"Эдуард Арбенов, Моисей Писманик. В шесть тридцать по токийскому времени " - читать интересную книгу автора

конечно, тактический удар в тайной войне на Дальнем Востоке. Удар достиг
сейфов советского генштаба и пробил их. Мы знали все, что осуществлялось и
что будет осуществлено командованием Особой Дальневосточной армии. Мы читали
здесь, в Токио, приказы Блюхера, указания Сталина, видели на картах
дислокацию советских войск и следили за перемещением частей вдоль
Маньчжурской границы. Информация была точной, а если выражаться деловым
языком, то документальной... Бросить тень на эту блестящую операцию
подозрением о какой-то связи "Большого Корреспондента" с судьбой Маратова,
значит, не понять значение удара. Вы, как контрразведчик, должны оценить
событие по его значимости и своим донесением о состоявшемся у нас разговоре
помочь быстрой ликвидации крупного агента. Он в самом штабе Дальневосточной
армии. В самом сердце...
- Сообщение уже сделано.
Тень с лица Доихары как-то легко и быстро сошла. Успокоенный, он глянул
на Язева с прежним снисходительным сочувствием: как там, в Хабаровске, да и
в Москве отнесутся к сообщению? Поежатся небось. Японская разведка сильна.
Сильна и талантлива,
- Благодарю, - склонил голову Доихара. Величественно склонил. Он должен
был играть пленника, но не побежденного врага. И играл с вдохновением. -
Миссию свою я, кажется, выполнил...
Или нет? Не испытывает Язев смущения, в глазах его какое-то наивное
любопытство и даже озорное легкомыслие - этот майор отказывается вроде
признавать победу противника, очевидную победу.
"Да, теперь совершенно ясно, что Доихара перебрался через Амур. А мы
считали его только потенциальным противником, - подумал Язев, - покрутился,
мол, на чужом берегу, посмотрел из Сахаляна на Благовещенск и ушел на юг.
Ошибка. Какой-то ночью, невидимый, неугаданный, он вышел на наш берег.
Символически, конечно. В облике этого самого Сунгарийца, как назвал
резидента Лоуренс-2. Потом перевоплотился в Большого Корреспондента".
Сунгарийца Язев помнил. Однажды зимой, где-то за полночь, на льду Амура
пограничники перехватили связного, направлявшегося к маньчжурскому берегу с
донесением. Случайно перехватили. Была метель, злая февральская метель, тучи
снега неслись по Амуру - ни земли, ни неба не видать. В такую погоду не то
что до чужого берега, до своего дома не доберешься. Закружила связного
пурга, завертелся он на одном месте как юла. А тут еще полынья - отсырел лед
перед метелью, сдал кое-где, а может, и рыбаки попытали счастья, прорубили
круги для неводов. К ночи затянулись просветы, занесло их снегом, но
окрепнуть не успели - нога связного так и пошла в воду. Закричал бедняга,
позвал на помощь. Тут закричишь, хоть и не велено, если под лед тянет, а
руки скользят по кромке, не находя опоры. Услышали дозорные. Как уж
услышали - неведомо, порывом ветра, должно быть, принесло крик. Поспешили на
помощь. Успели вытянуть человека, почти подо льдом был, едва живой.
Что он связной, никто не знал, сам, конечно, не открылся - охота ли
сидеть в тюрьме? Стал плести обычное. Заплутался, мол, в буран, забрел на
лед. Не поверили. Тогда не верили случайностям: граница, как передний край,
каждый день нарушение, да и не одно. Время к тому же было суровое -
бдительность обострена до крайности. Обыскали, распороли одежду по швам,
всю, даже портки не обошли, хотя ясно было, что в складках тонкой бязи
ничего не скроешь. Нашли все же - не в полушубке, не в кителе и не в нижнем
белье, в подкладке левого голенища Записка крошечная, в кошачью лапу: "В