"Мария Арбатова. Мне 40 лет " - читать интересную книгу автора

неопрятную шею для подвязывания красного галстука.
Апофеозом был слет дружбы народов. Представляю, на каком уровне Лиза
засветила этот почин. На карте были изысканы аналогичные интернаты в
четырнадцати других союзных республиках - благо, полиомиелит погулял по
стране советов - и после двухлетней подготовки было осуществлено
двухнедельное братание. Приглядевшись к себе, интернатцы с ужасом взирали на
таких же увечных молдаван, армян и казахов. При общей пуританской обстановке
во время слета почему-то все время устраивались танцы без света. Видимо,
Лиза решила стать еще и местным Лысенко, вывести новую породу и засветить
это наверху. Советское правительство на Терешковой и Николаеве ставило свои
генетические опыты, Лиза - свои. Демонстрацию братания союзных республик с
помощью младенца, зачатого на специнтернатском слете, слабо было бы выдумать
самому клевещущему антисоветчику и самому изобретательному постмодернисту.
Все дети за забором интерната назывались "здоровые" с долей презрения
лисицы к винограду. По недоступности их цивилизация приравнивалась не к
другой стране, а к другой планете. Ни один "здоровый" не переступил порога
интерната, хотя рядом был интернат для обычных детей. Но с ними общаться
было запрещено, они были "будущие преступники", мы от них "могли набраться
плохого". Жизнь за стенами интерната представлялась пытками в тылу врага, и
я, пришедшая из обычной школы, портила картину.
- Правда, ведь там было хуже? - с надеждой спрашивали одноклассники.
- Лучше. Здесь просто тюрьма, - гнусно говорила я правду.
- Но тебя же там не кормили и не одевали!
- Меня дома кормили и одевали.
- Ну, тебя ведь там дразнили!
- Один мальчик дразнил. А я его била.
- А он сдачи давал?
- Нет. Ему нравилось, что я его бью.
Модель интерната и мира была точной копией Советского Союза в период
войны и его несоветского окружения. Разговор о любой провинности начинался с
темы неполноценных ублюдков, на которых государство тратит деньги, а они...
Я мгновенно выступала. Дело в том, что интернат был платным, не платили за
него дети из совсем необеспеченных семей, я же регулярно приносила для
оплаты справку с отцовской работы на пышном бланке Министерства обороны. Это
раздражало и педагогов, и однокашников.
Однажды классная в порыве ярости сообщила нам, что в Спарте нас бы всех
просто сбросили со скал... В субботу по дороге домой я спросила отца, что он
думает о том, что в Спарте таких детей, как я, сбрасывали со скал. Отец
улыбнулся и сказал, что Спарта - это тупиковый путь государственности и что
она не дала миру никого, кроме полководцев, а вот Афины... И долго
рассказывал про Афины. До понедельника я боялась расплескать эту фразу: я
многозначительно излагала ее перед зеркалом, я держала ее под языком как
дольку шоколада. При первой возможности я изрекла ее классной, заняв
наиболее пышную, по моим десятилетним представлениям, позу.
- А кстати, - сказала я, - вы говорили по поводу Спарты...
Когда я закончила всю тираду, класс представлял собой финальную сцену
"Ревизора", а классная была белого цвета.
- Кто тебе сказал такую глупость? - заорала она, и подхалимы
фыркнули. - Ты вообще знаешь, что такое Спарта и что такое Афины? Тогда
выйди перед классом и расскажи подробно! Ты думаешь, что если пришла из