапе — как освободиться от веревки. Он скосил глаза вниз — веревка была прямо перед ним, прямо рядышком, тонкая, витая, бельевая… Какая это веревка? Шнурок, шнурочек… Только как освободиться от него?

Он вспомнил: где-то видел, а может, и читал, что можно там, где руки за спиной, веревку перетереть. Но для этого прежде всего надо освободиться от веревки, которая стягивала его всего, которой он был обмотан и скручен.

«Что же, — решил он, — остаются зубы». Он наклонился, пытаясь зубами схватить веревку на груди. Было очень неудобно и, конечно, больно. Натянулась шея, мешал подбородок, а веревка была так близко. После минуты отчаянной попытки откинул голову назад, отдышался, передохнул и снова потянулся зубами к веревке.

Это, конечно, было почти безнадежное дело. Но если знаешь, что другого пути нет, что другого выхода не дано, то и безнадежное дело может показаться выходом. Он кое-как дотянулся, схватил зубами шнурок. Очень хотелось распрямиться — казалось, что позвоночник вот-вот треснет, но распрямиться — значит отпустить шнурок. Нет, этого он не сделает, он вытерпит. В таком скрюченном состоянии он немного передохнул и стал тереть зубами веревку.

Кажется, какая ерунда, пустяк — перегрызть бельевой шнурок. Наверное, ерунда, наверное, это просто, только ведь Ромка был совсем в неудобном, очень трудном для такого пустяка положении. Шнурок поминутно выскакивал, и до него надо было опять дотянуться, опять схватить на том же месте (попробуй найди это же место) и грызть, грызть…

Он не отчаивался, он знал, что время работает на него — все равно веревка должна лопнуть: ну, не через час, ну, не через два, так через пять! Все равно перетереть ее можно. Вот когда он сам удивился своему терпению. Выходит когда надо, и терпение появляется, и упорство, и выдержка. И думая так, веря в свои силы, он старательно жевал веревку.

Уже вспыхнула золотом самая верхняя балка — значит, солнце поднялось из-за горизонта. А это, в свою очередь, означало, что время у него еще есть. Все часы поселка (исправные, конечно) показывают сейчас примерно 5 часов и 15 минут, ну, может, 5.30.

А когда все стропила крыши засверкали на солнце, когда розовые облака вдруг посветлели и протянулись ослепительно белыми ребристыми полосами, веревка, наконец, лопнула. Лопнула и скатилась вниз.

Он счастливо улыбнулся и перевел дыхание — показалось вдруг, что если бы этот шнурок-шнурочек сейчас не поддался, он бы перестал его грызть и вообще затих бы, заплакал от беспомощности и бессилия.

Он пошевелился, подергался — лопнувшие концы веревки сползли вниз, к поясу. Это был, конечно, успех, но до полной свободы было еще далеко. Оставались все так же крепко скрученные руки и затянутые ноги. Однако, облокачиваясь спиной на стену, он с трудом встал на ноги, Сильно напрягся руками, плечами, всем корпусом, и веревка медленно, как бы сдаваясь, стала спадать. Покорными кольцами легла вокруг связанных ног.

Дальше уже Ромка знал, что делать. Он выпрыгнул из кольца веревок, чуть не упал и отпрыгнул еще дальше. Веревка потянулась за ним. Он все-таки упал, но даже обрадовался этому — ведь все равно надо было садиться. Уселся, протянул ноги вперед, на обломок ракушечника, и стал усиленно перетирать на нем веревку, связывающую лодыжки, Это было тоже нелегко, хотя куда легче, чем грызть веревку на груди. Правда, и здесь были свои трудности: ракушечник не выдержал такого отчаянного трения, сам рассыпался. Пришлось искать что-то более твердое. Нашел, Выпирал из бетонного пола кусок кирпича. Лежа на спине, он дергал ногами вперед-назад, вперед-назад. И веревка, конечно, лопнула.

— Ого! Ха-ха!

Он вскочил на ноги, весело притопнул левой, потом правой. Все в порядке: ноги хоть и затекли, хоть и устали, зато были свободны и действовали. Он даже несколько раз присел, потом попрыгал, испытывая огромное удовольствие оттого, что ходил, стоял, мог прыгать и даже бегать. Ему совсем стало весело.

— Эй, пижоны, — сказал он громко, — не могли связать как следует. Ну, где вы теперь? Передачу готовите?

Он даже чуть не забыл, что еще не совсем свободен, что руки еще связаны.

Он, конечно, мог сейчас же уйти из этого дома. Прямо так, со связанными руками. Первый, кто попался навстречу, помог бы ему. Но тогда пришлось бы рассказать все, что приключилось с ним. Ну, если не все, так половину или хотя бы придумать что-либо правдоподобное. Но рассказывать, тем более придумывать ему не хотелось. Ему хотелось одного — появиться потихоньку дома, сделать вид, что только что проснулся, и удрать на заставу. Только там он расскажет не все. Про то, что избили да связали, что ночь он провалялся в чужом недостроенном доме, Ромка рассказывать не собирался. Во-первых, не очень уж героическая история, а во-вторых, он же не послушался приказа, он же «связался» с ними. Мало, что он хотел «как лучше» — на границе надо поступать «как надо», а не «как хочется».

Так что идти в поселок со связанными руками он не захотел. Теперь-то, когда остался такой пустяк, как перетереть веревку за спиной, — рассчитывать на чью-нибудь помощь? А где вы раньше были, товарищи? Нет уж, он как-нибудь сам сумеет справиться.

Он огляделся и нашел самое лучшее место для предполагаемого поединка с веревкой. Косяк будущей двери — острый угол кирпичной кладки. Он уже пошел к косяку, да задержался, дернулся. А задержала его, дернула веревка, которая тащилась следом. Она, видите ли, застряла в щели…

— Вот еще! — выругался Ромка. — А если мне надо?

Если бы он знал, чем все кончится, он бы не возмущался. Но он не знал, поэтому еще раз сказал «вот черт!» и сильно дернулся вперед всем телом. И наконец-то Ромке повезло.

Узел не вылетел — нет, веревка не лопнула — нет, но, оказывается, руки там, за спиной, были завязаны каким-то простеньким бантиком. Ведь у мордастого не было ножа и он не мог отрезать веревку, чтобы завязать руки как следует.

Вот он и завязал шнурок бантиком, который сразу же и разошелся, когда рванул Ромка веревку, застрявшую с щели.

Веревка упала, и, все еще не веря себе, Ромка распрямил руки. Вот они, посмотрел он на них, целые, невредимые, только словно чужие, натекшие, тяжелые и с трудом слушаются.

Он стал трясти их, сжимать в кулаки, растирать. Он понимал, что спешить ему, собственно, некуда. И он не спешил.

И когда отошли руки, когда он вновь почувствовал себя готовым бежать, прыгать — словом, действовать, он вышел из дома.

Оказалось, что находился он на самом последнем строительном участке и даже не на Зеленой, а в стороне от нее, почти на краю поселка. Недостроенный дом стоял на холме, и участок, огороженный солидным, кирпичной кладки забором, спускался вниз к дороге. Так вот почему сначала вспыхнули на солнце только первые верхние стропила. Ну и нашли место «ковбои»! Надо же, куда затащили!

Поселок лежал внизу еще в тени от холмов, прикрывающих его с востока.

Но уже дымились кое-где трубы, перекликались петухи, и совсем неподалеку, на невидимой с той стороны холма автобазе, тарахтели, разогреваясь, моторы.

Все это говорило ему довольно точное время — шесть часов, ну, может, десять минут седьмого. Сейчас должен проснуться Васек, а мать уже встала… Интересно, что подумают о нем? Вот теперь уже надо было торопиться.

Он пошел к водопроводной колонке — хорошо хоть колонку поставили, можно помыться.

Смыл засохшую кровь с лица, ополоснул руки, а потом, сняв рубашку, с удовольствием подставил под кран шею и спину. Вот так приключение досталось ему. Скажи — не поверят. А он и не будет говорить, зачем? Главное — невредимый и веселый, что еще надо человеку!

Торопливо надевая на ходу рубашку, Ромка сбежал вниз, к дороге. И только сейчас понял, почему они были уверены, что никто не найдет его сегодня в этом доме: сегодня же было воскресенье, Конечно, кто придет на работу в воскресенье?

Послышалось урчание приближающейся машины. Ромка остановился, чтобы пропустить ее. Вынырнула из-за холма грузовая машина, притормозила.

— Парень, мы правильно едем? К дому отдыха «Шахтер»?

— Правильно, — махнул он, — за поворотом берите левее, только по набережной не проедете…

Машина рванулась вперед.

Рванулся следом за ней и Ромка, догнал, подпрыгнул и, ухватившись за борт, подтянулся.

— Вот так вот, — сказал сам себе, влезая в темный крытый кузов, заставленный ящиками, — они меня как раз до заставы подбросят.

Идти пешком, да еще тем более домой не хотелось. Уже нетерпение брало верх над терпением, несдержанность над выдержкой. Он даже смирился с тем, что придется рассказать подробно про все, что случилось. Пусть. Это не такая уж беда. Беда будет больше, если пограничники, если Василий Иванович не узнают о сегодняшней встрече на пляже бухты Тихой.

Это известие, конечно, порадовало Василия Ивановича. Особенно после бессонной ночи, которую он и его сотрудники провели сегодня. Ведь если бы лохматый после столкновения с Ромкой запаниковал, то и он и незнакомец неминуемо постарались бы улизнуть из поселка этой же ночью.

Вот почему были усилены подвижные наряды, перекрыты дороги, подняты по тревоге соседние заставы и всю ночь Василий Иванович, Алексеев и его оперативная группа провели на ногах.

Так что Василий Иванович остался очень доволен сообщением Ромки.

— Однако, спасибо, — сказал мальчику. — Мы, конечно, ждали этого со дня на день, а теперь имеем совершенно точный срок — сегодня, в двенадцать часов.

— А что будет в двенадцать?

— Однако, финал, — улыбнулся полковник, — конец, развязка.

В ленинскую комнату заставы, где шел этот разговор, вошел один из чекистов и, увидев Ромку, молчаливо замер у двери.

— Говорите, — разрешил Василий Иванович.

— Поднялись, встали, — коротко доложил сотрудник, — сейчас лохматый делает зарядку, а незнакомец у хозяйки на плите жарит яичницу.

— Однако, — восхищенно присвистнул полковник, — крепкие нервы у ребят, ничего не скажешь… Сегодня в двенадцать уходить… а они зарядку делают, яичницу готовят…

— И спали, — добавил Алексеев, — как космонавты перед стартом, зря мы только бодрствовали…

— Да, — вздохнул Василий Иванович, — выходит, что зря. Однако, сейчас уже спать никак нельзя… сейчас и нам надо быть хладнокровными. Как думаешь, Ромка?

— Точно, — быстро согласился тот.

Василий Иванович хитро улыбнулся.

— Однако, нервы у самого не выдержали. Связался все-таки с ними, а ведь предупреждали.

Ромка опустил голову. Что ему говорить? Как оправдаться? Не сказать же, что тогда бы они не узнали про встречу на пляже.

— И правильно, что связался, — вдруг поддержал мальчика Алексеев, — точно рассудил. Ведь все равно лохматый ждал от них результата — удалось ли им вывести тебя из игры.

— Он велел кончить.

— Ну, это они, конечно, присочинили, — усмехнулся Василий Иванович, — если бы лохматый пошел на это, он не стал бы привлекать лишних свидетелей. Просто узнал в разговоре, что ты им крепко насолил, вот и подзадорил их тебя проучить. Кстати, не пора ли тебе домой, — спросил неожиданно, — а? По-моему, давно пора. Тут уж тебя полночи ищут.

— Кто ищет? — испугался Ромка.

— Мать, отец, девочка одна, — хитро сощурил глаза полковник, — забыл только, как ее зовут…

— Оксана.

— Кажется, что Оксана, — согласился Василий Иванович. — Только ты нас не подводи. Мы им сказали, что так надо, что ты выполняешь наше задание… Понял? Однако, такой бы шум на весь поселок был! А так и спали они спокойно и, наверное, завтрак уже для тебя готов. Беги, Ромка, порадуй родителей, что жив-здоров, что все в порядке. Однако, и девочке этой привет передавай… Оксане. Она как будто ничего, а? Стоящий человек!

— Стоящий, — согласился Ромка.

«Стоящий» человек дожидался его у калитки. Сказала обрадованно «здравствуй» и молча проводила до веранды.

Мать и отец встретили сына спокойно, даже равнодушно, как будто ничего не случилось.

— Садись, — ворчливо придвинула стул мать, — остыло уже… носишься вечно…

Отец незаметно одернул ее.

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласилась мать, — садись, бродяга… Только, может, умоешься сначала?

Захватив полотенце, Ромка пошел к крану, и тут же рядом оказалась Оксана, держа в руках мыльницу.

— Спасибо, — сказал он.

— Пожалуйста, — тихо отозвалась она.

Мылся Ромка молча, сосредоточенно. Оксана стояла рядом и тоже молчала.

Не выдержал такой паузы он, сказал первое, что пришло на ум:

— Ты сегодня не снимаешься?

Она удивилась, пожала плечами, ответила вежливо:

— Сегодня же подводные съемки…

Ромка ахнул. Забыл! Даже не забыл — не до этого было! А ведь сегодня — первый день, день освоения объекта, подводные съемки. И Ромка Марченко нужен там в первую очередь.

Вытираясь на ходу, он рванулся к веранде.

— Автобус приезжал?

— Рано еще, — ответила девочка, поспешно идя следом, — тебя на двенадцать вызывают.

— На двенадцать? — остановился в растерянности.

— Ну да, — торопливо сказала она, — еще есть время…

— Какое время? — не понял он.

— Ну чтобы отдохнуть… выспаться… Ты же не спал ночью?

— Откуда знаешь? — насторожился мальчик.

— Догадываюсь.

В воскресный день на побережье особенно многолюдно. Заполнены все пляжи, все отмели, все бухты и бухточки, все мало-мальски пригодные для купанья места. Даже большие серые камни, далеко выходящие в море, становятся в такой день яркими, цветастыми и кажутся живыми — настолько тесно располагаются на них дорвавшиеся до ласковых волн и яркого солнца люди.

Не зря, видно, ждали незнакомец и лохматый именно воскресного дня.

Пляж бухты Тихой давно пользовался особой симпатией не только курортников — в воскресные дни он становился местом паломничества туристов, экскурсантов из самых различных, даже очень отдаленных курортов Крыма.

Одни ехали автобусами, оставляли машины наверху, на дороге, и спускались вниз, к морю, узкими, но хорошо протоптанными тропинками.

Другие добирались морем на катерах прогулочных и экскурсионных. Третьи шли пешком, взвалив на плечи невероятно громоздкие рюкзаки.

Всех тянуло одно — особая красота строгих и суровых скал, окружавших бухту, невероятно чистая и прозрачная вода и словно уложенное специально крупной белой галькой дно.

Прогулочный катер, застопорив винтом, мягко врезался в песок пляжа. Загорелый до невероятного, щупловатый матрос в плавках и шляпе ловко перебросил на берег трап, и пассажиры начали осторожно сходить на берег.

Наверняка никто из отдыхающих на пляже не обратил взимания на катер. Ну, прибыл, ну, привез пассажиров, так что? Сейчас отойдет и через полчаса появится снова с очередной партией курортников.

И только в группе молодых людей, расположившихся в тени огромного нависшего камня, прибытие катера вызвало оживление.

— Наконец-то! — обрадованно сказал один из них, тасуя карты. — Пожаловали.

Пожилой грузный мужчина, лежавший рядом и не принимавший участия в карточной игре, медленно привстал и обернулся, внимательно вглядываясь в пассажиров, сходивших с катера.

— Однако, — сказал удовлетворенно, — с прибытием!

Да, по узкому дощатому трапу спускались на берег незнакомец, лохматый и совсем ничего не подозревающие «ковбои» в полном составе: Гоша, Игорь, Лева.

Спустившись, они о чем-то переговорили, очевидно выбирая место, где расположиться. Наконец лохматый показал в сторону двух островерхих скал, и они, утопая в песке, послушно пошли в этом направлении.

Проводив их взглядом, Василий Иванович удовлетворенно крякнул и повернулся к молодому человеку, сидевшему возле большой спортивной сумки.

— Связь, Валя.

— Ясно, — сотрудник завозился в сумке.

— Эти-то зачем здесь? — удивился один из чекистов. — Тоже в море пойдут?

— Куда там. — Василий Иванович ответил озабоченно. — Ясно, что они нужны только как прикрытие. Кто-то ушел купаться, кто-то остался у вещей. Все правильно, все продумано…

— Есть связь, — протянул радист полковнику небольшой изящный микрофончик, — вас слушают.

— Внимание, — сказал в микрофон полковник. — Сообщите готовность. Как глиссер?

— Порядок, — отозвался далекий, приглушенный голос, — стоим за скалой.

— Вертолет?

— Ждем команды.

— Группа Суходоли?

— Находимся на месте. Контролируем дорогу.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Василий Иванович. — Всем ждать. Не отключаться.

Вернув микрофон, полковник оглянулся в сторону ушедших «подшефных». Но не увидел их, затерялись где-то они среди многоголосой возбужденной пляжной толпы.

— Однако, интересно, — сказал Василий Иванович сотрудникам, — интересно, как они там устроились?

Через несколько минут к группе подошел длинноногий молодой парень, мокрый, посиневший от чрезмерного купания. Бросился на горячий песок, с удовольствием развалился, блаженно раскинув руки.

— Расположились под скалой, как раз напротив места, где лежат акваланги, — сообщил он как бы между прочим, — разделись, перекусывают, пока никуда не торопятся.

— Однако, и мы не спешим, — согласился полковник, — поспешишь — людей насмешишь.

Остановился рядом человек в плавках и темных очках. Очки снял и оказался Алексеевым.

— Загораете? — спросил, присаживаясь рядом. — Теперь понятно, почему вы не хотели его там, в Москве, брать — на море тянуло. Попляжиться, покупаться…

— Однако, верно, — усмехнулся Василий Иванович, — жаль только, что сегодня все кончится.

— Не говорите гоп, — предостерег майор.

— Это конечно, тьфу, тьфу, — весело сплюнул Василий Иванович через левое плечо, — однако, все равно до бархатного сезона не дотянем, — и неожиданно спросил: — Как у вас?

— Порядок. Пловцы на месте. Рвутся в море.

— Ой, не торопитесь, майор, ой, не спешите…

В это время подсел еще один сотрудник, сказал торопливо:

— Пошли в море.

— Однако, — Василий Иванович резко поднялся, — приготовились, товарищи, начинается. — И повернулся к Алексееву. — Сразу же подтяните часть людей к одежде. Ясно? И пусть там ждут, на месте.

— Ясно.

Алексеев чуть суетливо натянул очки, поправил плавки и торопливой походкой пошел через пляж на свое место. Полковник кивнул радисту.

— Готовность, Валя, всем готовность!

И, не дожидаясь ответа, решительно зашагал к морю, следом двинулись и сотрудники, все, кто составлял сейчас штаб операции.

Со стороны это совсем не напоминало начало ответственного дела — просто грузноватый, полноватый дядечка в плавках и его пляжные знакомые, оставив вещи, отправились окунуться.

А радист тем временем требовал в микрофон:

— Всем! Всем! Включить моторы! Включить моторы! Доложить готовность!

И невидимый динамик тут же отозвался различными голосами:

— Глиссер готов!

— Вертолет готов!

— Суходоля готов!

Василий Иванович уже стоял по колено в воде и внимательно всматривался в сторону скал. Помощник подал бинокль.

— Вон они…

— Вижу.

В бинокль были отчетливо видны незнакомец, и лохматый, которые, стоя в воде, прополаскивали трубки. Маски уже были надеты, только сдвинуты на лоб, очевидно, и ласты уже были на ногах.

— Ковбои остались, — сказал за спиной помощник.

— Правильно… прикрытие работает.

Полковник хотел было перевести взгляд на оставшихся дружков, но в это время лохматый, что-то крикнув на берег, натянул маску и бросился в волны. Незнакомец задержался. Полковник очень хорошо увидел, как коротко, исподлобья в последний раз он осмотрелся и, должно быть не заметив ничего угрожающего, быстро натянул маску, закусил трубку и тоже стремительно бросился в волны.

Там, у скал, Алексеев, очевидно, уже дал команду своим людям. Потому что следом за «подшефными» вышла в море целая компания молодых мускулистых парней. Торопливо натягивая ласты и надевая маски, парни один за другим весело, шутливо кидались в воду, что-то озорно крича друг другу…

— Черт возьми, — вдруг выругался полковник, — куда же делся другой? Начали! Начали!

— Всем! — повторил тут же в микрофон стоящий рядом радист. — Начали! Всем! Начали!

Молодые парни, только что беспечно купавшиеся невдалеке, яростно работая руками, кинулись к месту погружения лохматого.

Из- за скалы, прикрывающей бухту слева, на предельной скорости вылетел глиссер спасательной станции. Развернувшись, глиссер тоже устремился к давно знакомому месту.

Лохматый, уверенно действующий под водой, успел подключиться к аппарату, даже перекинул на спину баллоны и затягивал поудобнее пояс, когда на него налетели сверху…

Когда его вытащили на борт глиссера, он тяжело дышал и злобно ругался, пытаясь вырваться из рук чекистов.

А незнакомца не было.

— Только один, — сказал виновато помощник, тоже следивший за схваткой в бинокль.

— Вижу, — раздраженно отозвался Василий Иванович. — Где же вертолет?

Вертолет вырвался из-за горной гряды и, резко наклонившись, стремительно пошел к морю.

Сверху с небольшой высоты море отлично просматривалось.

— Держать всю бухту под наблюдением! Всю! — почти кричал в микрофон полковник. — Он не мог уйти далеко! Не мог! Осмотреть весь берег. Павлик! — вдруг заметил он подбежавшего и остановившегося рядом того самого молодого парня, который был на аэродроме в цветастом свитере. — Эх, Павлик, Павлик, как это могло случиться?

— Он не пошел на место, — оправдывался Павлик, — видимо, нырнул раньше… мы же не думали, что он…

— Не думали! — взорвался Василий Иванович. — А он, как видишь, думал. Передай Алексееву, пусть забирает этих молокососов в машину — и на заставу. Там с ними будем говорить.

— Слушаюсь, — торопливо согласился Павлик и стремительно помчался по пляжу, лавируя среди курортников, так, наверное, и не догадывающихся о том, что происходит рядом с ними.

Полковник забрал снова микрофон, сказал деловито, сдержанно:

— Всем! Приступаем к варианту два. К варианту два! Доложить готовность! — и повернулся к сотрудникам. — Что же это он заметил? А? Чего испугался? Однако предупредить по всем пляжам, по всему берегу, если будут случаи хищения одежды — немедленно сообщить приметы. Не все же время он будет в плавках ходить.

В это время подкатился под ноги полковника волейбольный мяч. Обыкновенный, нормальный, ничем не виноватый в том, что неизвестный ушел. Но Василий Иванович именно на нем выместил горечь неудачи. Сильным ударом выбил его в море.

А к мячу уже бежали волейболисты. Вихрастый паренек остановился рядом, сказал насмешливо:

— Могли бы и полегче, гражданин.

Этого полковник не ожидал, обернулся возмущенный, бросил с раздражением:

— Однако, иди ты… со своими замечаниями.

Подошли еще двое юношей и девушка в ярко-оранжевом купальнике.

— Не грубите, гражданин, — сказала резко девушка, — не у себя в кабинете.

— Однако, верно, — сказал, улыбнувшись, Василий Иванович, — извините меня, молодые люди… я, конечно, не прав… так, знаете, нервы…

— Пожалуйста, — сказал вихрастый паренек и, подхватив из рук вездесущих мальчишек мяч, пошел к ожидающим его игрокам.

Пошли следом и приятели, но девушка все-таки не выдержала, обернулась, бросила насмешливо:

— Если такой нервный — лечиться надо.

Василий Иванович, смяв сигарету, повернулся к своим сотрудникам.

— Я уверен, что самое ценное у него — это плавки. Убежден, что у лохматого никакой почты нет — иначе бы тот не бросил его. Однако, что же он, подлец, заметил? Что?

А заметил он тех молодых мускулистых парней, которые почти следом за ним пошли в море. Все вместе, организованно. В этом еще ничего не было подозрительного. Но ом уже знал: если глаз обратил внимание, если память подсказала, что двух или трех из этих парней он уже где-то видел, — значит, торопиться нельзя, значит, нужна проверка.

Он нырнул чуть раньше лохматого и пошел под водой совершенно не в ту сторону — в обратном направлении, к берегу.

Боевые пловцы, бросившиеся к месту погружения лохматого, прошли как раз над его головой, стремительные, нацеленные на объект. Так он понял, что поступил правильно, и так дошло до сознания, что все пропало — он в ловушке!

Он вынырнул, напугав своим неожиданным появлением двух девчат, которые с визгом шарахнулись в разные стороны.

— Подумаешь, — крикнул он, отфыркиваясь, — пошутить нельзя!

И поплыл к берегу открыто, не таясь, только не к знакомым скалам, не к месту, где поджидали их «ковбои» и лежала одежда, а в сторону, чуть дальше, где больше всего было купающихся.

В это время к берегу подкатил глиссер, а с дороги прямо на песок пляжа съехали две машины: пограничный «газик» и медицинский «рафик». Из машин выскочили солдаты-пограничники, и торопливо прошел к берегу лейтенант Суходоля.

Лохматого ссадили с глиссера и осторожно под руки повели к медицинской машине. Солдаты уселись рядом. Суходоля захлопнул заднюю дверцу, торопливо прошел к водителю, уселся рядом, и «рафик», слегка буксуя, потянулся к дороге.

— Видал! — ахнул Лева и испуганно попятился назад.

— Нашего взяли, — обомлел мордастый.

— Топать надо, — растерянно заговорил Гоша, торопливо трясущимися руками собирая одежду, — а то и мы влипнем.

— Уже влипли, — сказал кто-то позади них.

Дружки обернулись.

Перед ними стояли Алексеев и трое его сотрудников.

— Собирайтесь, «газик» вас ждет…

— А в чем дело? — заикаясь, спросил Гоша, все еще пытаясь сохранить самообладание. — Какое имеете право?

— Я из госбезопасности, — насмешливо сказал Алексеев, — так что не заставляйте себя ждать.

— Я говорил… я говорил, — завопил Лева, — зачем впутались…

— Заткнись! — хмуро оборвал его мордастый.

Одежду незнакомца и лохматого забрали чекисты.

— Идите, — приказал «ковбоям» Алексеев, — прямо к машине.

Они пошли гуськом, смешно держа свои вещи, растерянные, ошеломленные, перепуганные. Лева вдруг остановился.

— А руки? — жалобно спросил он.

— Что руки? — не понял Алексеев.

— Ну, руки вверх?

Алексеев даже рассмеялся.

— Детский сад какой-то! — и прикрикнул грозно: — Идите, идите!

Все это видел незнакомец, болтаясь в волнах прибоя у самой кромки берега. Видел и думал о том, что все-таки интуиция не обманывала его. И тогда на дороге, когда проводили внимательными взглядами промчавшуюся киношную машину местные мальчишки. И в Москве, на стадионе, когда явно кто-то разглядывал его в упор, и, наконец, в аэропорту, когда столкнулись с ним те знакомые по пляжу мальчишки. Значит, кто-то настойчиво, детально занимался им. От такой мысли мурашки пробегали по спине и холодело в затылке.

И в который раз чувство реально возникшей опасности мобилизует волю и ум, отбрасывает сомнения и противоречивые решения, нацеливает на действия точные и решительные. Когда третьего не дано — ум работает с поразительной изобретательностью, а инстинкт самосохранения ведет на самую грань, но довериться ему можно и нужно.

Он потрогал плавки. Небольшой, со спичечную коробку, пакет в нейлоновой упаковке был на месте. Значит, еще не все потеряно. Он сам жив, на месте и почта. Еще есть за что бороться, ради чего выжить. У него есть и чем бороться — небольшой складной стилет в пластмассовых ножнах, тоже запрятанный в плавках. Еще он попытается остаться в живых.

Незнакомец выполз на берег и, раскинув руки, уткнувшись носом в песок, остался так лежать. Не станут же они в поисках исчезнувшего переворачивать всех пляжников. Главное, теперь отдохнуть, накопить силы, обдумать все и выбрать самый неожиданный, самый безопасный вариант действия.

— Не скажете, который час? — спросил у сидящих неподалеку девчат.

Одна из них порылась а сумочке, достала часы, сдунула песок и раздельно сказала:

— Час… пять минут второго…

Ничего, у него еще есть время. Там, в море, его будут ждать целые сутки.

В это самое время, в час, в пять минут второго, киношный автобус подкатил к Ромкиному дому. Навстречу от калитки уже спешили и Ромка и Оксана.

— Оксана, — предупредила девочку выскочившая из машины Людмила Васильевна, — Егор Андреевич сказал, что все равно ты только на берегу будешь… На катамаран тебя не пустят — подводные съемки не баловство.

— И пусть, — упрямо ответила девочка, — пусть только на берегу… Я его теперь одного никуда не отпущу… Он же опять что-нибудь натворит.

Ромка косится на девочку, но не сердито, не осуждающе, а тепло и радостно.

— Болтуша, — мягко говорит Людмила Васильевна и пропускает ребят в автобус. — Поехали, — махнув рукой, забирается в машину сама.

Автобус отходит.

Незнакомец уже час лежал на песке. Он не спешил, понимая, что теперь первая же ошибка будет последней.

Прямо перед ним лежали чьи-то темные очки. Вот бы ему сейчас такие… А взять нельзя — вдруг владелец где-то рядом, еще шум поднимет. Нет, рисковать нельзя, нельзя, чтобы на него обратили внимание.

Мимо проходили две девушки, одна из них еле тащила большой рюкзак.

— Разрешите помочь? — поднялся он.

— Валяйте, — сказала она, — а то наши ребята вон уже где вышагивают.

— Всегда так, — ворчала новая знакомая, — забудут, а потом тащи, догоняй.

Он нес рюкзак и очень радовался такому случаю.

Так прошли они, весело разговаривая, мимо того места, где час назад остановились они, откуда пошли в море и где только что были задержаны дружки-«ковбои».

— Пошли быстрее, — сказала высокая, — наши уже вон где, еще потеряемся.

— Ерунда, — ответил он, — со мной не потеряетесь.

Так он прибился к студентам, вместе с ними орал и пел в гроте и не отказался разделить с ними их «скромную трапезу». Подкрепившись, он предложил студентам продолжать путешествие по тропинке дальше и выйти к Голубой бухте.

Студенты посовещались, пошумели и решили возвращаться назад.

Это его совсем не устраивало, но идти дальше одному могло показаться подозрительным.

Студенты решили идти в обход пляжа, поэтому с тропинки не спустились, а прямо по ней пошли в сторону от моря, вверх по склону, и вскоре вышли на дорогу. Тут он вынужден был с ними распрощаться — они держали путь в Прибрежное и здесь же, на дороге, стали надевать майки и шаровары.

— Послушайте, — сказал он, прощаясь, знакомой девушке, — подарите мне что-нибудь!

— Вот еще, — удивилась она, — зачем?

— На память! Ну что вам стоит какой-нибудь пустяк, а мне будет очень приятно…

Она смущенно покосилась на подруг, улыбнулась.

— А что подарить? У меня же нечего…

— Ну хотя бы очки, — сказал он, — буду смотреть на мир вашими глазами.

Она вспыхнула, пожала плечами.

— Ну, если вам надо…

— Очень, — горячо сказал он, — вы не думайте, это не для шуток… Это очень, очень серьезно.

— Майка, — кричали ей ребята, — опять отстанешь!

— Держите, — она подала очки и поспешила вслед за спутниками, еле волоча свой тяжелый рюкзак. — До свидания!

Он помахал рукой и торопливо надел очки.

И тут повезло — притормозил рядом автобус с надписью над ветровыми стеклами «Экскурсионный». Из него высыпала толпа. Последней вышла элегантно одетая черноволосая девушка в очках — экскурсовод.

Она подвела группу к краю дороги и, повернувшись в сторону грота, которого, конечно, не видно было отсюда, стала рассказывать, когда, в каком году бывал здесь великий певец, кому пел и что говорил в эти исторические минуты.

Экскурсанты ахали, переспрашивали и, вытягивая шеи, пытались увидеть внизу хоть что-нибудь.

— Едемте дальше! — сурово сказала девушка, и экскурсанты торопливо полезли в автобус. Среди них оказался и незнакомец. Узнав, что автобус идет в Голубую бухту, он очень обрадовался. Там, он знал, стоит лагерь спортсменов-подводников, и он надеялся найти какого-нибудь растяпу, стянуть у которого акваланг не составит большого труда. Иного выхода все равно не было.

Экскурсионный автобус, крутясь по узкой горной дороге, неожиданно въехал на просторную площадку.

— Это еще не Голубая бухта, товарищи, — сказала девица, — но я хотела бы обратить ваше внимание на еще одну достопримечательность нашего побережья. Вот это место уже снято, наверное, в нескольких десятках кинофильмов. А здесь, внизу, всегда снимаются все подводные съемки. Да вот и сейчас обратите внимание на плоты на воде. Видите? Видите, там люди, акваланги, приборы, видите? Значит, и сегодня там подводные съемки…

Подождав несколько минут, девица так же строго сказала:

— Садитесь, товарищи, садитесь… будем продолжать экскурсию. Товарищ, — это уже относилось к оставшемуся на краю площадки незнакомцу, — мы уезжаем.

— Я же не ваш! — отозвался тот. — Я просто попутчик.

— А, не наш… поехали, Сережа…

Автобус отъехал.

Незнакомец стал спускаться вниз по обрывистому каменистому склону. Он решил просто: если его ищут по побережью, то уж на дороге-то ему появляться не следует.

Он правильно рассудил.

Автобус уже въезжал в поселок Голубой бухты, когда его остановил пограничный наряд. Старший наряда заглянул внутрь, внимательно осмотрел каждого и обратился к девушке:

— В машине только ваши?

— Да, да, — так же торопливо ответила она, — только наши из санатория «Колос».

Старший наряда сказал «извините», захлопнул дверцу и перешел на другую сторону к шоферу.

— По дороге не попадался ли вам человек среднего роста, черноволосый, в одних плавках?

— Как же! — вскричала экскурсовод. — Он же ехал с нами! Мы его оставили там…

— Где?

— На площадке отдыха, — сказал шофер, — здесь, выше, за вторым поворотом.

— Спасибо, — ответил старший наряда и, кивнув солдатам, подошел к открытым дверцам автобуса. — Извините нас, товарищи, — сказал он, — но вам придется выйти и подождать автобус здесь… не больше десяти минут. — И обратился к шоферу: — Не откажи нам, друг, в просьбе — подвези на то место.

Ромка лежал на катамаране, раскинув руки и ноги, зажмурив глаза: он отдыхал. Только что пришлось три раза нырять и под водой хватать за ноги артиста, который дублировал Саврасова. Егор Андреевич сейчас на берегу выясняет какие-то подробности у консультантов, а рядом тяжело дышит оператор. Он снял маску, откинул загубник и с удовольствием вдыхает воздух.

— Плохо дело, — говорит оператор, — вода мутная.

— Какая же мутная, — удивляется Ромка, — я вас очень хорошо видел.

— Видеть и я тебя видел. Пленка особой прозрачности требует, а в воде какая-то муть. Совсем плохо. Так что еще раза два порепетируем, снимем один дубль вроде пробы — и все…

— Все? — пугается Ромка.

— На сегодня все, — отвечает оператор, — проявим пробочку, проверим экспозицию и завтра начнем снимать. Ясно?

— Ясно, — успокаивается Ромка. Завтра так завтра. Ему даже лучше: пусть дольше будут эти минуты, эти дни. Там, на берегу, ждет его Оксана. Почти как мечтал. Да, она ждет его, он уверен, ждет и волнуется, что бы не случилось с ним…

А что с ним случится? Лучше бы она тоже сидела здесь. Но не пустили ее, сказали: «Посторонним вход воспрещен». Это, конечно, так, для смеха сказали, а на деле действительно посторонним просто не было места на обоих катамаранах. Осветители, механики, ассистенты оператора. А к этому надо прибавить спасателей — ведь по технике безопасности каждого находящегося под водой должен страховать человек на поверхности.

Вот еще кто-то появился. Катамаран накренился и выпрямился. Значит, влез еще один человек. Сидит рядом, отдышаться не может. Ромке лень открыть глаза и посмотреть, но даже если бы он посмотрел, он увидел бы спину сидящего на катамаране человека — и все. Вот если бы человек обернулся, он бы наверняка узнал его, да и человек этот поразился бы такой встрече.

Человек пододвинулся влево к сидящему рядом осветителю.

— Дай докурю.

— Пожалуйста, — протянул тот незнакомцу остаток сигареты и, натянув маску, плюхнулся в воду.

Незнакомец докурил и небрежно, не спеша потянул к себе один из аквалангов. Медленно, чтобы не вызывать ни у кого подозрения, он натянул баллоны на себя, застегнул пояс. И тут увидел на берегу, на камнях, на том самом месте, где прыгнул он в воду, вооруженных пограничников. Они о чем-то совещались, указывая в сторону катамаранов, один из них побежал в сторону пляжа.

Время терять было нельзя. Скорей в воду. Но для этого ему нужна была маска. Он, не оборачиваясь, через плечо посмотрел влево, вправо и увидел маску справа от себя: маску, трубку и желтые ласты. Что же, ласты ему тоже нужны. Он потихоньку потянул ласты. Никто не обратил на это внимания. Пограничники на берегу разошлись. А оставшийся вытащил из сумки ракетницу, заложил ракету. Ого! Это уже всполошит всех. Нервы незнакомца не выдержали. Ухватившись за ремешок маски, он рванул ее к себе немного сильнее, заметнее.

И, почувствовав, что кто-то потащил его маску, Ромка привстал, удивленно оглянулся. И встретился взглядом с незнакомцем. Это было очень уж неожиданно для обоих.

Даже незнакомец растерялся на какую-то долю секунды.

И в эту секунду рванулась в небо зеленая ракета — сигнал обнаружения.

Неизвестный судорожно натянул маску и прыгнул в воду.

— Сюда! — истошно крикнул Ромка и бросился следом.

На первом катамаране не сразу поняли, в чем дело.

Зато на втором катамаране находились те, кто вот уже полмесяца работал в составе киногруппы как раз на такой случай. Они сразу же поняли и ринулись в воду. С берега, оставив оружие и скинув сапоги, отчаянными саженками плыл старший наряда.

Оператор рассказывал потом, что они там видели, под водой. На нырнувшего вниз человека они, естественно, не обратили внимания, но вот прыжок Ромки сразу всполошил всех. Они увидели, как, стремительно рассекая воду, «дьявольски красиво», как повторил несколько раз оператор, шел сверху вниз на уплывающего человека Ромка Марченко.

Он догнал его, потому что человек остановился, чтобы защищаться, — в левой руке сверкнуло тонкое лезвие.

Ромка изловчился, сорвал с него маску и, отчаянно загребая руками, пошел наверх. Но человек догнал его, правой рукой поймал за ногу и потянул вниз, а левой полоснул коротким лезвием.

Он мог бы и не бить кинжалом, все равно у Ромки не хватило бы воздуха, он уже захлебывался, давился хлынувшей внутрь морской водой.

Незнакомец перехватил в воде маску, но надеть уже не успел. Со всех сторон плыли на него люди…

А Ромку подхватили спасатели.

К стоящему в стороне режиссеру осторожно подошел Лев Петрович, сказал тихо, показывая одними глазами в сторону лежащего на песке Ромки:

— Придется искать нового дублера.

— Ерунда, — резко оборвал Егор Андреевич, — подождем, пока поправится этот.