"Лис Арден. Повелители сновидений " - читать интересную книгу автора

приплясывал на месте от нетерпения - ну еще бы, ведь он первый углядел с
башни клубы пыли на дороге и прорывающийся сквозь эту белесую занавесь блеск
оружия.
- Успокойся, сын... уверен ли ты в сказанном? Может, это старик Ожье
гонит домой стадо? Слишком горячо и нетерпеливо наше ожидание...
- Отец, какое там стадо! - от негодования Эльяс притопнул ногой. -
Старый Ожье давным-давно вернулся. Нет, я верно говорю - это файдиты.
В эту минуту в зал вошел рыцарь - один из тех изгнанников с юга, что,
потеряв свои дома и семьи в благочестивой войне Севера, избрал своей участью
месть и неизбежную гибель. Он поклонился хозяину.
- Сеньор Маллеон... приветствую и благодарю за оказанное
гостеприимство. Мои люди устали, да и сам я, признаться, порядком измотан.
- Так отдохните, друг мой Томьер, - и Саварик Маллеон, сам не единожды
выступавший на стороне графов Тулузских против тех, что пришли в Окситанию
проповедовать божье слово мечами. - Отдохните. Велите вашим людям
размещаться в западной башне, там уже все готово. А вечером прошу пожаловать
на пир... доброе веселье еще никому не вредило, что бы там не болтали эти
худосочные святоши.
Замок Маллеон не первый раз становился приютом для файдитов; здесь
непокорившиеся южане находили долгожданный отдых, новое оружие, взамен
уставшего старого, лекарей для раненых. Гильем Кабрера, наблюдал прибытие
вот уже пятого такого отряда - и это только за те три месяца, что он провел
у сеньора Саварика. От них, вместе с остальными обитателями замка, он
узнавал все новые и новые горестные вести - о страшной участи Безье,
разграбленном и сожженном наемниками, исполненными, несомненно, самыми
благочестивыми намерениями, о замках и селениях, преданных огню и мечу, о
казнях "совершенных", осмелившихся признать силу Дьявола равной могуществу
Господа. Трубадур, всегда далекий от политики, ненавидевший войны, сначала
слушал эти повести с тоской и нетерпением... когда же это закончится? Его
отношение к альбигойской войне, поначалу довольно отстраненное, изменилось,
когда один из файдитов рассказал об участи Эльяса Марсельского. Трубадура,
осмелившегося писать сирвенты против северян, и захваченного в плен при
осаде замка Лавор.
- Ему выкололи глаза, а потом гоняли кнутами по кругу, выложенному
горящими вязанками хвороста... как мельничного мула. - Файдит потер лоб
ладонью, вздохнул и надолго припал к кружке. - Хороший был певец, упокой
господи его душу...
- Эльяс был лучшим... в сирвентах. - Отозвался Гильем. Он слишком
хорошо помнил острого на язык и бесшабашного марсельца... учились вместе. В
Омела.
А вскоре он потерял счет погибшим товарищам - и тем, что были много
старше, и тем, чьи имена только начинали звучать в полную силу.
Вечером Гильем, привычно низко опустив капюшон, занял уже ставшее
привычным место возле сеньора Саварика, петь он не собирался... вряд ли
измотанные долгой дорогой файдиты будут расположены слушать кансоны, после
обильной трапезы тюфяк покажется им милее самой распрекрасной песни.
Среди прибывших выделялась одна женщина - не особо красивая, с упрямым
ртом и огненными волосами, неухоженной, нечесаной гривой спадающими на спину
почти до пояса. Она сидела поодаль, почти не ела, односложно отвечала на
вопросы хозяина замка. Саварик, наклонившись, негромко сказал трубадуру: