"Мария Арбатова. Мне 40 лет " - читать интересную книгу автора

пригнанные корсеты, подкладывая под подбородок кокетливый носовой платочек,
потому что без платочка поверхность подбородка из малиновой вмятины
превращалась в длинную открытую рану.
С того момента, когда на меня напялили ортопедическую обувь - страшные,
тяжелые, как глиняные горшки, ботинки тюремной гаммы (с шерстяной колючей
гадостью на зиму, с глумливыми дырочками - на лето), я начала считать
советскую ортопедию карательной.
- Мне неудобно в них ходить, мне в них ногу больно - ныла я.
- Врач выписал, значит, удобно. В обычной обуви ты ходить не сможешь, -
объясняли мне.
- Но я дома ходила в обычной обуви.
- Дома ходила, а теперь не будешь! - одним словом, "больной,
проснитесь, примите снотворное!"
Никакой особенной медицинской помощи в интернате, конечно, не
оказывали. Собранные дети были с остаточными явлениями болезней, им нужна
была психологическая помощь. Но не то что психолога, просто ни одного
приличного человека среди персонала не было, что объяснялось стилем
руководства. За неделю реакция на разнообразие увечий притуплялась,
оставались только надбавка к зарплате и нахлебавшиеся дети.
После зарядки следовали уборка постели, сдача ее дежурному на оценку,
прогулка и завтрак. Столы накрывал дежурный по столовой класс, он же
развозил на железной тележке огромные дымящиеся кастрюли с надписями "5Б",
"8А", "1В". Убирал столовую тоже он. Еще дежурство существовало по классу,
по спальне, по этажу, по школе и пришкольной территории. Иерархическая
система была соподчинена и пригнана, в нее входили построения, линейки,
раздача пряников и публичная расправа с инакомыслящими. В то время как у
здоровых детей существовала семья, ставящая на стол тарелку с едой, целующая
в нос, не изнуряющая уборкой, а главное, отчетностью за нее, мы, как зеки,
целиком растили себя сами. Обслуживающего персонала практически не
существовало - видимо, его ставки делились между другими сотрудниками,
нельзя же предположить, что в интернате для больных детей не
предусматривались штатные единицы уборщиц и дворников.
- Мы подготовим вас к жизни! С вами никто не будет цацкаться! - круглые
сутки объясняли нам, и дети на костылях виновато опускали глаза. Каждый из
нас являлся владельцем постели, тумбочки, парты и целлофанового пакета с
замусоленными портящимися фруктами из дома. Обезоруживала система проверок.
Дежурный воспитатель врывался с обыском, перетряхивал постель, тумбочку и
портфель. Что они искали, было непонятно. Находили всегда одно и то же:
зачерствевший хлеб под подушками, записки и личные дневники. Разоблачали на
скоропостижно собранных линейках.
После уроков происходило переодевание в "гражданскую" одежду двух-трех
модификаций, выданную той же интернатской кастеляншей, одежда из дома не
приветствовалась. Шли гулять в лес, в котором иногда проплывали лоси и брали
из рук хлеб. Делали домашние уроки. Все сидели за партами, всем хотелось
гулять. Сделал, не сделал уроки, до ужина из-за парт не выпускали. Ужин.
Прогулка. Отбой. Вечером хотелось есть. Поварихи человеколюбиво оставляли в
столовой подносы с нарезанным хлебом - им было жалко нас. Мы крались по
пустым темным лестницам в столовую через два этажа, принося запасы хлеба на
всю спальню. Попался дежурному воспитателю - пропал. В спальне была
раковина. Запивая хлеб водой из-под крана, мы начинали светскую жизнь без