"Лис Арден. Повелители сновидений " - читать интересную книгу автора

дыхание было едва слышным, только уголки губ слегка подрагивали.
...Пухлые, откормленные облака еле-еле ползут по белесому небу,
сталкиваются круглящимися боками, кряхтят и перешептываются свистящими,
задыхающимися голосами. Он лежит на спине, заложив руки за голову, скрестив
ноги и смотрит на этот бесконечный парад облачных толстух и толстяков,
бездумно и бестревожно. Они нависают столь низко, что стоит ему протянуть
руку - и пальцы его уткнутся в податливую, вязкую плоть. Воздух плотен и
недвижим, поэтому легкий шорох ее шагов с трудом добирается до слуха
Гильема, и он поднимает голову, когда 0на уже стоит у его изголовья. Ничего
не говоря, она протягивает руку, и он послушно следует за ней, скользящей
сквозь влажные стебли тростника.
Пока они спускаются с вершины холма, все вокруг меняется. Вместо
влажной моховой простилки под ногами начинает рассыпаться острыми гранями
щебень, стебли тростника и осоки каменеют, обращаясь в подобие стрел,
некогда вонзившихся в грудь земли, смертельно ранив ее, да так и застыв
навеки. Он поднимает глаза - вокруг расстилается неоглядная равнина, сколько
хватает взгляда - ни одной живой былинки, сплошь серо-черный камень.
Пустошь. Приют застывших исполинов. Вот застыл, уложив морду на лапы, пес;
глаза его прикрыты, но концы острых ушей настороженно вибрируют и верхняя
губа подрагивает, удерживая томящиеся во тьме каменной пасти клыки... и
когда жоглар проходит мимо, цепь, надетая на песью шею и уходящая прямо в
землю, натягивается до предела и тихо гудит. Женщина, одетая в струящиеся
переливы серого камня, держит в руке осколок разбитого кувшина; ее
порезанная в незапамятные времена ладонь все еще источает кровь - неожиданно
алую, пахнущую полынью и перцем. Рыба... огромная, каждая чешуйка - как щит,
отливающий тусклым серебром; ветер посвистывает в ее жабрах, а глаза,
следящие за пришельцами, ворочаются с тяжким скрежетом. Боевой конь -
широкая грудь, копыта-валуны, вросшие в землю, каменный водопад гривы - и
недобрый пламень в глазницах, там, где некогда были выколотые ныне зеницы. И
все они огромны и холодна их тень.
В кремниевых россыпях появляется лента дороги, она приводит к тому, что
прежде казалось Гильему горой - на самом же деле это жаба, разинувшая рот, и
дорога - ни что иное как ее язык, протянувшийся на добрую сотню метров.
Сквозь опущенные полупрозрачные веки просвечивают рубиновые глаза, а в
уголках рта горят огни. Что питает это пламя? И почему оно не освещает
гулкую тьму жабьей пасти? Жоглар все так же обреченно следует за Тибор, и
вскоре эхо от его шагов разбивается о серое каменное небо исполинской жабы.
Он видит камень, серый, наполовину вросший в пол, и напоминающий
жертвенник; если присмотреться, становится ясно, что изломанные, причудливые
линии вдоль края камня вовсе не трещины, затянутые мхом, а письмена -
письмена настолько древние, что и сам камень по сравнению с ними кажется
молодым.
Тибор откидывает с лица капюшон; усталой и нерадостной видится она
жоглару. Присаживается на камень, и случайно распахнувшиеся полы плаща
обнажают ее ноги - ступни сбиты в кровь, лодыжки покрыты сетью длинных,
сочащихся порезов, словно ей пришлось пробираться сквозь заросли молодой
осоки. Тибор запахивает плащ и указывает ему на место рядом.
Гильем садится; камень оказывается неожиданно теплым. Он, все так же не
произнеся ни слова, обнимает ее, не понимая даже сейчас, что же ему делать -
то ли требовать покаяния, то ли каяться самому. Вдруг он понимает, что Тибор