"Акваланги на дне" - читать интересную книгу автора (Шерстобитов Евгений Фирсович)

Часть вторая. АКВАЛАНГИ НА ДНЕ

Разбудил Ромку тревожный стук в стекло.

Он непонимающе смотрел на Степу, который деловито забирался в распахнутое окно.

— Зову-зову, кричу-кричу! — Бараболя устраивался на узком подоконнике. — И здоров ты спать!

— А что случилось?

Ничего такого не случилось, просто Андрея, старшего брата Степы, как призывника вызвали сегодня в военкомат и вместо него с отцом в море должен идти он, Степа.

— Я выбываю, — предупредил он, — теперь у тебя слева Тимка будет. Понял?

Ответить Ромка не успел — со стороны причала загудела сирена малого сейнера.

— Зовут, — испуганно сказал Степа, — пока.

Он сполз с подоконника.

— Буду вечером, — донеслось уже из сада.

Словно торопя именно Степу, сирена загудела еще настойчивей и глуше.

Рыбаки уходили в море, начинался рабочий день.

Значит, пора вставать и Ромке. Он покосился на будильник. Так и есть, сейчас загремит. Будильник у них был старенький, но зато верный и аккуратный. Вот только звонил он как-то по-особенному: хрипел и бился всеми своими частями.

Ромка, подскочив к будильнику, успел нажать кнопку звонка. И вовремя. В часах что-то стукнуло, щелкнуло и, словно захлебнувшись, умолкло. Вот было б шума!

Хотя все равно уже будить некого — мать наверняка ушла на работу, а Ваську, если он спит, и десять таких будильников не разбудят. Вот недавно в их районе моряки проводили учебные стрельбы, так весь поселок всполошился, а Васек, не открывая глаз, пробормотал: «Выключи, пожалуйста, радио — мешает».

Ромка застелил кровать.

Вообще- то сегодня можно было поспать и дольше, но он еще с вечера твердо решил встать рано, для чего и поставил будильник ровно на шесть. Не зря умные люди говорят: всякое дело лучше начинать с утра. Об этом напоминала Ромке и записка, оставленная на столе около прикрытого салфеткой завтрака.

«Стыдись, Ромка», — вот что было в той записке, но понимать эти два слова надо было примерно так: «Как тебе не стыдно, носишься с утра до вечера неизвестно где. Отца нет, я на работе — кто же займется домом? Яблони не окопаны, черешня без надзора, виноград нужно опылить и полить. А Васек? Совсем один дома. А еще ты обещал в каникулы рукомойник запаять, таз залудить, калитку подправить, полку в чулане прибить. Вот и надейся на тебя, верь тебе, жди от тебя помощи…»

Он действительно обещал все это, и в конце концов у него же есть совесть. Ромка нашел карандаш и написал: «Будет сделано».

Конечно, прежде всего надо было пустить воду в сад. Жаркое и такое ласковое для курортников южное солнце безжалостно выжигало зелень, сушило почву, успевай только поливать.

Ромка приладил брезентовый шланг к водопроводному крану и отвернул ручку до отказа. Набухая бегущей водой, шланг, словно живой, зашевелился, заворочался и побежал распрямляясь.

Тут Ромка услышал:

— Здравствуй, день!

Это стояла на крыльце Оксана и кричала прямо в небо, кричала весело:

— Все-все! Здравствуйте! Доброе утро!

Забыв про свои неотложные домашние дела, Ромка смотрел на девочку. Сегодня она была совсем не такая, какой он ее уже видел и знал. Не гордая и кокетливая, не тихая и скромная, в домашнем халатике, а какая-то новая, совсем ему не знакомая.

Тоненькая, стройная, в спортивном костюме, она была совсем-совсем далекая, словно из другого, но очень почему-то знакомого ему мира, мира еще не осознанных мальчишеских мечтаний. Как все мальчишки его возраста, он вслух, конечно, презрительно отзывался о дружбе с девчонками, но тайно, конечно, мечтал подружиться с какой-нибудь необыкновенной девочкой, совсем не похожей на тех, с кем учился в одном классе, жил на одной улице.

И вот дрогнуло мужественное суровое сердце командира «Особого морского».

Пожелав всем доброго утра, Оксана сбежала с крыльца, и в руках ее он увидел черные скакалки.

«Смешная, — подумал Ромка, — совсем девчонка, с утра — и скакалка!» Но тут же понял, что это самая настоящая зарядка.

Правда, прыгала девочка тоже по-своему и тоже радостно и азартно.

Вчера днем на улице он презрительно подумал о ней: «Вот еще одна пижонка». А пижонов, и тем более пижонок, он не то что презирал, а просто ненавидел. Ненавидел — и все тут.

Вчера вечером она была очень уж обыкновенной. Ну совсем обыкновенная, как соседская Верка, как все остальные, мимо которых проходил он и вчера, и позавчера, и каждый день.

Но сегодня, сейчас она была именно такой, какой он хотел увидеть, какой мечтал увидеть ее, начитавшись Майн Рида, Стивенсона и, конечно, «Трех мушкетеров».

Сегодня Оксана была красивой, необыкновенной, ловкой и очень-очень далекой, как и полагается настоящей мечте.

— Подглядываете?

Оксана стояла на дорожке, как раз возле крана, и крепко сжимала скакалки.

Ромка покраснел и смутился.

А смутившись, обиделся. Обиделся и очень разозлился. Конечно, на себя. Вот дурак, а работа стоит.

Так ничего и не ответил Ромке. Отвернулся и потянул к себе шланг. Его уже давно нужно было перетащить к винограду.

Он молча работал в саду и слышал, как на веранде завтракали. Оказывается, Оксана встала так рано, потому что у нее съемка. Значит, съемочный день начинается с самого утра.

Ромка ожесточенно рыл канавки для воды и думал: ему ведь тоже предлагали сниматься и именно сегодня спросят, согласен ли.

Он снова перетащил рвущийся из рук шланг. Теперь уже ближе к забору, в самый угол сада, где, привязанные к столбикам, тянулись вверх совсем еще молодые побеги винограда, такие молодые и такие зеленые, что даже не верилось, что когда-нибудь будут и на них висеть тяжелые гроздья.

В самом деле, соглашаться ему или нет? Дублировать или нет?

Ромка даже вздохнул. Вот ведь везет некоторым. Он не завидовал Володе, который будет играть роль юнги. Он завидовал самому Марко, юнге, такому же мальчишке, как и он сам. И на лодке в шторм ходил, и очень хитрого, опасного врага помог обнаружить, и столько времени в море продержался. А как он вел себя на шхуне, захваченной диверсантами, как отчаянно боролся под водой!

Всему этому и завидовал Ромка. Очень-очень завидовал. Почему так несправедлива бывает порой жизнь? Одному все — и тревоги, и борьба, и шторм, и бури, а другому один сплошной штиль.

Нет, Ромка мечтал о другой жизни — опасной, суровой и трудной. Чтобы в тревоге сжималось сердце, чтобы, затаив дыхание, ждать условного сигнала… Чтобы руки крепко держали оружие, а глаза зорко видели цель. Ромка хотел стать пограничником. И не просто обычным — сухопутным. Нет, он хотел быть морским пограничником. Чтобы, кроме оружия, кроме стука собственного сердца и зоркого глаза, были еще и штормы, свистящие пронизывающие ветры, соленые брызги и чтобы ходила под ногами стальная палуба. Ну и еще чтобы ждала его на берегу, встречала бы откровенно восторженным взглядом такая девочка… черноглазая и тонкая.

Про девочку это он только сейчас, только сегодня придумал, а все остальное…

У забора, перед калиткой, с шумом остановился автобус. Все тот же знакомый, киношный. Оттуда наперебой закричали:

— Оксана!

— Тетя Сима!

— Скорей!

— Поторапливайтесь!

Оксана, одетая уже в костюм своей героини, бежала к калитке. Следом спешила и тетя Сима с авоськой и большим блестящим термосом.

Чтобы не показаться таким уж заинтересованным, Ромка смотреть больше не стал, а занялся делом.

— Марченко! — вдруг позвали его.

Людмила Васильевна, дружелюбно улыбаясь, стояла перед забором.

— Доброе утро!

— Здравствуйте!

— Прочитал?

— Прочитал.

— Ну как, понравилось?

— Очень.

— Значит, будем сниматься?

— Да не получится же…

— Получится, ты только не робей, — рассмеялась Людмила Васильевна. — Ясно? А сейчас ты очень занят?

В ответ он показал на сад, на шланг, на дом.

— Ваську еще будить и кормить надо.

— А когда закончишь?

Он неопределенно пожал плечами.

— Часам к одиннадцати закончишь?

— Наверное…

— Договорились, — сказала тогда Людмила Васильевна, — ты приходи к одиннадцати на Октябрьскую. Там у нас съемка. Знаешь?

— Знаю. У Телятниковых.

— Значит, придешь, — заторопилась она, — ровно к одиннадцати. Договорились?

Он кивнул.

Автобус отошел, а Ромка сказал сам себе растерянно: «Выходит, я согласился».

На Октябрьской, возле дома Телятниковых, с самого утра толпились поселковые ребятишки, стояли любопытные.

Всем было интересно увидеть, что же это такое киносъемка, и всем было любопытно узнать, как же это все происходит.

Мальчишки уже знали, что машина с большим серебряным кузовом называется «лихтваген». Там, в кузове, была электростанция, которая давала ток осветительным приборам. Автобус с динамиками назывался «тонваген», в нем чуткие аппараты записывали на магнитную пленку звук. Вторая крытая машина, тоже серебряная, была просто-напросто грузовой — в ней перевозили осветительные приборы, огромные, большие, как прожекторы, и средние, ламповые, и совсем маленькие на тонких, изящных штативах. Здесь же, у забора, стоял кран. Его называли операторским, с его помощью снимали самые верхние точки и кадры с движения.

— Егор Андреевич, вот это и есть Роман Марченко.

— Вот как, — сказал режиссер, — очень приятно.

— Значит, так, Марченко, — Режиссер думал о чем-то своем. — Ты все время держи связь с Людочкой…

Он промолчал, снова задумавшись о чем-то, и сказал, наконец, решительно:

— Действительно, со стороны похож. Так ты, Роман, погуляй пока здесь, присмотрись, потом с тобой поговорим… Не до этого сейчас… ЧП у нас, брат. Знаешь, что такое ЧП?

Ромка кивнул.

— Он же командир ЮДП, — поспешно вставила Людмила.

— Да? — режиссер посмотрел на Ромку. — А вчера тут у вас что произошло, знаешь?

Ромка снова кивнул.

— Вот, брат, как, — горестно вздохнул Егор Андреевич и поправил свои очки. Он их все время поправлял. — У вас тут что-то случилось, а у нас человек погиб. И человек-то хороший, молодой еще, ему б жить да жить… Со мной все спорил: не может, говорит, Саврасов шпиона играть, не такие, говорит, они… Я ему обещал доказать на экране. Теперь уж не докажешь. Вот и думай тут, — опять поправил очки, — как домой сообщить… Ехал человек работать…

— Слушайте, — неожиданно раздался обиженный голос, и к ним подошел вихрастый веснушчатый паренек в комбинезоне, расшитом светлыми швами. — Что вы тут себе позволяете? — и тем же тоном сказал: — Дайте закурить, что ли?

— Правда, Егор, все готово, свет стоит, мы будем снимать.

— Вот так, — хлопнул Ромку по плечу режиссер, — ты тут пока присматривайся, привыкай… Вот отснимем два плана, тогда и поговорим всерьез. Смотри не исчезни. Людочка, на твою совесть.

Режиссер ушел не спеша, глядя в землю и поправляя очки. Паренек в комбинезоне торопливо сделал несколько затяжек, потушил окурок и спрятал его в один из многочисленных карманов комбинезона. Потом жадно напился воды из бачка и побежал за ушедшими.

— Это кто?

— Оператор, — ответила Людочка, — кинооператор. Ну, идем и мы на площадку?

— На какую площадку?

— На съемочную.

Место, где идет съемка, всегда называется съемочной площадкой. Пусть это будет гребень скалы, палуба рыболовного сейнера, разрушенный окоп, обыкновенное болото или даже цех завода. Все равно, раз здесь стоит кинокамера, значит это и есть съемочная площадка — святая святых кино. Потому что именно здесь снимаются кинокадры, из которых монтируется кинофильм.

На съемочной площадке во дворе у Телятниковых царила самая настоящая суматоха, суетились, переговаривались и что-то делали разные люди. Ромка удивился: вон, оказывается, их сколько — всех, кто делает кино. Две пожилые женщины привешивали к кустам виноградника искусственные кисти винограда, расправляли только что прикрученные проволокой пожелтевшие листья — в картина действие происходит осенью. Молодой парень в очках сидел на корточках перед микрофоном и, прикрывая его то слева, то справа деревянным щитком, тихо спрашивал:

— Так лучше, Аркадий Леонтьевич? А так?

А из «тонвагена» отвечал пожилой лысый человек:

— Задувает, все равно задувает… Витя, ты слева лучше прикрывай, слева!

У веранды стоял в перепачканной спецовке маляр с кистью и ведерком, пачкал перила темной краской. Высокий мужчина в берете сказал ему:

— Здесь достаточно, переходи ко второму окну.

Маляр послушно перешел к окну. А к веранде тянул веревку пожилой лысоватый дядька. Рядом принесли и поставили большой эмалированный таз с мокрым бельем.

Людочка, предупредив Ромку, чтобы он никуда не исчезал, подбежала к лысоватому и стала помогать ему развешивать белье. Белье никто не стирал, а просто намочили, чтобы в кадре мокрым висело.

— Поберегись! Поберегись!

Это несли к дому шлюпку.

— Куда ставить?

— Левей, левей! — закричали откуда-то со стороны.

Лодку понесли влево. Но неожиданно рядом оказался оператор.

— Да не сюда — сюда… — ухватился он за корму.

Лодка развернулась и поплыла на новое место.

От этой суматохи, крика, шума работающих машин Ромка совсем растерялся.

Но тут со стороны, где стояла кинокамера и где больше всего суетились люди, раздался голос, усиленный электромегафоном:

— Внимание! Съемка! Приготовилась!

Все только и ждали этих слов: они произвели просто магическое действие. Все давным-давно уже было закончено, только надо в последний раз поправить листик, сдвинуть в сторону простыни, оттащить еще левей лодку да чуть подмазать перила.

И каждый, сделав это последнее движение, поспешно уходил за границу расставленных прожекторов, «за кадр».

За кадром оказались бутафоры, маляр, лысоватый дядька — реквизитор, те, кто тащил лодку. Витя со своим микрофоном, осветители и те молодые парни, которые вперед не выходили, а все это время суетились возле самой кинокамеры — ассистенты оператора, механики съемочной техники.

А в кадр — в угол двора, где висело белье, лежала готовая к ремонту лодка, созревал виноград, — вошел только один человек. Это был Володя в тельняшке с засученными рукавами и спортивных шароварах.

«Так это, наверное, будут снимать сцену, — вспомнил Ромка, — где Володя первый раз увидит Оксану, вернее, Люду, так ее зовут в сценарии. А где же она?»

— Оксана! Ты готова?

— Готова, — услышал Ромка и оглянулся.

Оглянулся — и просто-напросто обалдел.

Оксана опять была новой.

С высоко поднятой головой, надменная и гордая, в белом шуршащем платье, она не шла, она несла себя, до невозможности далекая, до восхищения красивая.

— Белье! — вдруг закричали от кинокамеры. — Где белье? Почему белье не разбросано?

Сейчас же в кадр вбежал лысоватый дядька, держа в одной руке табуретку, в другой небольшой тазик, тоже с бельем.

— Я же жду команды, — сказал он виновато и опрокинул на землю табуретку, отшвырнул в сторону тазик и разбросал вокруг мокрые носки, трусы, майки.

— Да не так, не так…

К веранде торопливо подскочил сам Егор Андреевич, отбросил табуретку чуть левее, тазик чуть правее, а носки и трусы (как будто от этого что-то изменилось) разбросал совсем по-другому.

— Все! — крикнул с места. — Снимаем!

И побежал к аппарату.

— Свет! — закричали сразу несколько голосов.

Заработала машине, «диги» замигали, затрещали и разгорелись ослепительно белым пламенем.

— Ну как? — неожиданно повернулась к Ромке Оксана. — Нравится?

— Очень… Очень интересно все это… вся съемка.

— А я?

— Что? — оторопел он.

— Ну, как я выгляжу — ничего? Понимаешь, — сказала очень просто, — я должна так выглядеть, чтобы Марко, ну, Володя, увидев меня, просто бы обалдел. Как думаешь, обалдеет?

— Обалдеет.

— Приготовились, — послышался голос режиссера.

Оксана вдруг стала серьезной, но, должно быть, сама поняла, что очень уж серьезной, потому что вдруг весело подмигнула Ромке и торопливо прошла к камере.

— Мотор!

Девица с хлопушкой громко объявила номер кадра.

— Начали!

Стоящий перед кинокамерой Володя опустился на землю и стал собирать разбросанное белье. В это время в кадр вошла Оксана. Она подняла табуретку, поставила ее и нагнулась за тазом. С носками в руках, на корточках, в очень смешной позе, Володя оторопело смотрел на неожиданного помощника. Даже отсюда, со стороны, где стоял Ромка, ясно было видно, что Володя «обалдел».

«Вот дает, — подумал Ромка, — настоящий артист, как будто первый раз ее видит».

— Спасибо, — сказал «обалдевший» Марко.

— Пожалуйста, — игриво ответила Люда.

— Стоп! — послышалась команда режиссера. — Делаем с ходу еще один дубль!

— Минуточку, — вскочил в кадр оператор, — мы тут свет поправим.

Оксана снова сказалась рядом с Ромкой.

— Ну как?

— Здорово. Этот ваш Володька — настоящий артист.

— А я?

Он не знал, что сказать.

— А зачем еще раз снимать?

— Ого? — она рассмеялась. — Еще не раз, еще, может быть, раз двадцать придется.

— Одно и то же?

— Одно и то же.

— И не надоест?

Она пожала плечами.

— Если так надо… Это же кино, что снято, уже завтра не исправить. Поэтому и снимают по нескольку раз, пока совсем хорошо не получится.

— Так у вас же сразу хорошо получилось.

— Сразу, — насмешливо покосилась она на Ромку, — да мы это сколько уже репетировали… Еще до того, как ты пришел…

— Приготовились! — прозвучала команда. — Оксана, где ты?

Девочка бросилась на свое место.

— Мотор! Начали!

И все повторилось сначала. Володя наклонился над бельем, к нему подошла Оксана, и он замер, «обалдело» глядя на девочку.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— Стоп! Стоп! — выскочил к ребятам Егор Андреевич. На этот раз он был чем-то недоволен. Стал что-то тихо говорить Оксане и даже присел, показывая Володе, как надо собирать белье. Потом поднялся, притянул обоих к себе, сказал что-то, должно быть, веселое, шутливо стукнул его по шее, ее по плечу и бросился к аппарату.

— Снимаем! Снимаем! Приготовились!

И опять все повторилось: Володя, белье, Оксана… Только «спасибо» и «пожалуйста» они не успели сказать. Сразу несколько голосов закричало:

— Солнце зашло! Солнце!

— Стоп! — рассерженно крикнул режиссер. — У нас вообще кто-нибудь смотрит за солнцем?

Все подняли головы.

Большое курчавое облако плотно закрыло солнце — тень легла даже на скалы.

— Выключить сеет! — скомандовал оператор.

«Диги» покорно потухли, смолк шум «лихтвагена», и площадка заметно оживилась. Снова заговорили, заходили…

— Вот не везет, — почему-то весело сказала Оксана, — такой хороший был дубль. А теперь жди солнца.

— И все с самого начала?

— Ага, — вздохнула она.

— И снова «мотор», — усмехнулся Ромка, — и снова «начали». И опять «стоп».

— И опять «стоп».

— И так каждый день?

— Каждый день.

— Не завидую, — честно сказал Ромка, — я бы, наверное, и дня не выдержал — понимаешь, терпения у меня нет…

— Посмотрим, — ответила она.

— Что посмотрим?

Она глянула на него снизу вверх.

— А вот как очередь до дублера дойдет, тогда и посмотрим…

— А… — только и мог сказать он.

— Выходит! Выходит! — истошно закричали с забора мальчишки.

— Выходит! — официально подтвердил один из ассистентов оператора. — Можно готовиться.

— Давайте свет. Приготовились!..

Все поспешно бросились к своим местам, каждый знал: надо успеть снять, пока еще какая-нибудь тучка не остановит съемку… Бывает ведь в кино и такое: в целом небе ни одной тучи, а как раз над головой, как раз над съемочной площадкой висит махонькое, легонькое облачко и не шелохнется, как будто за солнце зацепилось… И вся съемочная группа, задрав головы, ждет, когда же оно хоть испарится, раз двигаться не желает.

— Правда, правда, — сказала Оксана, — прямо как будто назло бывает…

— Приготовились, — напомнил ей Ромка.

— Ага, бегу, — сказала она и вдруг попросила: — Ты не уходи, даже если надоест, ты терпи, — и убежала.

— Ромк! — неожиданно тихо позвали сзади. — Ромка!

Он оглянулся. Вот тебе раз!

В стороне около сарая на сложенных в штабель досках чинно сидели Захар Лукашкин, Костик Мазурук и Леша Затонский. У них был важный и какой-то странный вид.

Осторожно вывернувшись из-под «дига», Ромка подошел. Лица у ребят были какие-то яркие, словно раскрашенные.

— Вы это что?

Они заговорили наперебой:

— Сниматься будем.

— Грим это.

— В следующем кадре…

— Видал, как нарядили.

Ромка даже обиделся: друзья называются, и слова не сказали.

Заметив это, Костик добавил виновато:

— Нас Людмила Васильевна позвала, прямо домой заезжала утром…

— На автобусе сюда привезли, — не мог не похвастать Захар.

— А мы тебя зовем-зовем, — сказал вдруг Леша, — а ты все с ней и с ней…

Ромка поспешно перебил:

— А вы что делать будете?

— Не знаем, — пожал плечами Захар, — нам еще не сказали… вот только одели и загримировали…

— Сказали, чтоб сидели и ждали…

Подошла Людмила Васильевна, покачала укоризненно головой.

— А тише нельзя? Забыли, где находитесь?

— Мы тихо, — согласился хитрый Костик, — это вот Ромка подскочил, все интересуется, все спрашивает…

— Что Ромка, — улыбнулась Людмила Васильевна, — завидно?

— Да ну, — отмахнулся он, — вы им верьте больше…

— Ничего, потерпи, скоро и твое время настанет.

— И я… меня тоже гримировать будут?

— Ну, — ответила она, — зачем? Ты же со спины будешь все время.

Ребята оживились.

— Как со спины? — оторопел Ромка.

— А ты хотел в лицо? — сказала Людмила Васильевна. — Тогда все сразу узнают, что это не Володя. А дублера не должны узнавать. И дублер снимается всегда только издали или со спины… А иначе как же?

Ромка не ответил, посмотрел на ребят и пожалел, что согласился быть дублером. Небось Захар будет в лицо сниматься, и Костик, и Леша. Сами себя всегда на экране увидят, да и знакомым показать можно. А тут сиди в зале и все время говори: вот это я и это я, а доказать не докажешь, потому что со спины…

— Внимание! — донеслось издалека. — Съемка!

Зажглись «диги».

— Тихо! — прокричали. — Тихо там, у сарая!

— Понятно? — сказала Людмила Васильевна. — Смотрите у меня…

И в это самое время раздался пронзительный мальчишеский голос:

— Ромка! Ромка!

На заборе, подтянувшись на руках, висел Тимка Коробко. Он что-то хотел сказать, позвать. Но на него зашикали, замахали руками…

— Тихо там! Тихо! Съемка!

Тимка понял, орать не стал, но ожесточенно зажестикулировал, подзывая Ромку. Тот сделал шаг к забору, но его остановил укоряющий взгляд Людмилы Васильевны.

— Мотор! Начали!

Так они и застыли — Ромка у сарая, Тимка на заборе.

— Стоп!

Ромка кинулся к забору.

— Сбор, — торопливо произнес Тимка, — По тревоге. Я тебя ищу-ищу, а ты вон где. Пока догадался…

— Всех?

— Всех! — торопился Тимка, — В двенадцать ноль-ноль на спасалке! Я побежал… Мне еще слева к Пичужкину успеть, а у тебя кто слева!..

— Ты же и будешь, — рассмеялся Ромка, — Степы-то нет…

— Тогда меня не предупреждай, — сказал Тимка, — я уже предупрежденный, ты этих забери…

— Ладно-ладно, беги.

Тимка спрыгнул с забора, а Ромка вернулся к ребятам.

— Сбор отряда, — сказал тихо, — по тревоге… в двенадцать ноль-ноль на спасалке…

Костик и Леша с живостью соскочили с досок, но их остановил Захар.

— Стойте, — сказал растерянно, — а это? — показал на костюм. — А грим?

— Костюмы сдать надо, — согласился Леша.

— Мы сейчас, мы быстро, — заторопился Костик.

— Внимание! — привычно донеслось от камеры, — Приготовились! Съемка!

«Опять одно и то же», — вздохнул Ромка и, найдя взглядом Людмилу Васильевну, пошел к ней. Осторожно тронул за руку. Она оглянулась и почему-то сразу поняла, что что-то случилось.

— Уходишь?

— Надо, — пожал он плечами. — Честное слово.

— Как это надо? — удивилась она. — А нам не надо?

Он ответил твердо:

— Сбор отряда, — и добавил для убедительности, — по тревоге.

— А что случилось? — насторожилась она.

— Ничего не случилось, — пожал опять плечами, чувствуя неловкость положения, — просто у нас так положено… если срочное, если для быстроты… ну, по-военному, так по тревоге.

— Людочка, — это подходила к ним костюмерша с Лешей и Костиком. Захар шел позади покорный и расстроенный.

— Понимаешь, Людочка, — заговорила взволнованно костюмерша, — говорят, им уходить надо… А кто вам разрешил, спрашиваю? В ответ только одно и слышу — «надо». Вот к тебе привела.

Людмила Васильевна перевела взгляд с ребят на Ромку.

— Да, и они тоже, — ответил он на немой вопрос.

— И очень-очень важно? — спросила она.

— Это не важно, — сказал уже раздраженно, — это просто дисциплина, порядок, просто так надо…

— Мало ли что вам надо! — перебила костюмерша. — Вы там напридумаете себе забаву всякую.

— Это не забава, — горячо отозвался Костик, — не имеете права.

— А срывать съемку имеете права? — костюмерша была настроена агрессивно. — У нас, милые мои, тоже дисциплина. Не буду я их раздевать, Людочка, и весь мой сказ. Вы их отобрали, мы костюмы подобрали, утвердили… Егор Андреевич еще спасибо сказал, что таких ребят нашли, и вдруг, здрасте-пожалуйста, — им куда-то надо!

Ромка взглянул на часы Людмилы Васильевны. Было без десяти двенадцать. Без десяти!

— Пусть переодеваются, Галина Юрьевна, — сказала вдруг Людочка решительно, — и поскорее.

— Как? — ахнула та. — Егор Андреевич утвердил, он с вас спросит.

— Вот я и отвечу, — улыбнулась Людмила Васильевна, — а ребята пусть бегут, а то еще опоздают.

На спасалке их встретил Тимофей Васильевич и повел сразу в служебную комнату.

Там уже был лейтенант Суходоля и четверо молодых парней, крепких, мускулистых, загорелых. Они разбирали и проверяли акваланги. На полу лежали разложенные по комплектам ласты, маски и трубки.

Марченко доложил:

— Отсутствуют Бараболя и Понкратьев, ушли в море. Подгорному не с кем оставить сестренку, она совсем маленькая, а мать на базар ушла, как говорит, вернется,.

— Можно? — в дверь просунулась рыжая шевелюра Славика Подгорного. — Только-только вернулась.

— Входи, — сказал вожатый, — устраивайся. Так вот, друзья, задача будет такая…

Сбору отряда предшествовало оперативное совещание на погранзаставе.

— Если неизвестный пришел к нам подводным путем, — говорил полковник, — значит, свой акваланг он оставил где-то здесь, в бухте… Не мог же он отключиться от аппарата где-нибудь в полукилометре и идти к берегу вплавь.

— Конечно, — согласился майор Алексеев, — вряд ли тогда он остался бы незамеченным для береговых постов. Только, если искать акваланг, то вдоль всего берега, а не только там, где пляж. Ведь он мог оставить аппарат и под скалой Отвесной, а выйти на берег уже на центральном пляже.

— Глубины здесь, — сообщил Суходоля, — не превышают десяти-двенадцати метров, и днем дно отлично просматривается. Если прочесать в комплекте номер один всю бухту…

— Сколько же займет это времени? — усмехнулся Алексеев.

— Ну, если одному, — пожал плечами лейтенант.

— Не одному, мы ждем группу моряков-аквалангистов.

— Тогда дело, конечно, пойдет. Вот если можно было бы…

— Конечно, можно, — Радченко сразу понял лейтенанта, — обязательно даже. — Он обернулся ко всем, пояснил: — У лейтенанта целый отряд и называется «Особый морской». Так, лейтенант?

— Тек точно, — обрадованно отозвался Суходоля, — да с этими хлопцами мы так прочешем всю бухту… И если акваланг существует, вечером он будет здесь, на столе.

Конечно, они были готовы. Да они были просто переполнены своей готовностью и едва сдерживали нетерпение, слушая объяснения вожатого.

— Выходим в море на лодках, по три человека в лодке. Комплект один на троих. Один — в комплекте в море, второй — на веслах, третий — подстраховывает. Поиск будем вести по квадратам. Старшими в квадратах будут вот они. — Он показал на загорелых парней. — Познакомьтесь. Это моряки, пограничники, аквалангисты.

Ого! Ребята ведь решили поначалу, что это просто студенты из лагеря подводников «Дельфин». А то, что вместе с ними пойдут в поиск настоящие пограничники, аквалангисты…

А лейтенант продолжал:

— Выйдя в квадраты на свои места, по очереди уходите в воду. И внимательно, очень внимательно, не спеша утюжьте участок. Влево-вправо, вперед-назад. Просматривать дно, замечая все постороннее, подозрительное… Если что заметили — самим не нырять. Не нырять! — строго повторил Суходоля. — На дно уточнять обнаруженное пойдут только аквалангисты. Ясно? Ваше дело — засечь место и вызвать старшего по квадрату. А самим — не сметь. Понятно?

— Понятно, — отозвался кто-то растерянно. Самое главнее, самое интересное — и не сметь!

— Кому не ясно, почему запрещаю нырять?

Ребята молчали.

— А кто может объяснить, почему все-таки запрещается? Ну вот, Коробко, можешь сказать?

Тимка встал.

— Глубина, может не хватить воздуха, задержка дыхания и отравление обеспечены.

— Правильно, вы еще просто не подготовлены ходить на десять метров в комплекте… Поэтому еще раз приказываю: не нырять. Теперь ясно?

— Ясно…

— И последнее: работать будем на виду у всего берега, время дневное, день жаркий… Давайте сделаем все это так, чтобы для курортников, да и для местных… одним словом, чтобы со стороны это выглядело, ну, как… как забава, игра, что ли, или вот соревнование. Ясно почему? Тот, второй, — лохматый — может, еще в поселке… Так лучше будет, если он не поймет, что происходит. Договорились?

— Договорились, — отозвались ребята.

— А еще что я хотел вам напомнить?

Отряд дружно проскандировал:

— Не ны-рять!

— Точно, — согласился лейтенант и скомандовал весело: — По местам стоять! С якоря сниматься!

На лодке с бортовым номером 1308 старшим был Марченко. И как ни хотелось ему первым надеть маску, первым уйти в море, он сдержался.

Приказал:

— Захар — на веслах, я — на страховке, Тимка — в воду.

— Есть, капитан!

Тимка уже сидел, свесив ноги за борт, и натягивал ласты. Шлепнув ими для порядка по воде и убедившись, что держатся они прочно, он прополоскал трубку. А натягивая маску, уже из-под стекла подмигнул Захару, который разворачивал лодку, удерживая ее в заданном квадрате.

— Давай, давай, — заторопил Ромка.

Тимка кивнул, просунул под ремешок трубку, крепко зажал загубник и поднял правую руку — сигнал готовности.

— Пошел! — разрешил командир.

Коробко задержался на какую-то секунду, громко вобрал воздух и ловко, почти бесшумно соскользнул с лодки.

Ромка оглянулся: слева и справа прыгали с лодок ребята.

Поиск начался.

— Теперь осталось ждать немного, — посмотрел на часы и улыбнулся Алексеев, — помнится, акваланг был обещан к вечеру.

— Подождем, — согласился полковник.

Радченко и майор наблюдали за началом операции со спасательной станции.

Прошло, наверное, минут десять, и Ромка показал рукой: выходи.

Тимка послушно повернул к лодке.

Ухватившись за борт, откинул трубку и, подтянувшись на руках, влез в лодку.

— Давай, Захар!

Захар не Тимка. Маску зачем-то прополаскивает. Ну трубку, понятно, ее зубами держать приходится, для гигиены. А маску зачем? Ну, когда запотеет стекло, тогда, конечно, надо. А вот так просто, без надобности, да не раз, не два, а три и четыре… Прополоскал и ремешок перетягивает. Тоже, конечно, надо, голова у Захара чуть побольше, лицо чуть покруглее. А он не торопится, перетянул и примерил, снова перетягивает…

Наконец- то и маска и ласты надеты, трубка в зубах зажата. Захар вопросительно смотрит на Ромку, а тот на Захара, тоже с вопросом. Один Тимка все понял, показывает жестом Лукашкину: руку подними правую, что готов.

— Давай! — махнул Марченко.

Захар не Тимка. Захар сваливается за борт так неуклюже и так отчаянно, что Ромка и Тимка оказываются мокрыми с ног до головы.

Вдруг около лодки появился пожилой мужчина, покрутился нерешительно рядом и ухватился руками за борт.

— Что ищете, ребята?

— Ничего, — грубо отозвался Ромка.

— Нет, правда?

— Перекреститься? — вмешался в разговор Тимка.

— Я серьезно, ребята, — обиделся пожилой, — может, утонул кто? Смотрю, ныряют, лодки…

— А вам кто разрешил, гражданин, заплывать так далеко? — серьезно спросил Ромка.

Мужчина по-приятельски подмигнул.

— Я без спроса.

— Ой, будет вам, — притворно ахнул Тимка, — если на спасалке…

Ромке не дал ему договорить, толкнул в плечо, показал в сторону Захара.

— Смотри… Что это с ним?

С Захаром действительно что-то происходило. Он уже не плавал, а бултыхался в воде. Еле удерживаясь вертикально, Захар что-то делал со своей маской; то продувал трубку, то, судорожно отбрасывая ее в сторону, мотал головой, поднимая руками тучи брызг.

— Эй! — поднявшись, закричал Тимка. — Эй! Давай сюда!

Захар наклонил голову и, смешно замахав руками, поплыл к лодке.

Ребята уже поняли, в чем дело: Захар слишком сильно наклонял голову, и вода заливала трубку.

Вот опять он резко поднял голову, сорвал трубку и испуганно замотал головой, выплевывая воду.

— Тимка, на весла! — Ромка пружинисто приподнялся, и только пятки сверкнули на солнце.

Тимка поднял весла и сказал как можно вежливее:

— Слушайте, отцепитесь, пожалуйста…

Мужчина отцепился, но от лодки не отстал.

— Что же случилось, а, малый? Утонул кто-то?

Тимка уже развернул лодку и, налегая на весла, прокричал весело:

— Соревнования ДОСААФ! На приз «Пионерской правды»!

— Торопитесь, — кричал издалека весело Тимка, — а то вас искать будут!..

И в самом деле, с берега донесся голос, усиленный сразу всеми динамиками пляжа:

— На центральном пляже… гражданин, заплывший за линию буев, вернитесь немедленно!

— Вот ведь нелепое положение, — сказал Алексеев, опуская бинокль, — убежден, что это самый заурядный любопытный, а придется детально интересоваться. — И попросил Тимофея Васильевича: — Поезжайте сами — и прямо сюда, как злостного нарушителя, тут поговорим. И оштрафовать его как следует!

Улыбнулся Тимофей Васильевич.

— У нас на воде не штрафуют…

— Говорили же, — ворчал Ромка, помогая Захару влезть в лодку. — Не наклоняй голову сильно — наберешь воды…

— А главное, — нравоучительно добавил Тимка, — без паники! Ну хлебнул глоток, ну два… Так что? Рыба же живет…

— Так то рыба.

— А ты человек, — не унимался Тимка, — значит, выдержка должна быть, сила воли…

Тут мимо них, деловито шлепая ластами, внимательно рассматривая дно, проплыл кто-то из ребят с соседней лодки. Тимка посмотрел на Ромку, Ромка на Тимку.

— Давай! — приказал командир.

Тимка нырнул, несколькими сильными рывками догнал «пирата» и схватил за плечо.

— Ага! Попался!

«Пират» обернулся, поднял голову. Это был Костик. Он забубнил в трубку что-то непонимающее, обиженное.

— Не в свой квадрат заплыл! — закричал весело Тимка. — Заблудился, линию прочертить не успели, да? Это наш участок. Мы и сами найдем.

«Пират», оказывается, и не собирался пиратствовать. Он действительно заблудился, потому что спорить не стал, а что-то промычал в трубку и развернулся в обратную сторону.

Когда Тимка вернулся к лодке, Ромка уже натягивал ласты. Просунул под ремешок маски трубку, сказал деловито:

— Старший — Тимка, — и соскользнул в воду.

Он плыл легко и свободно, вытянув руки и пружинисто работая ластами.

Удивительное дело, когда ты плывешь без комплекта, то очень быстро устаешь, а в маске и ластах можно двигаться в воде часами, можно просто повиснуть, раскинув руки и ноги, не делая никаких движений, и волны будут только покачивать тебя.

Ромка не раз видел, как учат плавать. И объясняют, и показывают, и поддерживают, а научить никак не могут, потому что те, кто хочет научиться, страшно боятся воды. На мелководье еще кое-как побарахтаются, а вот дальше, в волны, окунуться боятся. Утонуть боятся! А чего же тут бояться, если вода сама тебя держит, если вода по всем законам физики просто обязана тебя вытолкнуть обратно. И дело даже не в физике, а в уверенности. А если на тебе еще маска и вода не заливает нос, если у тебя еще трубка и дышишь ты нормально, спокойно, значит и держишься на воде увереннее. А если на ногах еще и ласты — не надо руками лишних движений делать, — то плыви куда хочешь и сколько хочешь.

Внимательно осматривал он дно — такое яркое в солнечных бликах, такое близкое-близкое. Но это только казалось, что близкое. Ромка знал: вода приближает, увеличивает предметы. Иной раз схватишься под водой вот с таким огромным крабом, даже страшно становится, какой большой. А вытащишь — обыкновенный щуплый крабишко. Или кефаль плывет. Вот так рыбина, думаешь! Нагоняешься за ней, измотаешься, а когда, наконец, попадется, смотришь: так себе рыбешка — можно было и не гоняться. Обманчивая это вещь — вода. На камнях, на песке, на водорослях играют, постоянно меняясь, переливаясь, двигаясь, лучи солнца. И кажется порой, что камни сами шевелятся, передвигаются.

Вон там, впереди, что-то чернеет, даже среди темных камней выделяется. Два-три сильных движения руками — и Ромка различает какой-то круглый предмет, конечно, не камень. А водоросли тогда откуда, целая колония актиний, Вот бы нырнуть, проверить. Не поднимать же зря панику… Это, конечно, не акваланг, да и разве бросит шпион его так открыто? Если бы нырнуть, сразу бы все стало ясно. Но как раз об этом и говорили: «Не нырять!»

А если неглубоко, если только поднырнуть, проплыть хоть на метр-два пониже?

Ромка приподнимает голову, осматривается. Лодка с ребятами на положенном расстоянии, Тимка внимательно наблюдает.

Ромка набирает воздух и ныряет.

Нет, не глубоко. Он проходит над темным предметом на расстоянии четырех-пяти метров. Все ясно: это затопленная массивная дверца с какого-то корабля. И затопленная бог весть когда, потому что успела уже основательно обрасти водорослями. Еще с войны, наверное.

Ромка выныривает, продувает трубку. А лодка уже совсем рядом, и Тимка выразительно показывает кулак, Он прав: приказ был, значит надо выполнять, тем более ему — командиру.

— Металлолом! — кричит весело Ромка. — Вот где собирать надо!

Но, видно, Тимке сейчас не до шуток — он ведь уже прыгать приготовился. Еще рез погрозив кулаком, он повернулся к Захару и велел возвращаться на исходное место, где покачивался на волках, обозначая центр квадрата, небольшой белый поплавок — самодельный буй из пенопласта.

Через десять минут Ромку сменил Тимка.

За Тимкой пришла очередь и Захара.

Снова тщательно проверил Лукашкин снаряжение, подтянул ремешок маски, отпустил ремешок ластов, продул трубку, промыл маску и плюхнулся за борт так, что чуть лодку не перевернул. Нет, не выйдет из Захара настоящий подводник, и хотя поплыл он уже более уверенно и спокойно, Ромка на всякий случай решил держаться поближе. Для такого дела можно и поплавок оставить. Поплавок все равно на виду, куда он денется, если заякорен, а вот с Лукашкиным всякое может случиться.

После Захара пошел в воду Ромка, за ним Тимка… Время шло, а поиск пока не давал результата. Ребята ревниво поглядывали на соседние лодки, но, судя по тому, как деловито и спокойно ходили вокруг них буруны от ластов, и там дела шли не лучше.

В два часа подлетел на моторке дядя Валя.

— Как дела?

— А у других?

— Заканчивайте. Лодку заякорить — и марш ко мне. Перерыв.

— Как перерыв? — удивился Тимка.

— Новости! — возмутился лейтенант. — Дома побывать, пообедать, отдохнуть, через два часа быть у спасалки. Все. Разговоры отставить.

Разговоры были отставлены, якорь сброшен, и ребята перебрались на моторку.

— Дядя Валя, — сказал Тимка, — а может, и он шпион? — и рассказал про пожилого мужчину.

— Что-то слишком много шпионов, — рассмеялся вожатый, — то ни одного, а то сразу столько.

Моторка врезалась прямо в берег центрального пляжа. Везти ребят к спасалке далеко, да и времени займет сколько — надо ведь и остальных с лодок забрать. Перерыв так перерыв.

— Как хотите, — сказал Захар, — а я сейчас к ним… туда, на Октябрьскую…

— А меня Васька ждет, — спохватился Ромка, — я домой.

— И я домой, — согласился Тимка, — бежим.

— Марченко! — вдруг услышали ребята. — Роман!

Оглянулись и не сразу увидели Людмилу Васильевну, а рядом Егора Андреевича и оператора…

— Куда же это вы, братцы, исчезли, — сказал строго Егор Андреевич, — и без разрешения?

— У нас дела, — протянул виновато Тимка.

— Нам Людмила Васильевна разрешила, — объяснил Захар.

— Понятно, — покосился режиссер в сторону ассистента, — а как же дальше? Будем сниматься или не будем?

— Будем, — сразу же отозвался Захар, — это у нас редко бывает, это случайно…

— А что? — вдруг приподнялся оператор. — А что, Егор, если мы сейчас прямо пойдем и посмотрим, как он ныряет, этот ваш Марченко?

— Идея! — воскликнул обрадованно Егор Андреевич и поднялся, держа в руках желтые ласты.

У мальчишек разгорелись глаза: такого они еще не видали. Ласты были без ремешка, литые и новой формы — как заграничные. Зато маска и трубка у режиссера совсем обыкновенные, голубого цвета и совсем заурядной формы. Не то что ласты…

— Что, нравятся? — спросил режиссер. — И мне, братцы, нравятся, а вот маску и трубку, такие же, из комплекта, потопил. Да, да, в прошлом году, под Пицундой, сначала трубка пошла под воду, а потом в погоне за ней и маска слетела, так и не достал…

— А какая глубина была?

— Да метров двадцать — двадцать пять.

— Эх, вы! — досадливо махнул рукой Тимка. — Да я на этой глубине…

— Вот тебя-то рядом и не было, — усмехнулся режиссер, — другие были, тоже отчаянные, однако, видишь, пришлось обзаводиться другими. Ну пошли, Ромка?

Они поднялись. Ромка покосился на друзей. Захар скорбно вздохнул, а Тимка веселым голосом, очень уж веселым, беспечным, произнес:

— А я пошел. Я тогда пошел…

Он не дождался ответа, повернулся решительно и ушел.

— А он, ну Тимка, — горячо заговорил Ромка, — он, знаете, как плавает, а как борется, а по легкой атлетике у него юношеский разряд. Честное слово.

— Вот и отлично. — Егор Андреевич, наклонившись, надевал ласты. — Он нам обязательно пригодится. Пошли, Витя?

— Пошли, — согласился оператор.

Егор Андреевич и Витя неуклюже зашлепали ластами по песку.

— В ластах надо наоборот ходить, — сказал тогда Ромка.

— Как это?

— Спиной, — показал он, — так удобнее.

Они пошли спиной. Хоть и не очень приятно идти задом наперед, зато ласты за песок уже не цеплялись.

— А что? — согласился оператор. — Правда, удобней,

Ромка пошел следом.

Утопая в мокром податливом песке, остановились у кромки берега. Не торопясь набегали короткие ласковые волны.

— А лучше всего ласты в воде надевать, — сказал Ромка.

— Специалист, — улыбнулся режиссер, — а почему сам без комплекта?

Ромка промолчал.

— Пошли! — взрослые бросились в воду азартно и весело, как мальчишки, что-то крича друг другу.

Ромка рассмеялся. Сзади подошел Захар, тоже улыбнулся.

— Я подожду, — сказал вопросительно. — Здесь — можно?

Видно, очень завидовал он сейчас Ромке.

Ромка кивнул ему и вошел в воду спокойно, не торопясь, как и подобает бывалому «морскому волку».

Режиссер и оператор уже ждали его, кружась на месте. Трубки были сдвинуты, маски подняты.

— Отличное место, — прокричал режиссер, — и глубина небольшая, и вода прозрачная.

— Слушай, Марченко, — тоже кричал оператор, — мы опускаемся на дно, а ты сейчас же ныряй прямо на нас, мы снизу посмотрим — ладно?

— Ладно.

— Пошли!

Ромка сначала распластался на воде, задержался так на какую-то долю секунды и, резко наклонив голову, почти вертикально пошел вниз, держа руки перед собой.

Он проплыл перед ними гибкий, стройный, как проходит стремительный серебряный сарган. Махнул хвостом, изогнулся всем своим длинным тонким телом, и лучше не ищи взглядом — все равно не увидишь.

Вынырнули одновременно. С шумом вырвались фонтанчики из трубок.

— Эффект! — восторженно заорал оператор, срывая маску. — Это то, что надо, а, Егор?

— Блестяще! — подтвердил, отфыркиваясь, режиссер. — Красив же ты, братец, под водой. Что тебе Ихтиандр. У того жабры были, а у тебя же легкие…

— Повторим? — попросил оператор.

— Повторим, — согласился Ромка.

— А ты сможешь больше пузырей пускать, а? — вдруг спросил оператор.

— Как это?

— Ну, чтобы среда больше чувствовалась… вода, понимаешь?

— Не-ет!

— На маску, держи трубку. Опускайся и смотри.

Ромка с удовольствием принял это предложение.

— Спускайся! — машет оператор.

— Пошли! — кричит и режиссер. — Давай посмотрим, пока он в азарте.

Ромка и Егор Андреевич разом вздохнули и дружно пошли вниз.

У самого дна Ромка перевернулся, он и один любил так смотреть вверх, особенно когда солнце в зените. Толща воды искрится, переливается красками, легкими, нереальными.

Сверху на Ромку уже шел оператор. Он нырнул тоже очень умело и проплыл мимо стремительно и даже с каким-то шиком, а из носа и изо рта его вырывались пузырьки воздуха. Они сначала тянулись назад, а потом стремительно неслись вертикально вверх, к поверхности. Это было очень красиво. Только Ромка не понял для чего.

— Здорово ныряете, — восхищенно сказал он, передавая маску и трубку оператору.

— Были когда-то и мы рысаками, — сказал он, глубоко и часто дыша, — а теперь не те времена… — Эти пузырьки мне нужны, чтобы подчеркнуть, что человек находится в воде. Понимаешь? Ну, чтобы еще эффектнее было, ты набрал сразу воздуха, а когда будешь перед камерой проходить, выпускай. Не сразу все, конечно, а постепенно.

— Ну да! — сердито сказал тогда режиссер. — Ты научишь. Человек с собой под воду воздух берет, чтобы дышать. А ты говоришь, выпускай постепенно. Чем же он дышать будет?

— Нет, Егор Андреевич, — быстро вставил Ромка, — это уже не воздух выходит.

— Да ну? — удивился режиссер.

— Не воздух, — И Ромка повернулся к Захару за подтверждением.

Захар был силен в теории. Захар, не спеша, подробно и вполне ответственно все объяснял:

— Это не воздух пузырьками выходит, а углекислый газ.

— Его все равно выпускать надо, — добавил Ромка, — а если задержать надолго, может отравление организма произойти. Самое настоящее отравление.

— Ну, если так, валяй тогда пускай пузыри… Только все равно надо будет проконсультироваться с подводниками.

Последние слова относились к Людмиле Васильевне.

— Хорошо, — сказала она, — я сегодня же узнаю, опасно это или нет.

И они заговорили о сложности подводных съемок, о технике безопасности, но это уже Ромку не интересовало. Он пододвинулся ближе к Людмиле Васильевне, спросил тихо:

— А Оксана где?

— Здесь где-то, — ответила та, — с тетей своей и Володей. Ты поищи.

Но искать он не стал. Вспомнил сразу же про брата и поднялся расстроенный и сердитый сам на себя.

— Я пойду, — сказал. — Братишку кормить надо.

— И я. — Захар тоже встал. — Надо дома побывать.

После четырех снова возобновили поиск. Медленно отходили все дальше и дальше от берега.

Солнце спустилось ниже, да и глубина заметно прибавилась. А еще через полчаса дно уже совсем не проглядывалось. Толща воды уходила куда-то в глубину, и казалось, нет там, внизу, ни конца, ни края.

— Все, — сказал Ромка, — метров пятнадцать-восемнадцать. Здесь только нырять надо, а нырять, — он хитро глянул на Тимку, — нырять запрещено.

Здесь нырять уже будут аквалангисты. Завтра в Прибрежное придет водолазное судно с целой командой подводников.

Собрались все снова на спасалке. Сдали комплекты, оживленно, перебивая друг друга, спешили поделиться тем, что случилось у каждого.

— Что же, — сказал им дядя Валя, — вы свое дело сделали. И очень хорошо, добросовестно. Спасибо вам большое.

— Так ведь не нашли, дядя Валя, — выкрикнул Костик.

— Такая уж у нас служба. И не день, не два, а неделю приходится порой тратить на такой, кажется, пустяк. А нашел «пустяк», и глядишь, его-то как раз и не хватало, чтобы понять и увидеть главное. Такая уж служба, — повторил со вздохом, — может, его, акваланга-то, и нет совсем в бухте.

— Как нет? — не поняли некоторые.

— А вот так — нет, и все. Может, он его совсем в другом месте оставил. А мы обязаны проверить. Есть, нет, а убедиться должны, чтобы начать поиск в другом месте. Ясно?

— А сейчас, — продолжал вожатый, — объявляется призыв добровольцев, желающих рыбалить и ловить крабов на мысе Дельфиньем.

Желающими оказались все. Но вожатый почему-то не оставил в списках добровольцев Захара, Костика, Тимку, Ромку и Лешу Затонского.

— У вас, — сказал он, — будет спецзадание, — и отпустил остальных.

— Как думаешь, Тимка, что это за спецзадание?

— Я думаю, дядя Валя… Я думаю, мы будем следить.

— За кем?

— Ну, за кем скажете.

— И совсем нет, задание у вас будет простое, но очень-очень важное. Будете сниматься в кино.

— Как? — вскочил Захар. — Сниматься?

— Ну да, — подтвердил лейтенант, — вас же отобрали, значит подходите. Не можем же мы срывать такое большое государственное дело.

— Ну вот, — расстроился Ромка, — это же, выходит, они нас освободили от отряда?

— Выходит, — улыбнулся Суходоля.

— А меня не отбирали, — засуетился Тимка, у него даже голос от волнения стал тонким, писклявым, — я, может, не подхожу, меня не просили.

— А если я не хочу, — поднялся Ромка, — не хочу, и все…

Тогда встал и вожатый.

— Вот что, хлопчики, — произнес мягко, — я же сказал: это спецзадание. Ясно? Вот вернется с моря Степа, подключим еще и его в вашу группу. Не ясно?

— Не, — замотал головой Затонский, — какой из меня артист? Смехота!

— Киногруппа будет работать во многих местах по побережью, и вы будете с ними. Сниматься! Раз вас отобрали и вы подходите. Если бы подходили для съемок другие, снимались бы другие и спецзадание получили бы они. Теперь ясно?

Теперь стало ясно.

А с директором съемочной группы в это время разговаривал майор Алексеев.

— Нас интересует, будете ли вы пользоваться посторонними людьми в своей работе, ну, из местных жителей?

— Мы рассчитывали, — ответил с беспокойством директор, — нанять на временную работу двух-трех человек, А что, нельзя?

— Наоборот, — оживился майор. — Только у меня такая просьба: без моей рекомендации никого не брать.

— Пожалуйста, если так нужно… только ведь мне нужны работники, понимаете?…

— Понятно-понятно, — улыбнулся майор, — будут самые нестоящие работники. Я подготовлю и рабочих и спасателей. Можете на них полностью рассчитывать — молодые, здоровые ребята.

— Хорошо, — согласился директор и вздохнул. — Машину мы скоро получим?

— Скоро. Завтра передадут.

Ромка возвращался домой усталый. Шел не спеша, насвистывая какую-то мелодию. Шел и думал: хорошо бы Оксана была дома и сидела на веранде. Он бы сказал ей… Хотя что он мог сказать? Просто постоял бы где-нибудь в сторонке… Она бы спросила его, что он весь день делал. И он бы рассказал… Впрочем, ничего бы он ей не рассказал.

Он очень- очень хотел еще раз увидеть ее сегодня.

Она сидела на веранде. Ее тетя и Ромкина мама пили чай, а Васек старательно облизывал большую ложку от варенья.

Словом, все было так, как хотелось ему. И вечер, и ужин, и она за столом. Все. Кроме одного. Кроме Володи… Которой стоял, прислонившись к стене, и играл боксерскими перчатками. Видно было, что он только пришел, потому что и тетя и мама все время говорили ему:

— Ну хоть чаю выпей, хоть присядь на минуту…

На что Володя отвечал вежливо:

— Спасибо, тетя Сима, спасибо, Анна Макаровна. Я только-только ужинал, правда, честное слово…

Увидя сына, Анна Макаровна горестно всплеснула руками.

— Пришел, горе мое… Смотри, как вымотался… Каникулы ведь, отдыхать время, а не носиться бог знает где…

— Я не бог знает где, — отозвался Ромка, — я на море был.

— Марш руки мыть, — потребовала мама, — ужинать. Хоть раз поешь по-человечески.

— Хорошо. — Он и сам рад был уйти сейчас куда-нибудь. Но зачем здесь этот Володя?

Он долго плескался под кроном, долго и тщательно вытирался. Это заметила и мать.

— Какой чистюля! — сказала громко. — А другой раз не умолишь руки сполоснуть…

— Ну ладно тебе.

— Садись, садись, — ворчала мать, — ишь, какой застенчивый стал. Это все из-за тебя, Оксана, без тебя бы уж все пусто было, а сейчас, смотри, какой робкий да тихий, а еще командир.

— Мама, — повысил он голос.

— А чего тут обижаться, — искренне удивилась Анна Макаровна, — весь поселок знает, что ты командир.

Ромка не ответил, уткнулся в тарелку.

И тогда спросила она, спросила вежливо, заинтересованно!

— У вас сегодня опять тревога была? Куда это вы все исчезли?

Что он мог ответить?

— Они в море тренировались, — вставил Володя, — я видел: на лодках и в масках с трубкой.

«В комплектах», — про себя сердито поправил Ромка, не переставая жевать. Это как-то спасало его от необходимости отвечать.

— Нет, правда? А зачем тренировались?

Разговор не получался. Он, конечно, мог бы придумать что-нибудь такое, чтобы всем было интересно слушать, и она еще больше удивилась бы. Только зачем здесь этот Володя? Нет, он ничего не имел против него — парень как парень, наверное, и человек неплохой, не взяли бы на главную роль какого-нибудь пижона, А все-таки зачем он сейчас здесь? Сидел бы дома, все равно завтра опять вместе на съемочной площадке будут. А у него, у Ромки, кто знает, как завтрашний день сложится, мало ли что…

Володя словно понял.

— Ладно, пойду я… потренируюсь немного.

И стукнул перчатками.

— Жаль, не с кем поработать.

— До сих пор нет тренера? — удивилась Оксана.

— Юлий Семенович телеграммами завалил — задерживается, республиканские соревнования, а здесь никак не могут найти. Вот с собой и тренируюсь…

— Но ведь скоро бокс снимать — как же ты? — спросила Оксана.

Володя пожал плечами.

— Мне что? Я буду драться, а вот как? Тут уж я ни при чем, Я пойду, пока светло, поработаю хоть на груше.

И что толкнуло тогда Ромку? Он и сам понять не мог. Только он решительно отодвинул стакан с недопитым чаем и оказал с вызовом:

— Давай со мной.

— С тобой? — Володя не спросил, он просто удивился. — Ты умеешь?

Вместо ответа Ромка встал.

— А перчатки есть? У меня только эти…

Ромка молча прошел в дом и сейчас же вернулся с парой потрепанных, но еще годных для боя перчаток. В свое время отец занимался этим делом.

— Два раунда! — завопил Васек.

Оксана приподнялась, озорные искорки сверкнули в глазах.

— Где будем? — спросил Володя.

— Здесь, — возбужденно ответил Ромка, — ну, во дворе, где сарай…

— У нас там площадка! — закричал Васек, бросаясь первым на место боя.

Действительно, за сараем была настоящая спортивная площадка. Отгороженная от улицы, она была заставлена самодельными спортивными снарядами. Здесь были и «конь», и брусья, и турник, и даже шведская стенка.

— Куда это они? — всполошилась тетя Сима.

— А ну их, — махнула на ребят Анна Макаровна, — теперь, пока друг друга не отколотят, не успокоятся. Посидим лучше здесь, чайку еще попьем… Думаете, веселое это дело, смотреть, как они скулы друг другу сворачивать будут?

А на площадке готовились к бою. Васек даже веревку достал, один конец к турнику привязал, другой к сараю — получилось что-то вроде ринга.

Ромка натянул перчатки и подал брату, тот торопливо зашнуровал их. Володя протянул перчатки Оксане.

— Только по правилам! — закричал Васек. — Приготовились!..

Боксеры сошлись в центре площадки, пожали друг другу руки и разошлись.

— Бокс!

Ромка бросился в атаку первый. И первый отлетел к сараю, получив хороший удар в челюсть.

«Как это я открылся, — с досадой подумал он, тронув подбородок, — а этот Володя ничего парень, умеет. Теперь пусть он нападет, надо присмотреться…»

Володя наступал медленно, настороженно выставив вперед правую руку.

«Да он левша, — понял Ромка. — Теперь только не спешить».

Он отступал, выжидая удобного момента. Володя, сделав неожиданный выпад, нанес Ромке целую серию ударов, как бы доказав, что он отлично владеет и левой и правой рукой.

Кое- как закрывшись и отбив два последних удара, Ромка отскочил в сторону и тут только пожалел, что ввязался в эту историю. По сравнению с ним Володя выглядел классным боксером.

Раз!

С трудом ушел Ромка от прямого удара, в какую-то долю секунды почувствовал и отскочил. А то лежать бы ему сейчас в нокауте. Выпрямившись, услышал позади себя смех. Но он не оглянулся, он знал — это смеялась она. И смеялась над ним. Да, наверное, совершенно нелепо выглядел он сейчас. Выставив вперед обе руки, защищаясь, отходил он к забору. А Володя спокойно и уверенно наступал, загоняя Ромку в угол между сараем и забором.

И Ромка перешел в наступление.

— Ага! Ага! — закричал Васек. — Давай, Ромка, давай!

Ромка наступал, отчаянно размахивая перчатками, все больше и больше распаляясь.

Володя легко и терпеливо уходил от ударов. «Ничего, ничего, — тешил себя Ромка, — сейчас я ему покажу… сейчас… только бы выждать, не упустить момент…»

Удар, в который он вложил все силы, все оставшееся самообладание, всю ярость и безудержное желание победить, этот удар пришелся в пустоту.

Володя увернулся и ловким, но не сильным ударом снизу сбил Ромку с ног.

Ромка сидел на песке, прерывисто дыша, не понимая, как так получилось.

Володя стоял в стороне, спокойный, насмешливый.

— Может, хватит? — сказал он.

— Хватит, хватит! — закричала Оксана.

Васек не сказал ни слова, но в его глазах прочитал Ромка укор: неужели это все, неужели Ромка сдался.

Нет, Ромка не сдался. Наоборот, он стал злее, решительнее.

— Давай еще! — сказал поднимаясь.

Еще так еще. Володя быстро пошел на Ромку. Только теперь Марченко узнал, что такое техника в боксе. Не сила, не отвага, не ловкость, а именно техника. Володя легко находил незащищенные места и бил короткими, точными ударами правой и левой.

Уже болело левое плечо, крепко досталось правому, один удар пришелся в ухо, два удара в грудь, и еле-еле отбил Ромка очередной удар в челюсть. Он теперь только защищался. Удары сыпались один за другим, мастерские, четкие и сильные.

Оксана уже не смеялась, Васек не кричал, оба с напряжением ждали развязки.

Развязка наступила неожиданно.

Володя сделал сильный выпад, Ромка кое-как увернулся, и Володя по инерции шагнул вперед. И тут то ли он поскользнулся, то ли подвернулась нога, но только Володя не удержался на месте и упал. Упал прямо на ракушечник.

Когда Ромка помог ему подняться, он увидел тоненькие струйки крови под носом у Володи.

Оксана испуганно вскрикнула.

— Ерунда, — сказал он как можно беспечнее, размазывая кровь по щеке, — это пройдет. Будем еще драться?

— Нет, я сдаюсь.

Когда они появились у веранды, тетя Сима чуть не упала в обморок, а Анна Макаровна, вскрикнув «так я и знала», бросилась в дом. Она тут же появилась снова, но уже с аптечкой в руках.

Володя говорил, что все это пустяки, пройдет и так, но Оксана и Анна Макаровна усадили его на ступеньки крыльца и заставили поднять лицо вверх.

Анна Макаровна, обмакнув в йод палочку с ватой, старательно замазывала царапины. Володя ежился, шипел и свистел от боли, Оксана дула, а тетя Сима суетилась рядом, советовала, причитала и охала.

Ромка стоял чуть в стороне и все еще не мог прийти в себя после такого боя. Да, если бы не эта случайность, досталось бы ему крепко.

— Это ты его, да? — все допытывался Васек. — Вот здорово! Как это называется? «Нокдаун» или «нокаут»?

Наконец кровь остановили, и Анна Макаровна наложила на распухший нос мокрую тряпку — компресс.

— Вовка! — ахнула Оксана. — А как же завтра съемка?

— До завтра пройдет, — просипел из-под тряпки Вовка.

Ромка встал рано, раньше, чем Оксана, и ушел на море. Ушел, чтобы покупаться в утренних ледяных волнах, ушел, чтобы не увидеть снова, как делает она зарядку, чтобы не встречаться. Потому что совестно было за вчерашнее, за хвастовство, за беспомощность.

— Это безобразие! — возвращаясь, услышал Ромка еще от калитки. — Форменное хулиганство!

Это говорил режиссер, нервно прохаживаясь перед верандой. А на ступеньках крыльца сидели печальная Оксана и не менее печальный Володя с распухшим носом. Вокруг стояли директор картины, оператор Витя, Людмила Васильевна, администратор Канатов и еще какие-то киношники.

— Сорвать работу всей группы! Целую неделю шестьдесят человек будут бездельничать! Ты хоть понимаешь, что это такое?

— Через два дня пройдет, — уныло говорил Володя, — вот увидите…

— Где уж там два дня, — вмешался оператор, — да тебя, милый, нельзя будет снимать и через неделю, посмотри лучше на нос…

— Ну вот, — возмущенно взмахнул руками режиссер, — я же говорю — неделя! Ты понимаешь, что это такое? Неделю вся группа будет в простое… в простое, — повторил он с выражением, — и все из-за того, что мальчику, видите ли, захотелось похулиганить.

— Он тренировался, — успела вставить Оксана, — ему же негде и не с кем…

— Как так не с кем? — удивился режиссер и повернулся к директору. — Разве тренера еще нет?

— Конечно, нет, — обрадовалась Оксана, — вот он сам и тренировался. При чем же здесь он?

— Ты молчи, — оборвал ее сердито режиссер, — знаю я эти тренировки, ты не защищай… и не вмешивайся, тебе вчера надо было вмешиваться… Так почему еще нет тренера? — снова повернулся режиссер к директору.

Тот развел руками.

— Ищем, а Юлий Семенович на соревнованиях.

— Вот и радуйтесь, — раздраженно заходил по дорожке режиссер, — Юлий Семенович рекорды бьет, а наш актер себе нос… А что мы должны делать? Стоять! Вот, дорогой мой, — повернулся он опять к Володе, — вот как обходится порой баловство. Сколько раз я говорил: когда ты один, сам по себе, балуйся сколько хочешь, что угодно ломай себе, пожалуйста, раз ты сам за себя отвечаешь. А в кино? Ты уже не сам по себе, ты уже исполнитель роли. От того, как ты себя чувствуешь, зависит труд всего коллектива. Так, будь добр, согласовывай свои поступки с коллективом.

— К съемкам других объектов мы не готовы, Егор Андреевич, — сказала Людмила Васильевна, — Саврасов есть, но нет Перфилова, по нашему плану он подъедет лишь к концу недели.

— Ну вот, пожалуйста…

— И все-таки я прошу, Егор Андреевич, — заговорил директор, — найти, что снимать. Мы действительно не можем позволить, чтобы из-за баловства мальчика простаивала вся группа. Я уверен, у нас есть что снимать.

— Ну что, что? — раздраженно спросил режиссер. — Подскажите…

Директор продолжал уверенно:

— Ну, хотя бы отдельные кадры без Володи… крупные планы Оксаны, пейзажи… Вот Людмила Васильевна посмотрит в разработках, я убежден, что найти можно.

— А я убежден, — вставил оператор, — это все равно ничего не даст… отдельные планы, кадры… потом сами же будем переснимать…

— Значит, есть предложение простаивать? — насмешливо уточнил директор.

В этот момент режиссер увидел Ромку.

— Пожалуйста, он, явился сам виновник! Кто не знаком, могу представить: организатор, так сказать, импресарио внеплановых встреч по боксу и незаменимый участник антиобщественных боев, местный житель Роман Марченко.

Ромка выдвинулся вперед и поклонился. Все рассмеялись, даже Володя, хотя смеяться ему было так же трудно, как чихать.

— Артист! — язвительно заметил режиссер. — Может, ты вместо него и сниматься будешь?

— Идея, Егор! — вскричал обрадованно оператор. — Давай его и снимать.

— Правильно, — согласился режиссер, — так и сделаем, Если Марченко виноват, Марченко и должен исправлять положение. Как думаешь, Марченко?

— А что делать?

— Прыгать! Нырять! Как вчера, помнишь?

— Виталий Павлович, Егор Андреевич, — пытался сдержать обоих директор, — мы не готовы к подводным съемкам, еще не прибыл со студии бокс для кинокамеры.

— Ничего, — успокоил режиссер, — мы будем пока снимать с поверхности. Сколько у нас этих прыжков, Людочка?

Людмила Васильевна ответила не сразу.

— Наверное, шесть, если с финалом.

— С финалом, конечно, с финалом! — вскричал режиссер. — Это же на целый день работы. Едем, едем, товарищи.

— Но ведь это тоже надо подготовить, Егор Андреевич, — взмолился директор, — нельзя же так, сразу.

— Хорошо, — покорно согласился режиссер и подмигнул Ромке, — значит, не едем. Значит, снимать нечего, снимать не будем, будем простаивать.

— Нет-нет, — торопливо отозвался директор, — снимать будем, что-нибудь придумаем.

— Вот так, — повернулся режиссер к Володе и Оксане, — а вы оставайтесь, отдыхайте и очень-очень завидуйте нам! Пошли, Роман.

Директор придумывал недолго.

Скоро от причала рыбоколхоза отошли две взятые напрокат рыбацкие фелюги, на них была аппаратура, сверкали серебром огромные квадраты подсветов.

На спасательной станции тем временем отчаянно тарахтел, разогреваясь, подвесной мотор к шлюпке. Тут же суетился Канатов — ему было поручено обеспечить съемку спасателями. Сначала администратор потребовал глиссер и пять спасателей, но наткнулся на упорное сопротивление Тимофея Васильевича — самый разгар купания, а случись что, уже не скажешь: потерпи, не тони, у нас глиссер на съемках. Пришлось Канатову согласиться на моторную лодку и двух спасателей.

Наконец мотор заревел и лодка помчалась вслед за фелюгами.

Вначале решили снимать прямо в бухте, выйти только мористее. Но когда остановились, выяснилось, что в кадре будет просматриваться поселок, в какую бы сторону ни стали снимать. Это не устраивало режиссера. Его так же не устраивало снимать и в сторону открытого моря — хоть какой-нибудь берег в кадре должен быть.

Егор Андреевич объяснил Ромке, что в картине есть такой эпизод, когда Марко, хвастаясь перед городской девочкой, прыгает в море с высокого обрыва, Но высокого обрыва в районе поселка не было — обрыв-то, конечно, был, но над очень мелким местом — не нырнешь, а в более глубоких местах берег не подходил так отвесно к морю — опять не прыгнешь. Поэтому будут снимать по отдельности. Кадр, как прыгает, и кадр, как ныряет. А уж потом в монтажной склеят эти два кадра.

Но так как действие этого эпизода происходит в безлюдном месте, то и не хотелось, чтобы на втором плане был виден поселок.

— Надо идти в Голубую бухту, — предложил оператор, — там со всех сторон скалы.

Режиссер согласился, и фелюги, деловито затарахтев, потянулись к Голубой бухте.

Через приборы и подсветы Ромка пробрался на ют фелюги, что по-сухопутному означает нос. И уселся там, свесив ноги за борт. Он любил так ходить на фелюге. Вот бы еще волнения в балла три-четыре, чтобы нос то зарывался в волны, то подлетал вверх, прямо к небу. Вниз-вверх, вниз-вверх, как на качелях. Внутри что-то обрывается, летит куда-то в пустоту, проваливается и тут же сразу возвращается на место. И сладко, и пусто, и горько, и тошно… Так, наверное, тренируются космонавты. Да посидеть бы сейчас там, в камере, покрутиться бы часок на центрифуге. И вообще это, неверное, очень здорово — видеть сверху всю Землю. Ромке не летал еще на самолетах, но представить себе, что видит летчик, он может. А увидеть Землю так, как видят ее космонавты, он никак не может, не получается. Если, конечно, сильно представить, ну, напрячь все воображение, то увидишь разве только большой глобус. А как выглядит сама Земля, как она вся перед тобой вращается? Конечно, слетать и посмотреть — было бы здорово! Но и только. И сейчас же обратно. На дальние планеты он бы не полетел. Что тем интересного? Какая-то красная трава, фиолетовое небо. Зачем ему фиолетовое? Ему и голубое очень нравится. И вообще как можно жить при фиолетовом небе? А облака? Облака тогда будут какие-нибудь желтые. Он представил себе на минутку фиолетовое небо и желтые облака. Нет, неверное, это очень красиво. Конечно, красиво, решил он, вот бы посмотреть. Вообще-то новые места посмотреть тоже интересно, как это там у них все устроено. Но и только. Посмотрел — и хватит. Пора и возвращаться. К голубому небу, к синему морю, к запаху волн и крику чаек. Нет там, на дальних планетах, такого моря. Может, и есть какое-нибудь коричневое и густое, желтое и горячее, но такого моря там все равно нет.

Ромка посторонился. Рядом присела Людмила Васильевна.

— Давай пока выпишем тебе чек, — сказала она, раскрывая тетрадку, — говори свои данные. Как по отчеству, сколько лет, точный адрес.

— Зачем это?

— Деньги получишь.

— За что?

— За съемку. У тебя ведь сегодня первый съемочный день.

Он пожал плечами, но данные свои сказал: и отчество, и возраст, и адрес.

Людмила Васильевна записала все это на талоне и подала мальчику, показала место.

— Распишись.

Он расписался. Она оторвала корешок талона, передала Ромке.

— Спрячь. По этому чеку и получишь деньги.

— А сколько? — спросил он и покраснел.

— Ага, — услышал вопрос режиссер, — видали, как заговорил! Сколько? А зачем тебе деньги?

Ромка смущенно молчал.

— Ну что ты с ними будешь делать? — продолжал допытываться режиссер. — Что молчишь? Ну, сколько тебе нужно?

— Одиннадцать сорок.

— Всего?

— Хватит.

— А на что?

— Маска, ласты и трубка, весь комплект столько стоит.

— Ну, братец, на комплект ты за пару съемочных дней заработаешь, — успокоил его режиссер, — комплект — это, конечно, вещь нужная. Только у вас, по-моему, в раймаге ни трубок, ни ласт, только маски.

— Я в город съезжу, — быстро сказал Ромка, — а то морем. От нас в Ялту «Ракета» ходит. Три часа — и там.

— Пока ты будешь зарабатывать, пока получать, наша бухгалтерия по чекам только пятого и двадцатого платит. Да потом еще в город ездить или по морю в Ялту топать… — Режиссер сделал паузу и неожиданно закончил: — Одним словом, держи мой комплект. Это тебе подарок будет.

И протянул обомлевшему Ромке авоську, в которой лежали те самые желтые литые ласты, маска и трубка.

— Только сетку верни, сетка мне самому нужна.

Ромка взял сетку, растерянно завертел в руках.

— Так нельзя, — сказал беспомощно.

— У нас в кино все можно, — заверил режиссер и пригрозил: — Ты бери, а то передумаю.

— Бери, Ромка, — сказала Людмила Васильевна, — наш режиссер — добрая душа. Ты скажи, что тебе его очки нравятся, он тебе и очки подарит.

— Нет, очки не подарю, — быстро отозвался режиссер, — без очков, как без рук. А без комплекта, как человек сугубо сухопутный, всегда обойдусь.

— Бери, Марченко, — сказал и оператор, — он все равно его где-нибудь потеряет.

— Ну как же так? — все еще не верил Ромка.

— А просто так, — сказал весело Егор Андреевич. — Когда за что-нибудь — это очень плохо, братец, просто скверно. А когда просто так, просто за здорово живешь — это же самое удовольствие.

— Спасибо…

— А что, Егор, — поднялся оператор, оглядываясь вокруг, — зачем нам так далеко тащиться, вот великолепная бухточка.

Режиссер посмотрел и согласился.

— Стоп, машины! — скомандовал весело. — Все наверх!

— Стоп! Стоп! — повернулась к мотористу Людмила Васильевна. — Здесь будем работать.

Моторист переключил дизель на малые обороты и круто положил руль вправо.

— Отличное место! — сказал оператор, жадно озираясь по сторонам. — Здесь не только прыжки снимать… Ты идешь, Егор?

— Конечно, конечно, — заторопился режиссер, пробираясь к правому борту, куда уже подошла моторка и стала борт о борт. Канатов и спасатели перекочевали на фелюгу. В лодку спрыгнул оператор, осторожно спустился Егор Андреевич, держа в руках электромегафон. Такой мегафон видел Ромка раньше только у милиционеров, да и то в день, когда проходила через их поселок трасса всесоюзных велосипедных гонок.

Еще какой-то юноша, обвешанный фотоаппаратами, хотел было пересесть в лодку, но его не пустил администратор.

— Куда! Куда! — испуганно закричал он. — И так перебор получается! Отходи, отходи! — это уже относилось к мотористу. Тот чуть повернул ручку, как у мотоцикла, и забурлила за кормой вода, вспенилась, закипела…

— Людочка! — закричал режиссер. — Объясни задачу Марченко!

Задача была простая. По команде Ромка должен будет прыгать в воду.

— С борта? — спросил он. — А как прыгать? Ласточкой или солдатиком?

Людмила Васильевна этого не знала.

Из- под приборов извлекла спортивную сумку, а из сумки достала точно такой же мегафон, как у режиссера.

— На лодке! На лодке! — прокричала в мегафон. — Егор Андреевич! Он спрашивает, как прыгать. Солдатиком или ласточкой?

— Ни в коем случае не солдатиком… — отозвались оттуда. — Лучше, если как-нибудь позаковыристее.

— Понял? — повернулась к нему. — Позаковыристее сможешь?

Он подумал.

— Постараюсь.

С моторки уже кричали:

— На фелюге! На первой фелюге! Почему крутитесь? Удерживайтесь на месте, на месте держитесь… по солнцу правым бортом!

— По солнцу, по солнцу! — закричала Людмила Васильевна мотористу.

Вторая фелюга отошла вправо и стала параллельно первой. На ней шевелились осветители. То один подсвет, то другой вспыхивали на солнце, они скрестили свои зайчики на Ромке, готовом к прыжку. Он зажмурился от яркого света, но с места не сошел, уже знал — так надо, значит, придется терпеть.

— Роман, Роман! Приготовься. Будешь прыгать прямо перед собой! Готов?

Ромка разбежался и прыгнул.

Когда он вынырнул, моторка была уже совсем рядом.

— Ну куда, куда ты торопишься? Что ты умеешь прыгать — это мы знаем. Ты для нас прыгни, чтобы оператор проверил, прорепетировал… понял?

Ромка взобрался на фелюгу.

— Может, вытрешься? — подала полотенце Людмила Васильевна.

— Не, — ответил быстро, — не холодно… Еще когда прыгать?

— Приготовились! — донеслось с лодки. — Ты готов, Марченко?

Ромка встал на фальшборт, выпрямился и поднял правую руку — он готов!

— Пошел! — прозвучала команда.

Он оттолкнулся, взлетел вверх, распрямился и стремительно вошел в воду.

— Молодчага! — прокричал оператор с приближающейся моторки. — Только ты очень быстро в воду уходишь…

Ромка ухватился за борт.

— Ты задержись, что ли, немного в воздухе, — продолжал оператор, — еще красивее будет.

— Удивляешь ты меня, Витя, — всплеснул руками режиссер, — то пузырьки пускай, а теперь в воздухе задержись, что он — вертолет?

— Ничего, он меня понял, — улыбнулся оператор.

— Если перевернуться? — предложил Ромка. — Ну, сальто сделать…

— Я же говорил, — совсем обрадовался оператор, — золото парень, находка! Валяй, если сможешь, хоть два сальто! Хоть десять!

— Хорошо, я постараюсь.

— Теперь снимаем! — прокричал режиссер. — Приготовились!

Но оператор перехватил у него мегафон:

— Марченко! Роман! А ты не смог бы не с борта, а с этой, как его… кубрика, рубрика… ну, с будки этой, понимаешь? С крыши!

Ромка сразу же все понял и обрадовался. Конечно, так прыгать куда интересней. Это же еще на метр, а то и полтора выше палубы. Это уже как будто со скалы.

— А это не опасно? — встревожился Канатов. — Если опасно, запрещаю.

— Когда на месте стоим, чего тут опасного, — ответил моторист, — если сумеет, пусть прыгает.

Возбужденный и радостный Ромка уже стоял на теплой крыше рубки. Он поднял руку.

— Съемка! — донеслось с лодки. — Внимание! — и после короткой паузы: — Пошел, Ромка!

Ромка с силой оттолкнулся, но сальто почему-то не вышло, и он упал, прямо-таки свалился в воду, подняв тучу брызг.

— Так, братец, не годится, — укоризненно сказал режиссер. — Не ушибся? Так, знаешь, все внутри отбить можно.

— Знаю, знаю, — бормотал Ромка, не поднимая глаз, немного саднило плечо и горели колени — стукнулся он все-таки здорово.

— А все ты, — упрекнул режиссер оператора, — все с выкрутасами хочется.

— Да это я, я сам, — быстро заговорил Ромка, — не получилось просто — и все… давайте еще раз, по-настоящему. Вот увидите, получится! И с выкрутасами и как хотите! Обязательно получится! Давайте еще! По-настоящему!

— Вот придешь в себя, отдохнешь, — ответил на это режиссер, — тогда будет тебе по-настоящему!

Когда Ромка передохнул, моторка с режиссером и оператором подошла к фелюге.

— Отсюда будем снимать, — прокричал режиссер, — крупнее! Ты готов уже?

— Готов!

И вот уже снова летит вверх Ромка. Ура! Получилось!

— Молодец! — кричит ему режиссер. — Есть один дубль. Давай с ходу второй!

— Может, растереть? — протягивает ему полотенце Людмила Васильевна.

— Нет, сейчас не надо, — отвечает он радостно, — потом.

— Приготовились!

Он готов. Он уверен, что теперь уже не подведет, теперь хоть сто раз прыгай, ошибки уже не будет. Он готов ко второму дублю, и к третьему, и к пятому! Давайте только команду.

— Пошел!

— Молодец! — кричит снизу, с моторки оператор. — Лихо работаешь! Отдыхай!

И он отдыхает, сидит на палубе с сияющими глазами, а Людмила Васильевна полотенцем растирает спину.

— Ну хватит, — улыбается он, — довольно, мне не холодно.

Рядом сидит Канатов и поучает:

— Так положено. По технике безопасности. Ты же не на пляже, а на работе. Тело в воде, знаешь, как охлаждается. Так что простудиться тебе не дадим — самим нужен. Из тебя, дорогуша, вот такой дублер получается… А кто тебя нашел, кто разыскал?…

— А еще сможешь? — спрашивает режиссер.

Ромка вскакивает.

— Ты отдыхай, отдыхай, — останавливает его Егор Андреевич, — сейчас развернемся. Немножко по-другому снимать будем. Вариант. Чтобы только твой силуэт получился прямо против солнца. Виктор Павлович говорит: эффект будет!

Фелюга разворачивалась. Оператор стоял рядом с мотористом и подсказывал. «Чуть левее, — слышалось оттуда, — чуть правее».

Ромка лежит на горячих досках палубы, раскинув руки и зажмурив глаза. Почему это солнце проходит через закрытые веки? Глаза зажмурены, а все равно светло. Видишь какие-то оранжевые круги, вспыхивают и гаснут яркие красочные блики, даже больно становится.

Ромка приоткрыл глаза: фелюга все еще никак не могла стать на точку. Вторая отошла подальше под скалы и бросила там якорь — видно, сейчас она не будет нужна.

Ромка косится вправо и видит желтые ласты, маску и трубку. А он-то забыл! Это же его комплект! Подарок! Что-то уж очень везет ему сегодня. «Счастливчик», — скажут ему ребята. Согласен, сегодня действительно счастливчик, а завтра? Даже сегодня вечером может произойти что-нибудь такое, о чем уж никак не скажешь «повезло». Ромка не верит в сплошные удачи. «В жизни, — учил его отец, — надо быть готовым и к неудачам и к срывам, просто к несчастью. И если ты готов, ты не раскиснешь при неудаче, ты не будешь хныкать при несчастье, а всегда найдешь в себе силы и мужество пойти вперед».

Чем же отблагодарить за такой подарок? Сделать что-нибудь такое особенное, морское? Модель фелюги? Или шхуны? Может, поймать камбалу — огромную, двухкилограммовую, как Захар Лукашкин? Ну и что? Съел человек — и все. И вся память. Нет, надо что-нибудь другое. Не достать ли из моря самый большой, самый красивый рапан? Ромка знал, многие курортники охотятся за таким сувениром. Самому высушить, покрыть лаком… И пожалуйста — настоящий подарок, на года. Правда, чтобы достать такой большой и красивый, надо искать на большой глубине. Ну и что? У него же есть теперь свой комплект.

— Ты готов? — спросила Людмила Васильевна.

— Готов!

Теперь он должен будет прыгать с кормы, а лодка с режиссером и оператором уже справа, совсем рядом, метрах в трех от борта. И оператор, прижав к глазам камеру, уже примеривается.

— Прыгай строго перед собой, — кричит режиссер. — Приготовились!

Ромка давно готов, отступает немного назад.

— Мотор! Начали! Пошел!

Ромка разбегается, сколько позволяет корма, и прыгает. Как-то по-особенному (скажи ему сейчас: повтори — не сумеет) переворачивается в воздухе и, вытянув перед собой руки, входит в воду.

Идет в глубину. Он не спешит всплывать. Ему легко и радостно от ощущения своей силы, ловкости, спортивного азарта.

Открыв глаза, смотрит на приближающееся расплывчатое серое песчаное дно. А вот и краб греется в солнечных лучах. Да какой огромный! Самый настоящий «красняк» — бугристая темно-лиловая спина, зловещие массивные клешни.

Увидев приближающуюся тень, краб живо выставил навстречу опасности грозные клешни. Тронь теперь попробуй! Но Ромка умел обращаться с крабами. Взять, что ли, этого — да наверх, на палубу? Попробуй сыщи такого там, у берега.

А воздуха уже нет.

Ромка усилием воли подавил желание глотнуть и, напряженно загребая воду, заставил себя опуститься еще ниже.

Краб убегал под камни.

Ромка рванулся из последних сил. Но опоздал. Краб юркнул в расщелину между двумя большими лохматыми камнями. Краб исчез, а из-под камня выпал на песок конец какой-то лямки.

Что это было, Ромка уже не смог разобрать — он резко пошел наверх.

Его подхватили в воде сразу двое: спасатель с фелюги и встревоженный моторист. А от лодки, смешно размахивая руками, плыл сам режиссер.

— Ты что? Ты что? — кричал он и отфыркивался. — Что за штучки такие?

Ромку вытащили, хотя он уже чувствовал себя вполне прилично и мог бы сам взобраться на фелюгу. Да с ним уже случалось такое, ведь сколько раз ныряли они с ребятами на спор, кто больше под водой продержится.

— Ты что? Что случилось?

— Краб, — улыбнулся он, — вот такой…

— Краб, краб…

То, что Ромка сразу не всплыл, в первую очередь испугало режиссера, и он закричал: «Прыгайте! Спасайте!» А потом прыгнул и сам, как был: в брюках и рубашке, только очки успел снять, да и то в карман брюк положил. И сейчас, протирая очки, он был смущен и расстроен, даже сердиться уже не мог.

— Слушай, у нас же не забава, — отдышавшись, сказал он, — сам знаешь, у нас работа. Давай без шуток, а? Ведь у нас тоже есть сердца. Будешь еще прыгать?

— Может, хватит? — робко спросил Канатов. — Так сказать, из соображений техники безопасности, пусть отдыхает…

— Нет, я сейчас могу, — встрепенулся Ромка.

Очень надо ему прыгнуть еще раз, ведь если это ему не показалось…

— Я могу, — добавил горячо. — Правда!

— Придется, братец, еще раз прыгнуть, — почти умоляюще сказал режиссер, — а то у нас в самый последний момент пленка кончилась, не пойдет этот дубль.

Ромка даже обрадовался, что дубль не пойдет, что кончилась пленка, значит он обязательно прыгнет.

— Давайте сразу! — поднялся он.

Режиссер крикнул на лодку:

— У тебя готово, Витя? Я останусь здесь.

— Порядок, — ответил оператор, — перезарядились. Пусть только фелюга станет на прежнюю точку!

Пока фелюга рыскала, выходя на точку, Ромка вспоминал: с какой стороны были скалы, как находилась корма по отношению к выступающему далеко в море мысу Дельфиний и как светило в глаза солнце. Ему было нужно выйти к камням с меньшей затратой сил.

— Порядок! — донеслось с лодки. — Так держать!

— Приготовились! — негромко сказал режиссер и попросил: — Только без глупостей, Ромка, слышишь?

Он не ответил.

— Пошел!

Он не разбегался, он прыгнул сразу, с места. Он сэкономил силы, не сделав в воздухе ни сальто, ни поворота. Просто врезался в воду. Не до изящества и красоты было ему сейчас. Он шел точно на то место, это он чувствовал. Лучше было бы в маске — все сразу стало бы ясно. Но это значит сказать всем. А сказать всем нельзя. Вот почему надо дойти до самого дна.

Вот эти камни. Вот и краб, он опять безмятежно устроился на песке. Краб встрепенулся, выставил клешни, но бежать к камням не решился. Над ними уже был человек.

Вот эта лямка. Кажется, так близко — протяни руку. Он протягивает руку, но вода обманывает: до лямки еще с метр, наверное, и на этот метр опуститься совершенно невозможно. Вода не пускала глубже. Силы мускулов не хватало пробиться ниже, в ушах сдавило…

Лямка лежала на песке.

Ромка огромным усилием подгреб еще ниже и даже ухватился за лямку, но сжать пальцы сил не хватило, и она выскользнула из рук. Поняв, что держит его, не дает опуститься ниже воздушная подушка в легких, он решился и медленно разжал губы. Наверное, тысячи больших и малых пузырьков вырвались оттуда и, сверкая, переливаясь, рванулись наперегонки кверху. И раньше чем они достигли поверхности, Ромка, наконец, опустился на дно, но чуть дальше злополучных камней. Большого труда стоило ему дотянуться до лямки и крепко ухватиться за металлическую пряжку. Сомнений не было — это был ремешок какого-то аппарата. Ромка потянул ремешок на себя. Камень, лежащий сверху, покачнулся, но Ромка не вытащил ремешок, а лишь подтянул себя ближе к камням. Теряя сознание, он ухватился за камень и тронул его с места. Камень подался.

И в самый последний миг увидел Ромка под мягко сползающим на песок камнем голубые — это он хорошо запомнил, — голубые металлические баллоны.

Буквально в следующую секунду сильные руки подхватили его и потащили наверх.

На палубе фелюги стали делать искусственное дыхание.

— Да он сумасшедший, — повторял все время Канатов, — нет, он просто сумасшедший.

Из горла хлынула вода.

— Порядок! — сказал спасатель, поднимаясь. — Морская душа, что ему соленая водичка…

Ромка открыл глаза, осмотрелся и приподнялся на локтях.

— Ерунда! — сказал и задохнулся.

Все молчали, не зная, радоваться им или возмущаться.

— Мне надо, — вдруг привстал Ромка.

— Лежи уж! — прикрикнул режиссер. — Ну, зачем ты так? А если бы не успели они к тебе? И я бы под суд, и вот они под суд, отвечай за тебя, хулигана. Да разве в этом дело!

Ромка молчал, жадно глотая воздух.

— И какой ты еще там командир, когда сам порядок не признаешь.

— Мне на берег надо, — сказал Ромка виновато.

— Что нам с тобой делать? — развел руками режиссер и повернулся к администратору. — Посадите на вторую фелюгу — она нам теперь совсем не нужна — и отправьте его в поселок.

— Я вернусь, — сказал Ромка.

Он понимал, что подводит всю группу, но что он мог поделать, если то, что искали в бухте Прибрежного, оказалось здесь. И он не может сказать им об этом ни слова, ни полслова.

— Я скоро вернусь, правда-правда.

— Очень ты нам такой измученный нужен, — насмешливо ответил режиссер, — отдыхай лучше… Поезжай-ка с ним, Людочка, да прямо к врачу, может, укол какой нужен… Поезжай, поезжай, а то он еще что-нибудь по дороге учудит.

— Что же мы тогда будем снимать? — спросил Канатов.

— А пейзажи!..

Мотористом на фелюге был знакомый Ромке рыбак, он даже частенько захаживал в гости к отцу. Выпьют, закусят, поболтают о своих рыбацких делах, а потом долой со стола бутылки, вместо них — шахматную доску… До полуночи, бывало, засиживаются.

— Дядя Андрей, — сказал Ромка, когда фелюга уже выходила из бухты, — мне вон туда нужно, — показал он обрывистый, скалистый участок, — вы подойдите, как сможете, а я вплавь доберусь.

Моторист не удивился, согласно кивнул головой и положил штурвал влево.

— Это еще что? — сказала Людмила Васильевна. — Никуда не сворачивать, прямо в поселок.

Моторист опять промолчал, кивнул и положил штурвал вправо.

— Но мне туда надо! — упрямо сказал Ромка.

— А я сказала — нет.

- А мне правда надо, поймите!

— Ну вот что, Марченко, — возмутилась Людмила Васильевна, — хватит, мы с тобой сегодня намучились. Хватит, я тебя слушалась. Там «надо», тут тоже «надо». А как нам «надо», так это его не касается. И слушать тебя больше не хочу, и не проси даже ни о чем. Мне сказали: доставить тебя в поселок, я доставлю. А там что хочешь делай, хоть пешком сюда беги…

Людмила Васильевна, вглядываясь вперед, не обращая никакого внимания на Ромку, думала, что зря, наверное, они связались с этим мальчиком. Конечно, он не хулиган, не баловник, но есть у него какие-то дела, которые почему-то постоянно мешают им. А у них свой план, своя работа. Нельзя же перестраивать съемки из-за дублера. Легче заменить дублера, подыскать другого подростка. Правда, этот похож, а главное, действительно отлично ныряет, блестяще плавает.

Вдруг она услышала какой-то всплеск.

Ромки на палубе не было.

Она кинулась к корме.

Отчаянными саженками Ромка уходил к берегу, к скалистому отвесному участку.

— Ромка! Ромка!

Она кинулась к рулевому.

— Сейчас же за ним! Скорей!

Дядя Андрей снова мотнул головой и ответил с улыбкой:

— Нельзя туда, камни. Осадка большая. Да не беспокойтесь вы. Наверное, случилось что.

Ромка с трудом выбрался на берег. Из-за камней навстречу поднялся пограничник.

— Надо связаться с капитаном, — сказал устало Ромка и уселся на камень, — очень срочно.

На границе много не разговаривают. Пограничник достал телефонную трубку, размотал провод, нашел в камнях телефонную розетку и вставил вилку провода.

— Дежурный? — переспросил тихо. — Это шестой говорит… Да ничего не случилось… разыщи капитана, нужен.

Он повернулся к Ромке и кивнул в сторону стоящей в бухте фелюги:

— Ну что там у них, получается?

— А, — отозвался Ромка, — муторное это дело — кино снимать. Лучше кино смотреть.

— Вот и я думаю, — сказал солдат, — с самого утра вы там возитесь: то вперед фелюга, то назад, то моторка все время суетится, тяжелая у них служба…

Они поговорили на эту тему еще с минуту, пока на заставе капитан не взял телефонную трубку.

— Алексей Дмитриевич! — чуть не заорал Ромка. — Это я, я, Марченко. Есть, есть, понимаете!

— Да что есть-то, Ромка? — спокойно перебил капитан.

— Акваланги!

— Спокойно, есть, говоришь, это ты молодец. Значит, ты около шестого? Жди, сейчас выезжаю.

Пограничник смотал провод.

— Садись на камни, — сказал серьезно, — и не мешай.

— Послушайте, — вдруг встрепенулся Ромка, — у вас сигнал три красных есть?

— Ну, есть, — отозвался тот. — Зачем тебе?

— Понимаете, фелюга сейчас как раз на том месте стоит, вроде буйка на якоре… А они вдруг возьми да и снимись с места куда-нибудь… Тогда труднее будет место определить.

— Ясно, — сказал солдат и достал ракетницу.

Через минуту в небе, прямо над фелюгой, рассыпались три красные звездочки.

— Это еще что такое? — спросил режиссер.

— Это сигнал, — сказал моторист, — мне сигнал. А означает он: застопорить, лечь в дрейф, ждать проверки.

— Нас еще проверять будут, — встревожился Канатов.

— Да нет, — усмехнулся моторист, — просто велят с места не сходить…

Минут через десять наверху, где шла дорога, прошумела машина, скрипнули тормоза и стукнули дверцы. А еще через две минуты спустились к камням майор Алексеев, капитан Никифоров и двое солдат с собакой.

— Рассказывай.

Он рассказал.

— Вот ведь как получилось, да? — улыбнулся Ромка. — Просто повезло.

— Почему повезло? — удивился капитан Никифоров. — Наоборот, очень закономерно. Они, киношники, выбирали себе место какое? Тихое, безлюдное, укромное. Какое место ему нужно было? Тоже тихое, безлюдное, укромное. И дальше… Ты же искал эти акваланги вчера, ты их хотел найти! Если бы ты ничего не знал о них, ты бы не обратил внимания на эту лямку. Понял теперь? Все логично, все как положено.

— А почему он оставил их здесь? А как попал на пляж? Пешком? — спросил Ромка.

— Погоди, погоди, — перебил майор Алексеев. — Почему ты сказал «их»?

— Так ведь я видал несколько аппаратов.

— Не ошибаешься?

Он пожал плечами.

— Может, показалось…

— Ничего, — успокоил капитан, — через несколько минут мы будем знать точно.

— Тогда это что-то другое, — сказал Алексеев, — возможно, резервный склад, база. Оставил основной груз здесь и совсем в каком-нибудь новом аппарате с запасом всего на полчаса добрался до пляжа.

Залаяла собака. Под кучей камней солдаты обнаружили пустой термос, остатки еды.

— Вот нахал! Еще закусывал здесь. У нас позавчера здесь поста не было. Этот участок обслуживается подвижным нарядом. Отсюда идти на дорогу не решился — дорога вся на виду. А здесь оставил груз, подышал свежим воздухом, подождал, пока на пляже будет полный аншлаг… Все логично…

Из- за мыска на полной скорости вылетел глиссер спасательной станции. Капитан замахал фуражкой, глиссер сбавил ход и, осторожно лавируя между камнями, пошел к берегу. За рулем сидел Тимофей Васильевич, а пассажиром был Суходоля с аквалангом.

Никифоров, Алексеев и Ромка, прыгая с камня на камень, добрались до глиссера, и Тимофей Васильевич помчал их к фелюге.

— Привет деятелям кино! — пожимая руку режиссеру, весело сказал капитан. — Так сказать, от рядовых зрителей.

— Здравствуйте, — ответил Егор Андреевич и удивился: — И наш дублер здесь?! Будем сниматься, Марченко?

Ромка посмотрел на капитана.

— Конечно, — быстро отозвался тот, — так торопил меня, мне, говорит, сниматься еще надо… Забирайте своего дублера, и прошу, пожалуйста, выбирайте любое место — море большое.

— Как выбирать, — сказал оператор, — мы уже выбрали, здесь и есть наше место.

Тут Никифоров вздохнул…

— Здесь, к сожалению, нельзя… не можем мы вас такому риску подвергать. Обнаружил здесь Роман Марченко подводную мину, с войны, видать, еще… так что тут сейчас не до вас будет… Показывай, Ромка, где она там пристроилась.

Ромка спрыгнул к дяде Вале в глиссер.

— А нам, значит, сматывать удочки? — уточнил режиссер.

— И чем скорее, тем лучше, — рассмеялся Никифоров. — Да вы езжайте в Голубую бухту… Красота-то там какая! Простор! А вода, вода идеальная, не то что здесь…

— И мин, наверное, меньше? — спросил Канатов.

— За это я ручаюсь, — сказал капитан весело, — ни одной. Так что вашему дублеру и отвлекаться не придется.

А Ромка уже орал в воде:

— Вот здесь, здесь, дядя Валя!

На фелюге выбирали якорь.

— Спасибо, Марченко, — сказал капитан, — отправляйся теперь с ними. И уж, пожалуйста, без фокусов.

— Хорошо, Алексей Дмитриевич, — весело отозвался Ромка, — постараюсь.