"Луи Арагон. Страстная неделя (роман) [И]" - читать интересную книгу автора

случае два галуна... Но вообще-то гренадеры, мушкетеры, кирасиры и другие
гвардейцы, купившие себе офицерский чин, были по большей части младшие в
семье, и главная их заслуга заключалась в том, что по возрасту они не
могли служить и не служили Узурпатору. Тем, у кого не было лошадей, в
случае если разыграется бой, выдадут на худой конец ружья: славная пехота
получится из таких вот молодцов, никогда не проходивших военного обучения.
Приходилось топтаться на месте, пережидать, пока не схлынет поток
кавалеристов, которых собралось тут не меньше грех тысяч.
Послезавтра-весна. Теодор погладил круп своего Трика, своего верного
серого коня. Ему ужасно нравилось, что мушкетеры рознятся друг от друга не
по той или иной детали военной формы-у всех были красные доломаны, - а по
масти лошадей, серых или черных. Пусть даже ему пришлось немало побегать
зимой, чтобы раздобыть себе лошадь непременно серой масти, как то
полагалось, и притом отвечавшую всем тем требованиям, какие предъявляют к
истинно кавалерийским коням. Само собой разумеется, он мечтал раздобыть
себе чистокровного английского скакуна, но оказалось, что достать такового
немыслимо даже с помощью дяди, проживающего в Версале. Пришлось
отправиться в Кальвадос, где покупателю подсовывали жутких одров,
непригодных к бранным трудам. А Теодору хотелось приобрести настоящего
кавалерийского коня, который не тяготился бы своим седоком, был бы
вынослив, способен мужественно нести службу-и сегодня, и завтра, и
послезавтра. Теодору повезло: ему достался этот конь, сильный и изящный;
происходил он от арабского скакуна Годольфена-одного из лучших
производителей вороной масти нормандских заводов, в него Трик пошел
способностью не жиреть, мощностью костяка и на редкость строгим
аллюром-весь он был словно вырезан из дерева рукою мастера. Вообще-то
говорят, что черноголовые рысаки не крепки на ногу, но Трик блистательно
опровергал это распространенное мнение. Его Трик! Теодор был просто без
ума от своего Трика, и вся рота завидовала Теодору. Сейчас шерсть Трика, в
мелких каплях дождя,вся лоснилась от пота.
- А ну, живее, дружок, вот уже квартал Лоретт; для такого скакуна, как
ты, это пустяковое дело, а дома ты отдохнешь, Батист приберег для тебя
гарнец овса, он тебя хорошенько почистит, ты ведь любишь, шалун, когда
тебя чистят скребницей, а?
Трик вместо ответа вытянул шею. Теодор глядел на расстилавшийся перед
ним Париж, Париж шиферных кровель. Вон СенЖерменское предместье и слева
купол Дома Инвалидов, ослепительный в новой позолоте. Теодор чувствовал
приятную разбитость во всем теле. Весеннее утро сняло усталость еще одной
ночи, которую он проспал, не раздеваясь, на тюфяке в Гренельской казарме,
ему по душе была верховая езда, лошади, учение.
Но в общем-то состояние его можно было сравнить с этим небом:
даже солнечный свет не разгонял туч: вот уже двенадцать дней, как над
всей их жизнью нависло что-то, придавило. Хоть бы они знали толком, что
происходит в действительности... Сначала казалось, что всё это выдумки,
что все эти слухи ползут только по казарме, но потом они имели не один
случай убедиться, что во всем Париже говорят то же самое. В кофейнях
мушкетеры и другие гвардейцы все чаще и чаще слышали дерзкие речи, и все
чаще и чаще происходили поединки: на то ты и солдат, чтобы драться.
До лета 1814 года, когда в столице стояли союзные войска, вызывали на
дуэль чаще всего иностранцев. Особенно отличались бывшие бонапартовскис