"Джеффри Арчер. Отклонение" - читать интересную книгу автора

усевшись, Септимус открывал пачку и выкуривал, читая газету, первую из двух,
предназначенных на время пути сигарет. Таким образом, к вечернему поезду в
5.30 на следующий день у него оставалось восемь сигарет. Выходя в
Севеноуксе, он бормотал своим попутчикам "Спокойной ночи" (единственная
фраза за всю поездку) и шел к своему особняку по Палмерстон Драйв. В 18.40
он подходил к дверям дома. Между 18.45 и 19.30 он дочитывал газету или
проверял домашнее задание сына и дочери. Найдя ошибку, он издавал
укоризненное "ца-ца-ца", или вздох, когда ему попадались совершенно
непонятные задачи по математике. В 19.30 его "благоверная" (еще одно любимое
словцо) подавала ему на кухне блюдо, приготовленное по рецепту из женского
журнала, или любимые рыбные палочки (три) с горохом и жареной картошкой. И
поскольку рыбные палочки назывались "пальчиками" Септимус всегда повторял
одну и ту же фразу: "Если бы Всевышний пожелал, чтобы у рыбы были пальцы, то
он одарил бы ее руками", смеялся, смазывал продолговатые рыбные "пальчики"
томатным соусом и поглощал ужин под аккомпанемент жены, пересказывающей
главные события дня. В 21.00 он смотрел по телевизору новости Би-би-си
(коммерческое телевидение он не смотрел никогда) и в 22.30 ложился спать.
Распорядок этот соблюдался из года в год и нарушался разве что во время
отпусков, которые Септимус тоже, естественно, проводил всегда одинаково.
Рождество все семейство отмечало либо у родителей Нормы в Вотфорде, к северу
от Лондона, либо у сестры Септимуса в Эпсоме в графстве Суррей. Но пиком
года был летний отпуск. Септимус покупал четыре путевки и вместе со своей
семьей проводил две недели в гостинице "Олимпик" на острове Корфу.
Септимусу не просто нравился налаженный ритм его жизни; любое, даже
малейшее нарушение распорядка расстраивало его до глубины души. Казалось,
ничто не нарушит его монотонного существования, от появления на свет до
могильной плиты. Септимус был не из тех, о ком писатели пишут эпопеи. И все
же однажды рутинный распорядок жизни был не просто поколеблен, но потрясен
до самого основания.
Как-то вечером, в 17.27 когда Септимус уже закрывал папку с последним
иском, его непосредственный начальник, заместитель управляющего, пригласил
Септимуса на короткую беседу. Из-за этого необдуманного шага Септимус
вынужден был задержаться на службе до начала седьмого. Хотя машинистки уже
ушли, Септимус, в силу привычки, махнул пустым столам и бросил безмолвным
машинисткам неизменное "До завтра, девочки". Спускаясь в лифте, он, как
всегда, мурлыкал знакомую мелодию. Едва Септимус вышел из "Большого
Готического Собора", начался дождь. Септимус нехотя снял чехол с тщательно
скатанного зонта и, подняв его над головой, стремительно зашагал по лужам к
вокзалу. Он надеялся поспеть на поезд, отбывающий в 18.32. На вокзале
Септимус простоял в очереди за газетой и сигаретами и, сунув их в
чемоданчик, бросился на 5-ую платформу. Как будто назло, громкоговоритель,
формально извинившись, объявил, что три других вечерних поезда отменены.
Наконец, Септимусу удалось протолкнуться сквозь вымокшую под дождем,
напористую толпу к шестому вагону состава, который даже не значился в
расписании. Оказалось, что вагон набит лицами, совершенно незнакомыми
Септимусу. Но это было еще не все: в вагоне почти не оставалось свободных
мест. Септимус с трудом отыскал место в середине вагона, спиной по ходу
поезда. Забросив скомканный зонт с чемоданчиком на сетку для багажа,
Септимус, скрипя зубами, втиснулся на свое место. Усевшись, он окинул
взглядом пассажиров. Среди шести соседей по купе, не было ни одного