"Лидия Арабей. Череда (концовка отсутствует)" - читать интересную книгу автора

линии Павла Ивановича, из института. Жена всегда приглашала директора своей
школы и завуча, тоже с женами. Другие гости менялись, Людмила Макаровна
приглашала тех, кто в это время был ближе к семье, - учительницу музыки,
которая учила дочь, давнюю приятельницу с мужем-поэтом,
племянника-художника. С такими гостями, считала жена, застолье становится
интересным, можно поговорить и о музыке, и об искусстве, а если у поэта
будет настроение, то он и стихи почитает.
Павел Иванович не вмешивался в эту "симфонию" жены, он любил посидеть
за красиво накрытым столом, выпить рюмку, поговорить с умными людьми и был
благодарен жене за то, что она умеет все это сделать как надо, умеет удивить
гостей своим кулинарным искусством, собрать приятную компанию.
Но сегодня он посмотрел на все это как бы глазами постороннего
человека, глазами того же Ходасевича, которого жена забыла включить в свой
списочек.
Ходасевич был его давний приятель, они когда-то вместе учились в
аспирантуре и даже дружили, но Павел Иванович защитил диссертацию и теперь
читает лекции в институте, а Ходасевич не защитил и вот уже несколько лет
работает в издательстве обычным редактором. КТо его знает, почему Ходасевич
не защитил диссертации, в институте ведь учился на "отлично", имел
повышенную стипендию, и студенты, и преподаватели предсказывали ему большое
будущее, предсказывали, что из него получится настоящий ученый, а этот
ученый даже кандидатской не защитил и живет теперь куда более скромно, чем
те, которые в институте едва переползали с курса на курс.
Правда, виноват в том был и неуживчивый характер Ходасевича, этот
парень никогда не умел лавировать, всегда шел напролом.
Как бы там ни было, диссертацию Ходасевича на ученом совете
забраковали, на защиту не поставили, срок аспирантуры кончился, и ему
пришлось искать работу. Если бы он пошел к директору института да хоршенько
попросил оставить его в институте, то, может, директор и согласился бы
оставить, а там помаленьку он привел бы в порядок диссертацию и защитил бы -
так многие делали, - но Ходасевич к директору не пошел, не захотел никому
поклониться, а устроился работать редактором в издательстве и там, говорят,
часто бунтует.
Павел Иванович считал Ходасевича неудачником и, как ко всякому
неудачнику, относился к нему слегка с пренебрежением, слегка с сочувствием,
но отношений с ним не порывал. Глубоко в душе жило в нем будто и уважение к
Ходасевичу, который, казалось, презирает то, чем очень дорожит он, Павел
Иванович. В душе он должен был себе признаться, что испугался сегодняшнего
суда, испугался Зайчика не только потому, что вся эта история ложилась
черным пятном на его совесть, но и потому, что эта история, если бы о ней
узнали, могла выбить его из строя привычной жизни, лишить того, что с таким
трудом приобреталось и чем он так дорожил, - работой, авторитетом и,
наконец, благополучием, достатком. И теперь, когда жена вспомнила
Ходасевича, он подумал, что все это время не только он, Павел Иванович, мог
втайне презирать Ходасевича, но и тот мог презирать Павла Ивановича.
Ходасевич умный, он не мог не видеть этих дней рождения, разыгранных как по
нотам, когда приглашаются в основном нужные люди, и, наверное, он часто в
своей как будто неудачной жизни чувствовал себя более уверенно и независимо,
чем Павел Иванович со своими удачами и успехами.
И вообще этот день рождения, которому в нынешнем году жена уделяла