"Мария Арбатова. Мне 40 лет " - читать интересную книгу автора

прогул. Но классная понимала, что если отец зайдет к Лизе, то она вылетит из
интернатской малины.
- Рассказывай, ничего не бойся, - предложила она королевским жестом.
- Я и так ничего не боюсь, а рассказывать ничего не буду, - сказала я,
и классная поняла, что я могу испортить ее сценарий, и перехватила
инициативу. Она подняла главных стукачей, и, торопясь, перебивая друг друга,
однокашники живописно восстановили мизансцены, скрытые от меня натянутой на
глаза шапкой, бесстыдно закладывая друг друга.
Классная метала громы и молнии, орала о том, что класс должен был
посоветоваться с ней (ха-ха!), а теперь она вынуждена доложить обо всем
Лизе. От этого все похолодели, моя главная подружка даже начинала тоненько
плакать. У меня всегда так по жизни - морду бьют мне, а прибедняется при
этом кто-то другой. Классная подержала патетическую паузу (чем больше актер,
тем больше пауза), а потом сказала, что готова оставить это маленькой
тайной, если увидит удовлетворяющие ее масштабы раскаяния. По малолетству,
конечно, мы не понимали, что засветиться Лизе классная не могла: ей же
платили деньги за то, что она присматривала за нами.
Насладившись группешником раскаяния, классная завернула о том, что у
Зои Космодемьянской тоже были какие-то проблемы с товарищами по парте и что
то, что я никого не заложила, свидетельствует... и что за это меня надо
избрать на какую-нибудь очень почетную пионерскую должность. В общем упоении
эту должность сочинили и прикололи к моей зажившей роже, и голос ближайшей
подружки, недавно кричавшей "Сюда, сюда, сюда еще никто не бил!", жарко
зашептал с соседней парты "Пересядь ко мне, я так по тебе соскучилась".
Детские слезы быстро высыхают, детские раны быстро заживают. Я не помню
очень многого в своей жизни, но через тридцать лет я почему-то помню свою
розовую шапку, свое черное пальто в крапину, резиновые набалдашники
костылей, летящих в лицо, вкус песка с кровью на губах и изумленное "за
что?". Я была ничем не лучше этих детей, я просто не была готова к выживанию
в их среде, потому что их родители предали их раньше и глобальней, чем мои
меня. Как говорят англичане: "Если кошку не гладить по спине, у нее высыхает
спинной мозг".
Наша классная руководительница была большая умница. Туберкулезного вида
лиса, крашенная под красное дерево, она ежедневно продавала нас за две
копейки и тут же покупала обратно. Она почти не покидала интернат, работая
на две ставки и весь рабочий день бегая за косоглазым заторможенным женатым
баянистом. Баянист, даже на наш детский взгляд, не стоил ее прыти, но,
оказавшись в бабском коллективе, почуял себя лакомым куском. Пока классная
устраивала свою сексуальную жизнь, с нами случались все передряги. Мы
понимали, что нас ежесекундно предают, но любили классную, потому что больше
любить было некого, а кто в мире бывает привязчивей брошенных больных
детей...
Однажды утром на линейке перед завтраком классная, дико обозлившись,
дала крепчайший подзатыльник Надьке. Надька упала, заревела, и ее подняли,
потому что сама она встать не могла: ноги Надьки в двух ортопедических
аппаратах составляли половину размера туловища. Они были так деформированы,
что было непонятно, как она носится на них, загребая стоптанными
ортопедическими ботинками. Все девчонки в аппаратах носили под платье
тренировочные штаны, из которых цеплючие железяки выдирали целые кляксы
трикотажа. Девчонок ругали за дырки, и они лепили аккуратные заплаты из