"Луи Арагон. Карнавал (рассказ) (про войну)" - читать интересную книгу автора

идти. От своей молодости не так-то легко отделаться. И есть взвод, которым
я командую. И Гюстав, мой вестовой, этот откормленный поросенок с хитро
прищуренными глазами, - он нашел мне квартиру у местных жителей, вполне
порядочная семья, говорит он со своим обычным видом отъявленного лгуна.
За него я спокоен: для себя он нашел то, что именует меблированной
комнатой.


II

Einen Fingerzeig nenne ich. was schon irgendeinen Keim enthalt, aus
welchem die noch zuriickgehaltene Wahrheit entwickein lasst'.

Лессинг

[1 Я именую намеком то, что содержит уже в себе некое зерно, из которою
развивается пока еще скрытая истина (нем.)]


He имею ни малейшего представления, как выглядела Беттина фон Арним.
Скорее всего, она принадлежала к типу женщины-ребенка. Бедный Ахим! Она
увлекалась только пожилыми господами. Ладно еще Бетховен, которому
стукнуло сорок, когда она-двадцатипятилетней-в мае 1810 вошла в его дом и
в его жизнь. Но Гёте... на чьих коленях она уснула в день своего первого
визита к великому человеку, ему в 1807 было уже пятьдесят восемь, а ей
всего двадцать два. И если она решается выйти за Ахима фон Арнима,
которому нет тридцати, то потому лишь, что Гёте к ней охладевает, и она
это чувствует, он уже собирается порвать с ней отношения и восемь или
девять месяцев спустя вышвырнет наконец их обоих из своего дома. Выходя
замуж, она теряет Бетховена: но его разве удержишь? У нее было такое
предчувствие... От всего этого остался только образ, та, кого Гёте и
Бетховен назовут Миньоной, с ее черными глазами: Kennst du das Land, wo
die Augen bliihen?2 [2 Ты знаешь край, где глаза расцветают? (нем.) Арагон
несколько изменяет строку Гёте]
Теперь, сорок лет спустя, я не намного лучше представляю себе ту
Беттину, чье пение, проснувшись в крестьянском доме, где меня заставили
допоздна дуться в карты, в какую-то игру, в которой валет брал все взятки,
и научили называть его der Burr ...
я вдруг услышал через окно, распахнутое в пронизанный солнцем холодный
простор. И хотя голос был мне незнаком, я даже не усомнился, как ни было
это невероятно, что голос именно ее, моей спутницы с нотной папкой, и,
сбросив сложенную вдвое перину,"пуховик, к которому сводились все
постельные принадлежности, я кинулся к окну посмотреть, где я, кто поет,
что представляет из себя весь этот, черт его побери, выдуманный мир.
Мною вдруг овладевает сомнение: в самом ли деле это Решвог? Или меня
дурачит память, делая этот неосознанный выбор, смутно связанный с
опасением, как бы не узнали... Да ладно, ладно. Впрочем, все селенья
Нижнего Эльзаса на одно лицо, но в этом первом была для меня все же
какая-то прелесть новизны. По обе стороны дороги Бишвиллер-Хагенау стояли
деревянные дома, похожие друг на друга, одноэтажные, с чердаком, редко со